«О, так сегодня у нас день в бегах? — я почти слышала, как сильно скрипели его зубы при каждой произнесенной букве. — Извини, что не отметил в календаре.»
— Хочу пожить у Глиста. Ты должен помнить, я говорила о нем. Это никак не скажется на нашей совместной работе, — как можно более спокойно говорю, пока щеки наливаются жаром. Удивительно, как человек меняется, когда понимает, что его ложь звучит настолько неубедительно, что вполне могла бы сойти за любительский рассказ.«Сообщи новый адрес Рокки, а еще лучше зайди со своим ухажером к нему и купи латте, создай статистику, — с трудом могу сказать скучающий ли это тон или меня ждет трепка потом. — На будущее, когда я говорю «потом поговорим» — это не значит, что нужно валить.»
— На будущее, когда друг детства говорит: «у меня на тебя стоит» — это вызывает определенные чувства, — примерно на середине фразы на меня повернулась парочка. Показываю им средний палец — международный жест «не твое собачье дело», и молниеносно убираю руку обратно в карман. — И не те, о которых ты мог подумать, извращенец. Стоит минутное молчание. Даже слышу, как на заднем плане кто-то переговаривается, а затем Дафф бросает что-то нечленораздельное куда-то назад, видимо, говорящим, прикрывая при этом телефон.«Я перешлю тебе адрес и номер. На всякий, — отрывисто пояснил он уже более оживленно, чем до этого. — И не забудь про визит ко врачу».
Мне ужасно хотелось сказать фразу вроде: «конечно, мамочка» или «да, о Повелитель», но что-то остановило меня. В конечно итоге мне удалось только промычать в ответ, в знак того, что я его поняла. Разговор занял от силы минуты две-три, что рекорд даже для нас. Я бы дольше набирала смс-ку, и вовсе было непонятно, почему ему в голову взбрело именно позвонить. В голове пчелами роились мысли, как если бы моя голова была большим ульем. Слышала, что дикие пчелы живут как раз-таки в пнях. Моя голова или пень — разницы нет.***
Когда автобус доехал до моей остановки, в воздухе повис этот знакомый запах свежесть, который почему-то всегда напоминал мне арбуз. Мысленно сделав пометку, что морозная свежесть и арбуз — вещи крайне несочитаемые, я отправилась к высотке кремового оттенка, с ярко-алой черепицей и округлыми балкончиками по бокам. Это была та самая часть города, где жил так называемый «средний класс» и застройка шла полным ходом. Лет десять назад тут можно было заприметь разве что супермаркет, а сейчас, куда не двинешься, наткнешься либо на парк с детскими площадками, либо на очередной строящийся дом. Глист жил на двадцатом этаже в одном из достроенных домов и, по его словам, его квартира удобная, вместительная и у его отца есть запасной ключ, так что никого сюда сводить не получается. И, как меня заверили, это единственный недостаток. — Да ты толстуха! — взвизгнул парень, когда я поднялась на лифте на нужный этаж. Он выглядывал из-за двери с таким подозрительным видом, какой можно увидеть только у человека, который прятал в квартире дурь. — Как только поднялась на лифте, он же рассчитан всего на четверых! — А ты не знал? Его сменили прямо перед моим приездом. Теперь он для таких вот заплывших жиром ленивцев, как я. Он звучно ударил себя по лбу. — Я знал, что толерантность однажды доберется до меня, но я не знал, что она так бесцеремонно трахнет меня в задницу! — Да ты же рад, — в этот раз я не смогла сдержать своего смеха. — Чувство, которое тебе никогда не понять, — Глист криво ухмыльнулся, выпрыгивая из-за двери в махровых тапках с головами единорогов. Да, мне уже тут нравится. Подхватив мой рюкзак, (удивительно, что тот не сломал его) он умчался куда-то вглубь дома абсолютно счастливый. Даже оставил свою измерительную палку в прихожей. Разуваясь, я начала лихорадочно осматривать дом на предмет необычного, помпезного и дорогого. В конце коридора была дверь, из которой величественно торчал край ванной. Черной ванной. Не душа, не напольного покрытия, не чертовой бани — ванной, причем с дверьми. Мне приходилось об этом слышать, но видеть своими глазами… кажется, они испытали великое наслаждение. Куртку я кинула на софу в прихожей, а носки впихнула в обувь, босиком прохаживаясь по паркету. Новостройка выглядела внушительно и снаружи, но внутри это больше походило на притон моей бабули. Будто всю мебель времен войны свезли в одно место, подумав, что музею такое сокровище не пригодится. — Да-да, иди сюда! Это прозвучало глухо. В большой комнате, которая, видимо, была гостиной, Глист уже сидел на диване полулежа, обмахиваясь веером из искусственных перьев. Более экзотического зрелища мне не приходилось видеть даже в зоопарке. — Афро. — Глист. Он вновь осмотрел меня с ног до головы, и от его взгляда становилось неуютно. Он не забыл особенно подчеркнуть линию бедер и груди, ну, те места, где они должны быть, и звучно цыкнул. — Ты чуть больше стала походить на особь женского пола. Отец не поверит, что мы вместе. — Ты стал еще зануднее. Я не уверена, что хочу быть твоей невестой. Боюсь, у тебя дурная наследственность. Повисла тишина. А затем резкий одинокий смешок. — Фригидная. — Педик. Кажется, мы могли бы делать это часами. Ноги понесли меня к дивану. Неудобное автобусное кресло и холодное стекло были не лучшим средством от моего начавшегося сколиоза, так что я тут же кинулась в объятья, наверное, трех ста тысяч маленьких подушечек на аккуратном двухместном диване. И чуть не утонула в них. Изо рта вышел вздох облегчения и наслаждения. — Странная ты сегодня, — констатировал факт Глист, убирая кудрявые пряди с лица пятерней. Казалось, еще немного и он со злости отрежет их. — Ничего не случилось? Замявшись, я уже подумала скрыть недавние события, связанные с переплетением тел, Даффом и тем нервным срывом, который выдала. Взглядом обведя комнату, и снова наткнувшись на глаза друга, мне пришлось все же рассказать, без особых подробностей, что же произошло. За время нашего разговора, Глист, как заботливая подруженька, предложил мне три вида мороженного, «Дневник Бриджет Джонс» и пару носовых платков. От всего отказалась, кроме мороженого с соленой карамелью. Его пространство искрилось беспокойством. Благодаря таблеткам, мой разум пребывал в расслабленном состоянии, так что мы даже смогли усесться в двух шагах друг от друга, то есть, через стол, и мерно поедать конфеты во время разговора. — Он извращенец? — За ним вроде не водилось, но его сексуальные предпочтения меня мало волновали последнее время. Шоколадная конфета полетела мне в рот. — Ну теперь-то мы знаем, что его предпочтения начинаются отсюда, — он указал куда-то в область моей головы, — и ниже примерно на полтора метра, кончаясь на твоих ступнях. Чтобы занять мысли, я начала нещадно рвать фольгу из-под конфет, оставляя скорее пыль, чем маленькие блестящие кусочки. — Но он говорил не только об этом, но и о… чувствах, — меня почти тошнило от этого разговора. — Афро, тебе двадцать с хвостом, твой лучший друг — гей-социофоб, у тебя даже среднего образования нет, но волнует тебя то, что тебе признался относительно успешный в жизни, довольно привлекательный мужчина? Который о тебе заботится, ко всему прочему. — Ну да. — Больная. — Мы лежали в одной психушке, Глист. Я думала, что это и так понятно. Минут десять мы вспоминали то, какие счастливые минуты мы провели в том дальнем углу гостевой комнаты в лечебнице. — Мне еще и проверяться надо. Последнее время было лучше, но после этого… я так накидалась, что любой анализ покажет, что еще таблетка — и я в наркотической коме. Повисла гнетущая тишина. Я чувствовала, как Глист прокручивал у себя в голове разные варианты событий, как ему хотелось мне помочь, как сильно было его желание посоветовать мне что-нибудь, но в его голову ничего не приходило. Как и в мою, все же мы похожи. — Тогда вопрос: а ты уверена, что это были только его желания тогда? Что если не ты поддалась, а они совпадали. — Я думала об этом. То ощущение тепла, которое я ощущала рядом с ним, это было так уютно и спокойно. Я не придавала этому значения, но… я перегнула палку. Не смотря на его замкнутость, он реально переживает и… Очередная конфета завладела моим ртом, и я потеряла нить. — Сложно это, в общем! — закончила я. — Подру-уга, — протянул мой собеседник, растягиваюсь на стуле, поддерживая голову одной из рук, — я спросил не об этом. Это простой вопрос, с простым ответом «да» или «нет». — Скорее да, чем нет.***
Ближе к вечеру я свернулась калачиком на двуспальной кровати в гостевой комнате Глиста. На ней были шелковые простыни, я всякий раз боялась, что соскользну с нее, просто попытавшись поменять бок. Кроваво-красный комплект белья в почти что кипенно-белой комнате. Мое тело настолько не привыкла к такой чистоте, что инстинктивно захотелось накидать пару метров пыли на каждый предмет, чтобы хоть чуточку почувствовать себя как дома. Вместо этого я тихонько стащила свитер с прикроватной тумбочки. В нос ударили запахи: едкие сигареты Даффа, мелисса и этот горьковатый запах его тела. Никотин и одеколон с настолько травянистым запахом, что хотелось прокашляться. Этот свитер насквозь пропах им. И даже все силы природы не смогли бы меня заставить перестать в него кутаться. Руки сгребли шерсть в тугой клубок и обхватили его, обнимая, пока лицо погружалось в колючую массу. Черт возьми, я спятила. Точно брежу. Вне пространства бандита мои рецепторы явственно ощущали тяжесть его рук на моем теле. Глаза закрылись, и мне показалось, что еще чуть-чуть и из моего горла вырвется протяжный стон. Всего день и мне так не хватало запаха его квартиры. Где-то в глубине зародилась тупейшая мысль в истории человечества: нужно было утащить что-нибудь оттуда, как сувенир или активатор влажных снов. Последнее показалось мне диким и смешным. Однако мысли не успокаивались. Нужно было залезть в его шкаф и вытащить одну из этих черных обтягивающих футболок, или еще лучше сфотографировать все тюбики в его ванной комнате, чтобы ощущать часть его запаха каждый день. В следующую секунду я распахнула глаза и уставилась на собственный свитер так, будто видела его впервые. А все из-за того, что мне не захотелось его постирать, и даже скорее наоборот. И тут я совсем слетела с катушек. — Нет, ты не станешь этого делать. Ты в гостях! Не часто мне приходилось говорить самой с собой на повышенных тонах, тем более вслух. Внизу живота предательски заныло, и ноги сами собой сжались до предельной отметки. Кость к кости. Волосы лезли в глаза, а я как голлум склоняюсь над шерстью. — Нет, — говорю я уже куда-то в него. И мой голос становится глухим. — Это то, чего он добивается. Мы совершенно на другом уровне, крошка. Мы удовлетворяем свои потребности, но не мечтаем ни о ком. Это нелепо. Чисто, чтобы занять руки, я набираю сообщение Янкей. В нем адрес и контактные данные Глиста. Хоть и должна была я их отправить только Рокки, а точнее заехать и сказать лично. Да, точно. Завтра же поеду к нему, выпью латте и «создам статистику». Возьму Глиста, перекинусь с байкером парой слов… Лучше даже поехать сейчас, но я не знала, до которого часа открыто заведение. А в голове все те же мысли. Это походило на наваждение, навязчивую идею, вроде тех, которые посещают порнозвезд на съемках. Или тех школьниц, которые продают свою девственность на сайтах знакомств.«Ты должна была отправить это старику» — гласила запись в центре экрана.
И мне захотелось его подразнить. Почему страдать должна только я одна? В голове было несколько голосов. Один говорил, что нужно просто закинуться таблетками и все пройдет, как если бы это была легкая простуда. Другой, что разрядка еще никому не вредила и более того… Янкей сам виноват, что втянул нас во все это. Третий же утверждал, что мы зря не забрали пару полезных штучек из нашего отчего дома. И да, этот голос был правее всех. Я поерзала на кровати, прежде чем написать сообщение. «Представь себе, если мы были кожа… к коже?» Не прошло и пары мгновений, как телефон завибрировал. Наверное, Дафф подскочил на месте, когда увидел, что мне пришло в голову. — Ты выпила не те таблетки? — голос жесткий, прямой. Он похож на железную балку, которая летит мне прямо на голову. — Или те, но уж больно много? — Да вот пришла в голову мысль. Ничего такого. — Ты, наверное, гордишься собой. С первой пришедшей в голову мыслью всегда так. Потом привыкаешь. Даже не знаю, почему я так просто спустила ему с рук этот едкий комментарий. Однажды это ему аукнется, что-то вроде: «Я даже не ответила на твою токсичность тогда. Смотри! Такие на дороге не валяются»! Хотя, будем честны, мне довольно часто приходилось целовать асфальт. — Ты не ответил на вопрос. — Я представлял. Не раз, — с другого конца трубки послышался недобрый смешок. — И почти всегда это заканчивалось для тебя плачевно. На секунду мои мысли перенесли меня в какую-то дикую фантазию, в которой его руки исследовали мое тело. Я присвистнула. — Смерть от прикосновений. Звучит здорово, — после недолгой паузы я хохотнула. — Это была хорошая жизнь. Разумеется, это все ложь. Хоть мне и хотелось поскорее спрятаться под двумя метрами земли, но жизнь была вовсе не хорошей, даже не сносной. Он устало вздохнул: — Нет, ты точно нездорова. Ты уехала из-за подобного разговора, а теперь сама его заводишь. — Пока ты далеко — все хорошо. Если это зовут «игривым» настроением, то, быть может, мне подходит именно оно. Хочу всегда прибывать в такой легкой эйфории, когда разговариваю с Янкей. Как неваляшка, я качнулась назад, чтобы упасть на спину. Кровать даже не прогнулась подо мной. — Итак, зачем? — Просто подумала, а почему бы не попробовать это по телефону… — Я вешаю трубку. Не скрывая смеха, начинаю надувать губки, как пятнадцатилетняя девочка, которой родитель запрещает посетить крутую вечеринку. — Серьезно?! — мой поддельный визг оказался слишком громким. — Ты не можешь так со мной поступить. Ты же и сам хочешь… — В мои планы никогда не входил секс по телефону, Гримм. Мое имя он выделил интонационно, произнося его с нажимом, как делают мамочки в торговых центрах. «Нет, Элинор, мы не купим тебе и шоколадку, и леденцы. Выбери что-то одно». Тряхнув головой, я отогнала неприятные воспоминания. — Ты можешь ничего не делать, просто не отключайся. Я никогда такого не пробовала. Вдруг это мой фетиш. Продолжаю настаивать на своем. Со стороны могло показаться, что я упрашиваю сделать нечто крайне невинное. У меня был этот приторно-сладкий голосок, которым обращаются к мужчинам, когда хотят что-то получить. Только в моем случае это не новые туфли и не модный жакет. — Выводить меня из себя — твой фетиш, — Почти вижу, как он потирает переносицу двумя пальцами, прикрывая глаза, в раздражении. — Это все твоя вина, — мой энтузиазм чуть поубавился после стольких отказов. — Этот свитер пахнет как ты. С секунду в телефоне была абсолютная тишина, как в вакууме. Мне даже показалось, что бандит, и правда, повесил трубку. Отстраняю телефон — нет, он на связи. — Давай-ка разберемся, — начал он сиплым голосом, после чего слегка прокашлялся. — Откуда этот свитер? Я же не ношу свитеров. Цыкаю: — Это мой свитер, но он пахнет всеми этими вещами, которые ты тащишь за собой шлейфов ароматов: мелиссой, мятой, кофе и этими дешевыми сигаретами, от которых хочеться кашлять, и даже одеколоном с травянистым запахом, как из аптечки. Теперь это уже не мой свитер, а твой. Только после того, как я раздражительно перечислила все эти очевидные для меня вещи, до меня дошло, насколько же я себя подставила. Стыдоба-то какая! Я только что дала ему понять, что помню, как пахнет его дом, одежда и он сам. Нет ничего более унизительного, чем осознавать это. Он видел меня голой — и это пустяк по сравнению с тем, что случилось секундами ранее. В маленьком экранчике телефона, мне виделось лицо, которое вовсе не было похоже на мое собственное. Покрасневшие щеки, раздосадованный взгляд и сжатые в тонкую линию губы. Если бы не занятые руки, то я бы давно уже ударила себя. Из сотового послышался сдавленный смех: — О, Гримм, как же с тобой сложно… — мне хотелось провалиться под землю только лишь от тембра его голоса. Янкей смеялся не часто, а еще реже он посмеивался над кем-то не в полголоса, а вполне себе раскатисто. И это был тот самый редкий случай. Он смеялся надо мной. — Нет, не так. Мне это льстит, правда. Но я вдруг подумал, что пары заводят всяких животных или комнатные растения, чтобы ухаживать за ними вместе. А тут — свитер. — Видишь, как со мной все просто! — «И вовсе не сложно!» — хотелось мне добавить, но что-то сдержало порыв. Наверное, то что я и сама начала смеяться от мысли, что это все похоже на разговор парочки из какой-то тупой романтической комедии. — О нет. С тобой не то, что непросто — невыносимо, — хохотнул Дафф. Казалось, он наслаждался тем, куда же повернул этот разговор. — От слова «совсем». Последнюю фразу он сказал отстраненно, погружено в свои мысли. — Возвращаясь, к нашему разговору…. — Нет никакого разговора. Просто постирай этот треклятый свитер и смени трусики. Кажется, он пытался пошутить. Даже забавно… а ведь мне, и правда, стоило бы их сменить. — Я буду томно произносить твое имя в процессе. Буду задыхаться с твоим именем на губах, — и, кажется, я вытянула эту фразу из мешка «цитаты из эротических романчиков моей мамы». Уверена, что мои щеки покраснели до лихорадочного вида от того, какие я тут речи говорю. Пауза длилась чуть дольше положенного в любом нормальном разговоре. Отдаленно слышалось, как он тарабанил пальцами по столу, ну или по другой поверхности. Это дало мне небольшую фору, чтобы придумать пару аргументов «за» мою идею. — Каждое свое действие опишу. К примеру, сейчас моя рука лежит на груди. Ощущения примерно такие же, как если бы она лежала на коврике из-под мыши. Упругая, но абсолютно плоская поверхность. Дафф прокашлялся. Так обычно делают учителя, когда пытаются привлечь внимание школьников. — Я подумаю. Дай мне пару суток, чтобы все взвесить. В панике я накинула еще парочку вариантов: — Я сфотографирую себя! С другого конца трубки я услышала сдавленный смех. Наверняка он ухмыляется в этой тупой манере, прямо как маньяки-убийцы на пороге преступления. Почему-то меня дико завела мысль, что он мог бы пожирать глазами меня сейчас. — Я видел тебя голой, — дальше он присвистнул. И, видит Бог, ему нельзя присвистывать. Звучало это так, будто дятел Вуди умирал в приступе астмы. — Незабываемое зрелище. — Что же тогда нужно, чтобы ты согласился? — в сердцах выпалил мой рот еще до того, как мозг обработал информацию. А не слишком ли я навязчива? Паника охватила все мое существо. А вдруг он сейчас просто кинет трубку, как обещал. И мне в голову пришла странная мысль. Он меня не видит. Я могу начать в любой момент, просто нужно перехватить инициативу и дойти до точки невозврата, когда ему уже будет поздно отступать. Одной рукой я все еще держала телефон, пока вторая медленно расстегивала ширинку моих джинс. Странно, но сейчас звук молнии показался мне очень-очень громким, почти оглушающим. — Я расстегнула молнию, Дафф, — голос был почти не своим. В памяти всплывали разные вариации голосов, которые мне приходилось использовать, и нет… я не нашла и чуточку похожего. Мне показалось, что Янкей уронил телефон. Звук очень походил на удар, а его голос звучал откуда-то сверху: — Я же не соглашался. — Что же мне сделать теперь… стоит ли мне делать это через трусики? — ненавижу это слово, черт его дери, но для ситуации оно подходило как нельзя кстати. — Знаешь, мое тело худое и мне даже не сильно приходится разводить ноги, чтобы… — Занимайся, чем хочешь, но не впутывай в свои игры меня, Гримм, — с нажимом процедил бандит. Он возмущения я даже вскочила. — О, ну и отлично! Тогда я пойду изображать девушку Глиста. Отличная выйдет игра, особенно в моем-то настроение. Его папочке-гомофобу понравится то, что он увидит. Я устрою тут гребанное шоу «Бурлеск»! «Надеюсь, он поведется на этот тупой развод», — почти молилась я. Это был тот самый редкий момент в жизни каждого атеиста, когда он на пять-десять секунд искренне верит в Создателя. У меня он наступал чуть чаще, чем следовало бы. И в далеко не тех ситуациях, когда это нужно. Не прошло и мгновения, как из трубки послышался протяжный и усталый стон, будто я говорила со стариком лет девяноста-ста. В голове тут же предстал образ рыжего, потирающего переносицу указательным и большим пальцами, раздраженно сводящего брови каждый раз, как его тяжелый взгляд падает на меня. — Я запишу к тебе на курсы дипломатии парочку своих придурков, ибо ты, черт тебя дери, знаешь, на что давить, — о да, он сердится. Его голос стал тише, шипящее, агрессивнее. Как мне нравятся эти слова, то что они означают. — Делай все-е, — он откашлялся, — что собиралась. Посмотрим, что можно из этого выжать. — Как двусмысленно, — заговорчески пролепетала я в нетерпении. Надеюсь, он краснеет. (Ну, в душе.) Хотелось бы мне хоть разочек взглянуть на смущающегося на Короля Панталонов. В минуту его слабости. Эта мысль уже почти довела меня до предела, а ведь я даже