Заткнуть любовью пустоту

К Мирону домой они ехали абсолютно молча. Фёдоров машину не водит, за него это делает водитель в строгом костюме. Сам же рэпер едет на сидении спереди, рассматривая угрюмый Питер за окном. Глеб нервничает, разглядывая то пустой экран разряженного айфона, то идеально чистое окно, то дорогой кожаный салон. Дом мужчины находится недалеко за городом, а когда они останавливаются во дворе, Голубин ошеломлённо разглядывает огромный особняк, обращённый к улице красной кирпичной кладкой, а к лесу — огромным окном длиной во всю стену и высотой метра три — не меньше. Мирон выходит сам, а Глебу открывает водитель, выпуