19 апреля 2013
Эмм… Привет. Что люди вообще пишут в дневнике? Может, что-то вроде «Здравствуй, дорогой дневник» или «Мои родители совсем меня не понимают», а в конце обязательное «спасибо, что выслушал меня»? Бред. Это всё такой бред. Как запись моих мыслей сможет вернуть мне воспоминания? Ладно, допустим, я сделаю это. Но только потому, что обещал папе и миссис Грин. Не то, чтобы я из тех, кто держит свое слово... хотя откуда мне это знать? Просто Берт… папа, он и так был подавлен последние две недели, как минимум. Сомневаюсь, что за последний месяц у него было много поводов для радости. И так как он кажется хорошим человеком, мне бы не хотелось расстраивать его ещё сильнее. От меня просто требуется писать в этой чёртовой тетрадке хоть что-то, чтобы на очередном пятничном сеансе сказать: «Да, миссис Грин, я завёл дневник, как Вы и рекомендовали, и пишу в нём». Я надеюсь, этого хватит для первой записи. Так что хорошего тебе гребанного дня, чёртова тетрадка!Ещё увидимся, Курт.
***
Курт раздраженно захлопнул тетрадь, которую ему выдала миссис Грин. Как он ни старался, спокойно относиться к этой идее получалось плохо. Он ни черта не помнит! А всё, что может посоветовать его лечащий врач — это то, как вести дневник! Как девочка - подросток! Хорошо хоть из больницы наконец-то выписали, хотя находиться в этой (своей) комнате было не по себе. Все два дня, что Курт находился здесь, он старался как можно меньше глазеть по сторонам. У него было чувство, что он вломился в комнату другого человека и пытается занять его место. Это началось, когда Берт привёл его сюда и посмотрел на него с такой надеждой, как будто одно нахождение здесь могло всё исправить. Но чудеса случаются редко, и единственным чувством Курта в тот момент было сожаление — он опять разочаровал Берта. Несмотря на то, что Курт его не помнил, Берт всё ещё был его отцом. Стараясь его не расстраивать, Курт осмотрелся в комнате, вежливо выслушал, где что лежит, во сколько будет ужин и прочую повседневную ерунду и, поблагодарив за полученный мобильник, заперся в ванной стараясь успокоиться. Он не знал человека, который жил в этой комнате. Он не помнил людей на фотографиях, развешенных на стенах. Он не понимал, почему он помнит сюжет «Грозового перевала», стоящего на полке, но не может вспомнить, нравится ли ему этот роман. Ему потребовался час и горячий душ, чтобы привести мысли в порядок. После этого он старался находиться в своей комнате как можно меньше и проводил весь день в гостиной или на кухне. Еще одной головной болью был ноутбук. На заставке стояла фотография, глядя на которую вопросы про собственную ориентацию исчезли до появления. Он в чем-то, больше всего напоминающим юбку, с короной на голове стоял в обнимку с парнем. И это не было простыми дружескими обнимашками. Курт пялился на это фото не меньше часа, прежде чем решился пойти к отцу. Разговор вышел неловкий, но не настолько, насколько он думал. Фото было сделано на выпускном второго курса старшей школы. Парня на фото звали Блейн. Раньше они встречались, но сейчас были просто друзьями. Судя по виду Берта, рассказывать из-за чего они расстались, он не хотел, и Курт просто не стал расспрашивать. Единственным вопросом, который он задал, было то, не расстраивает ли Берта то, что он гей. Реакция Берта была ярче, чем он мог ожидать. Отец произнес целую речь о том, что в первую очередь он замечательный, сильный и целеустремленный человек. О том, что не ориентация определяет человека. И что ему, Берту, абсолютно не важно, какого пола будет избранник Курта, лишь бы сам Курт был счастлив. Если бы со всем остальным, было так же просто, как с отцом. Его сводный брат, явно его избегал. И Курт не мог понять, в чём дело. Может, причина была в том, что он не «тот» Курт или в том, что они вообще не ладят. В любом случае он был дома всего лишь два дня и очень надеялся, что со временем всё придет в норму. Жаль только , что он не знал, что именно было нормой. Легче всего было с Кэрролл. Она старалась разговорить Курта, привлекала его к готовке, и вообще старалась проводить с ним больше времени. Но у неё так же как и у отца, было слишком много работы. Из-за расходов на лечение Курта, Кэрролл пришлось взять дополнительные смены, а Берт задерживался в мастерской до последнего клиента. Из-за этого, к широкой гамме отрицательных эмоций, которые испытывал Курт в последнее время, добавлялся ещё и стыд. Ему было стыдно за то, что он заставил всех волноваться. Ему было неудобно, что из-за него его родителям пришлось потратить столько денег. Он чувствовал себя ужасно из-за того, что не мог вспомнить людей, которые о нём так заботились. Когда становилось совсем невмоготу, Курт одевался потеплее и уходил на задний двор дома. Там, в самом углу почти впритык к забору, стояли небольшой стол и скамейка. Видимо, летом здесь готовили барбекю или что-то вроде того. В это время года, пока противная морось была чаще яркого солнышка, из домашних сюда никто не заходил. Курту нравилось сидеть здесь и слушать музыку, пока он окончательно не замёрзнет. Не желая разбираться с iTunes "того" Курта, он просто слушал всё подряд. Ему нравилось само ощущение оторванности от остального мира. Закрывая глаза и отгораживаясь от всего наушниками, он наслаждался прохладным воздухом. В такие моменты Курт легко представлял, что сидит на станции и ждёт свой автобус. Находясь здесь, он не думал о том, кем был раньше. Не вспоминал о том, сколько всего потерял вместе с памятью. Он просто был собой — парнем, ищущим свой путь в этой жизни.***
Первым, что он почувствовал, когда пришел в себя, была головная боль. Сильная головная боль. Он открыл глаза, но не сразу смог сфокусировать взгляд. Когда глаза перестали слезиться, он огляделся. Он явно находился в больнице: комната больше всего походила на больничную палату. У кровати были поручни, а рядом с ней стояли какие-то приборы. Он попытался сесть, и прибор рядом с ним истошно запищал, Курт поморщился. Писк отозвался в голове новой вспышкой боли. Через пару мгновений дверь распахнулась. — Курт! Ты пришёл в себя! Как ты себя чувствуешь? Боже, надо сейчас же позвонить Берту! — невысокая темноволосая женщина крепко его обняла, и тут же отпустила. — Милый, у тебя ничего не болит? — Голова, — начал он, но замолчал. В горле пересохло, голос был хриплый. Но это было не самое важное. Его собственный голос был ему абсолютно не знаком. В этот момент он понял, что ничего не может вспомнить о себе. — Курт. Вы назвали меня Куртом. Это моё имя? На мгновение он подумал, что в ее глазах промелькнул страх, но её ответ прозвучал почти спокойно, и он решил что ему показалось. — Да, тебя так зовут. А я Кэрролл. Сейчас я позову твоего врача. Хорошо? Не зная нужно ли на это отвечать, он просто кивнул. Слабо улыбнувшись в ответ, Кэрролл быстро вышла из палаты. Он закрыл глаза. Курт. Его имя не вызывало в нем никаких эмоций. Просто набор букв. Что произошло? Почему он ничего не помнит? Слишком много вопросов — и ни одного ответа. Голова заболела еще сильнее, и почувствовав головокружение, он снова провалился в темноту.