ничего не сотворила с собой. — Мне описывать все? — услышав короткое «да», я приступила к исполнению своего замысла, откидываясь на кровать. — Я была дурой, что не сняла джинсы сразу — они только помеха… Знаешь, от одной только мысли, что ты слышишь меня… — Ну давай же, больше развратных фразочек, Элинор, — меня будто током прошибло от того, как он произнес эти простые шесть букв, мое имя. Мне так не часто приходилось слышать его в исполнение Янкей, что это стало чем-то до боли интимным. Жаль только, что я не самый романтичный человек. Мои мысли пошли в абсолютно противоположном направлении. — Что-то вроде: «я хочу, чтобы твой эскалибур вошел в мои ножны»? — Я же говорю, ты просто создана миром для того, чтобы убивать весь настрой… Я хихикнула, прямо как наивная дурочка из романа, в котором могла бы быть эта фраза. — Ладно, тебе явно нужна помощь по этой части, — устало протянул главарь, почти зевая, наверное. Вот, кто тут настрой сбивал полчаса, так это он. — Тут главное описание. Очаруй меня словами. — Ну, я как бы… Он прервал меня оглушительным хохотом. — Ты безнадежна. Мне стало крайне обидно. Даже не захотелось продолжать, весь этот цирк. Какая к черту разница, как пахнет самый невозмутимый мужчина в мире, который, по собственным заверениям, влюблен в меня, если ему наплевать на все мои старания себя возбудить. — Протягиваю слова помощи. Для начала: Мое имя, Элинор. В такие моменты люди обращаются к друг другу по имени. — О неужели… — Не нужно обижаться, ты возбуждаешь меня, просто сидя на стуле напротив, говоря со мной… Странное дело, но его голос не резал слух, а напротив — разливался во мне как мед или патока. Я могла бы мурлыкать, убаюканная его спокойным голосом. Если Янкей тренировал и это перед зеркалом, то оно точно волшебное и ранее принадлежало Злой Королеве из «Белоснежки». В общем, мне разъяснили три главных правила нашей новой игры. Первое правило, как он сказал, самое важное — имя, его имя. Произносить его при каждом удобном и неудобное случае, даже если мне кажется, что это уже перерастает в психоз. Второе — я описываю каждое свое действие так, будто нахожусь под водой. Мне стало крайне любопытно, нужно ли изображать пузыри изо рта, но меня окрестили идиоткой и проигнорировали. Последнее, использовать только пальцы. Уж не знаю почему, но Янкей подчеркнул этот пункт несколько раз, настаивая. Мне даже пришлось неудачно пошутить, чтобы разрядить обстановку: — Ты ревнуешь к электронному прибору? — и он ответил, что ему не нравится сам контакт с неживыми объектами. Так серьезно, будто мы обсуждали концовку «Терминатора». Глист уже давно спал. Я знала это, потому что несколько раз позвала его. А затем закрыла дверь на щеколду, потому что очевидно, что в таких домах двери закрывают на них, и снова откинулась на кровать. Но уже в одних черных трусах и растянутой майке, которую носила под свитерок. — Дафф, я, — снова голос стал ломким, неуверенным, — лежу на кровати своего друга в одном нижнем белье и мечтаю о тебе. Не знаю, насколько я справляюсь с задачей. На мой взгляд, это все крайне глупо! Уже даже мои руки покрылись красными пятнами от смущения. Запах мелиссы и сигарет все еще исходил от свитера, и я едва успела зарыться в него носом, прежде чем на другом конце трубки послышался хрипы. — Очень интересно. И что же ты хочешь, чтобы я сделал? — я буквально видела его пронзительный взгляд на мне. — Даже жаль, что у нас нет видео-чата… — Я всегда хотела, чтобы ты коснулся меня, — «и?» — послышалось откуда-то снизу. — Дафф, мне так хотелось тебя коснуться. Мне нравится ощущение твоих рук. Моя же собственная спускалась от груди к животу, задевая ткань майки. Почему-то этот простой жест вызывал дрожь во всем теле. Начиная от пупка, я двигала рукой медленнее, обходя кончиками пальцев изгибы костей и легкие выпуклости мышц. — И что же мои руки могли с тобой делать? — в голове это виделось так: Янкей сидит на стуле напротив, не смотря на меня, крутит сигарету в руках, а я снизу, пытаюсь привлечь его внимание. Иногда он перемещает на меня свой насмешливый взгляд, осматривает с ног до головы, давая направление моим действиям, не говоря при этом ни звука. — Мне видится, что они бы спустились по моем к животу, прямо как сделала сейчас я, и дразнили меня. Мне кажется, что ты бы не дал мне просто получить свое, после того, как я уехала… — Верно, я бы использовал весь арсенал своих умений, чтобы заставить тебя содрогаться в экстазе лишь от упоминания моего имени. К слову, как там оно звучит? — Дафф… Он так издевается надо мной, и я понимаю это. Черт, он получал удовольствие от ситуации почти так же, как и я, когда дразнила его манеру говорить. Тем временем рука достигла пульсирующей точки моего неспокойного тела. Я сглатываю в нетерпении, не понимаю даже, почему это так заводит. Это не сильно отличалось от того, что я делала ранее, но ощущения стали будто острее, живее и гуще. Как если бы возбуждение поступало через шприц прямо мне в мозг, минуя все, включая здравый смысл. Лихорадочные мысли посещали мой разум. Мы оба дышали прерывисто, почти в унисон. Если бы кто-то сегодня утром сказал, что мне придет такая мысль в голову, то я бы не сильно удивилась, но и не поверила бы ни единому слову. Это в моем стиле, но на слух звучало бы все это неправильно, отвратительно. Тогда, как в реальности наши действия и слова были почти что прописной истинной, так и должно было быть. Мой голос ломается, когда палец с нажимом проводит по тонкой поверхности. Соски больно трутся о грубый материал футболки. Мне кажется, что мой конец близок лишь от того, что он может слышать это падение. В голове появляется смешная мысль: надо потом исповедаться, пойти и попросту, как на духу, высказать свои желания Господу, и я пока не знаю, кто именно им является. — Ты притихла, — его голос тоже исказился. И мне не представляется, что он мог бы таким голосом изображать американский акцент где-то в переулке трущоб. Таким голосом говорят во время занятий сексом, причем далеко не нежных приторных касаний, которые изображают в кино про подростков, это больше похоже на сиплый голос человека, который из тебя всю душу вытрясет, а то что останется бросит потрясет еще немного, чтобы и пыли не осталось. — Хотя эти всхлипы и вздохи говорят красноречивее любого сказанного тобой слова. — Оу, Дафф! — на вздохе шепчу, вспоминая о том, что все же в доме есть кто-то еще. Хотя все равно получается непростительно громко. Кажется, я начала понимать, что значит «говорить из-под воды». Это когда не хватает воздуха даже для того, чтобы привести мысли в порядок, когда последняя молекула воздуха выходит из тебя вместе с именем… — Это даже пугает, насколько я завелась. — А ведь мы только начали, — казалось, Янкей ухмыляется. — Что ты только что сделала? — Ничего такого. Просто провела пальцем… Кажется, я начинаю испытывать ужас перед самой собой. Это тело никогда не было таким чувствительным без чужой помощи. — Одним? И только провела? — Дафф почти смеется надо мной, но почему-то мне не хочется накричать на него или сострить. Он говорит, что мир придумал меня, чтобы портить ему настрой… но, пожалуй, на сей раз я пойду наперекор всему миру и сдержусь. — Элинор, кажется нужно снять и твое неглиже, а то боюсь, скоро их можно будет выжимать. На собственном имени я хохотнула, а на «неглиже» — звонко захохотала, но лишь на секунду. — Если не уже… — Тогда точно нужно снимать, в конце концов, не уверен, что ты таскаешь с собой кучу белья. Мгновение мое тело ерзало на кровати, пока одной рукой я пыталась стащить с себя предмет одежды. — С горем пополам, но мне удалось победить их. Я откинула врага в дальний угол комнаты, мой Король. Казалось, моя маленькая шутка его охладила. С секунду он молчал. — Музыка для моих ушей. Продолжайте наступление, Элинор. Мне никогда не нравилось собственное имя. И Янкей никогда в жизни всерьез не звал меня им, более того, сам часто повторял, что фамилию мне выдали отличную, особенно, в купе с моими загонами. Но, черт возьми, то как он произносил это имя сейчас… Каждая буква, каждый звук и даже каждая ассоциация были наполнены желанием. Первобытным, жестоким и непобедимым, как если бы я была последним обезжиренным йогуртом в мире полном худеющих к лету женщин. Невольно тело вздрогнуло даже без прикосновений. Внизу живота ныло с каждой секундой все сильнее, ноги сами собой начали ерзать туда-сюда. Внезапно и во рту стало сухо, и я не могла дышать. Не могла произнесли ни звука, даже вспоминать их стало невыносимой пыткой. Как если бы мое сознание откатили на первые секунды жизни, уничтожив весь жизненный опыт, оставив лишь базовые обозначения. Это свет. Это крик. Это звук. Это боль. — Ваше желание, мой Король… Из трубки послышалось что-то глухое. Как если бы в дерево попал теннисный мяч. На другом конце тихо ругался Янкей: «Нет, с ней у меня точно однажды инфаркт случиться…». Пальцы вошли с легкостью. Даже не припомню, чтобы весь мой арсенал вызывал и процент того наслаждения, которое мне удалось получить при этом. Что внутри, что снаружи было обжигающе жарко, будто бы внутри меня зажглось нечто, что вполне могло бы уничтожить мое тело. — Сначала двигайся медленно, в такт ритму. Постепенно ускоряйся… Недовольно фыркаю: — Я знаю, — пришлось собрать предложение воедино заново, — как это делается. Что ж, видит Вселенная, я держалась достойно, но тут мне просто не удалось поддаться игре. Его тон походил на тот, который использовал мой учитель в младших классах. Особенно, когда отчитывал меня перед всем классом за то, что я болтала с пустотой. — Забыл напомнить. Закрой глаза, прислони ухо к телефону и думай только обо мне. Это словно был приказ. И я повиновалась. Все мысли вылетели из моей головы пулями и остался только он. Я вспоминала наш незаконченный поцелуй, то как сжалось мое сердце, как бешено отдавало в виски, как жадно мои руки хотели найти в нем… что? Уже не помню. И даже не уверена, что это были не его мысли и не его желания. Наверное, они совпадали. Как и сейчас. Бедра приподнимались в такт ритму пальцев. В какой-то момент медленные движения стали приносить больше муки, чем удовольствия, и скорость возросла. Дафф назвал меня нетерпеливой, а я, в свою очередь, посмеялась: «Ты и сам бы в такой ситуации набрал темп довольно быстро». Я чуть не назвала его животным, чисто в шутку, когда услышала, как он что-то прорычал. То ли из-за того, что динамик был так близко, то ли из-за возрастающего возбуждения, но с закрытыми глазами, мне показалось что мы были близко. Кожа к коже. И эта мысль заставила меня… — Дафф, я скоро… В дверь резко постучали. — Подруга, я пытался заснуть, но звуки жаркой ночи заставили меня чуть привстать. С кровати, ты не подумай.***
POV Дафф Янкей
«Холера!» — выругался кто-то в моей голове. Стараясь не смотреть вниз, чтобы не убедиться в том, что я веду себя как незрелый подросток, который даже дрочит исключительно под столом, закидываю голову назад с громким выдохом. Руки трясутся от напряжения, а в голове нет ни одной мало-мальски приличной мысли. Там, на другом конце трубки сбывались одни из самых смелых моих фантазий. Почти, сбывались. Но даже так, каком-то невероятным образом этот парень умудрился все испортить. Слышу, как Элинор останавливается, даже прекращает дышать, а затем резко вскакивает, произнося это прозвище. С какой стороны не посмотри, оно обидное, но, кажется, моя собеседница просто не знала настоящего имени. В этом мире так много прозвищ, что начинает казаться, будто настоящие имена — полная бессмыслица, хотя в них намного больше скрытого умысла, чем может показаться. — Да-да, Глист, ты не ошибся… И даже холодный пот прошибает от того, насколько спокойно эта девушка может признаться в подобном. Если бы меня сейчас застукал Фил или Рокки, особенно он, мне было бы не до спокойствия. Че-ерт, это было слишком близко. Достаю руку из-под стола и вытираю полотенцем (нужно отправить его в стирку сразу, а лучше сжечь — иначе я просто в глаза людям смотреть не смогу, когда эти немногочисленные гости будут хотя бы поблизости от него). Иногда моя равнодушная маска полезна, ведь Элинор не заметила ни дрожи в голосе, ни моего нервозного настроя. — Значит вы с красавчиком все уладили? «Красавчик»? Тупость какая… Мы же не в старшей школе, чтобы давать людям прозвища, основанные на субъективной оценке внешности. — Не то, чтобы у нас было время на нормальный разговор, если ты понимаешь, о чем я. На мгновение мне показалось, что я завидую. Да, так оно и было. Эта бестолочь, Глист, наверняка сейчас видел ее собственными глазами, в чертовом нижнем белье. Хоть я и прекрасно знаю, что у него ничего не колыхнется, но колыхнулось у меня. Вспоминая тот день, ее в душе… не потерять самообладание было очень трудно. Единственное, что тогда остудило меня — ее тело было безумно хрупким и выглядело так, будто она страдает. Можно назвать это материнским инстинктом или чем-то похожим на сестринский комплекс, но я не на шутку испугался, что она, прямо как скелеты в мультиках, может рассыпаться и упасть на пол. Не сказал бы, что это сексуально, но завело меня всего за пару секунд. Помню, что как придурок уставился на ее несуществующую грудь, и как мысленно благодарил всех Богов за то, что у нее случился выпад из реальности. Я рассматривал ее долгими минутами, расположившись в проеме. И вовсе не из пошлости, у меня, конечно, зародились по-настоящему грязные мысли (вроде той, что мне нужен мой телефон, камера и смелость, чтобы сделать кучу снимков), но здравый смысл все равно преобладал. До того момента, когда она так бесстыдно мило начала реагировать на мое присутствие. В моем воображение она могла бы выключить воду, дернуть занавеску душа и сказать что-то обидное и едкое. В реальности же она проверила мои нервы и чувства на прочность, когда на ее бледном теле начал виднеться стыд. И мое желание передалось ей — она сказала мне об этом также прямо и в лоб, как мне пришлось говорить с ней перед самым неуклюжим признанием в истории человечества. Но если это заставило ее хоть немного прозреть, то все не так плохо. Два гребанных года слежки и долгие месяцы рядом с ней — и вот, мне удалось ее наконец-то хотя бы обнять. Сказать по правде, я должен был действовать куда быстрее в тот раз, нужно было быть сдержаннее в мыслях, а не в движениях. И еще не давать ей запасной ключ. Да, точно. На другом конце провода, видимо, была затяжная перепалка. Закрываю глаза и в моих мыслях тут же возникает Элинор, как и каждый раз до этого. Мое гиперболизированное чувство ответственности за нее заставляло мою подругу чувствовать себя не в своей тарелке, раз ей так сложно понять, что она не просто «моя ответственность». Точнее, не только это. С ранних лет я испытываю к ней огромное множество чувств: одни — те же, что я испытываю к своим сестрам, ведь мы росли вместе, а другие — совсем иного рода, и такое с сестричками нельзя вытворять даже по католическим заповедям. И другие появлялись постепенно, дополняя друг друга. Как хорошее вино, выдержанное более чем двумя годами, они раскрывались во мне со временем. Элинор Гримм была испорченным ребенком с психологическими отклонениями, задержкой в росте и жуткой привязанностью ко мне. И первое время она была не больше, чем «еще одной младшей сестрой», но вскоре она стала тем, кого я должен был защищать сильнее моих довольно самостоятельных родственниц. Это все очень похоже на банальное кино. Друзья детства, которым просто-таки суждено постоянно встречать друг друга! Только я выстроил нашу встречу буквально с нуля, следил за почти каждым ее шагом, в отчаянном желании вновь окунуться в те чувства, что испытывал в старшей школе. Не сказать, что мне очень хотелось, чтобы мы были вместе. Было достаточно знать, что она не умрет в переулке. Пару раз я лично вызвал для нее скорую, когда она падала на улице от переизбытка чувств, и что-то мне подсказывает, что если этот ребенок об этом узнает, то не обрадуется. Но не смог сдержаться, когда наши глаза встретились в переулке, и когда я попросил ее помочь с моим возвышением. А мне просто необходимо попасть наверх этой пищевой цепочки, иначе все впустую. Мысли о насилии, мафии и Элинор положительно влияли на твердость моей нижней части. — Кажется, он сбил весь настрой, да? Если бы я разбирался в интонациях чуть больше, то сказал бы, что ее голос раздосадован. Если это так, то я рад. При одной только мысли о том, что моя подруга так огорчена тем, что нас прервали, рот наполнялся слюной. Это был тот голод, который мне не удавалось утолить уже очень давно. Но если я получал, хотя бы крупицу от желанного, то тут же хотел еще больше. И это в какой-то мере пугает. Мое безумие в насилии никогда не переходило в другие сферы жизни, и не хотелось бы, что и сейчас оно взяло надо мной верх. Даже смазанные в памяти картинки того, насколько у этой девчонки узкие плечи, сколько она позволила тогда моим рукам, хотя в этом не было ничего особенного. Будь у меня в запасе еще каких-то минут пять, то… хм, да. Мне не стоит далеко заходить даже в мыслях, именно из-за них Гримм так страдает. — Если ты продолжишь, то и я буду к этому готов, Элинор, — когда я думаю об этом, каждый раз, когда мои губы произносят ее имя, голос искажается. Поэтому я не часто произношу его. Иначе бы все было слишком очевидно, и будь я капельку более терпелив, то она бы и в жизни не поняла, что я испытываю к ней. В динамике телефона улавливаю ее громкий глоток и прерывистое дыхание. И только это уже заставляет меня думать о мертвых котятах, только бы не закончить слишком быстро. Боюсь, если дело дойдет до настоящего секса, то разряжусь я в мгновение ока, без дополнительных переменных, которые бы заставили меня повременить. — А ты сам получаешь от этого… ну, ты понял… Ее нерешительность сейчас была крайне не к месту. — Наслаждение? Удовольствие? Оргазм? Доставляет ли меня слушать, как ты произносишь мое имя в процессе, как всхлипываешь, как описываешь свои действия этим ломающимся голосом? — останавливаюсь, думая, как же закончить тираду человека, у которого уже как год не было секса из-за одной костлявой дамочки. — Нет, я включил порно на фоне. Передерну на него, когда закончу с тобой. — Было бы мило с твоей стороны сказать, что ты на самом деле об этом думаешь… — Я уже говорил. Меня возбуждает даже то, когда ты говоришь со мной, сидя напротив. В трубке послышалось нечленораздельное мычание. Откидываюсь на стуле, бросая беглый взгляд на кровать, в которой она спала. Вернувшись домой и не обнаружив ее, я запаниковал. Не на шутку так, хотя мне в голову уже лезли мысли насчет того, что после случившегося эта ненормальная, разозлившись, пулей вылетит из моего убежища. Правда, не предполагал, что она поедет домой к малознакомому парню. Ей, определенно, безопаснее находится там с ним, чем со мной, но мне неспокойно, когда не могу позвать ее или увидеть эту тонкую фигуру на кухне, в спальне или в офисе. Как бы мне не хотелось разрядиться, эти смазанные вздохи и всхлипы приносили лишь половину удовольствия. Мои органы зрения работали прекрасно, и хотелось бы, чтобы и они были задействованы в процессе. Это было неплохим развлечением, но не более того. Кончить от секса по телефону в моем возрасте крайне несолидно. — Ложись спать, Гримм. Время игр подошло к концу.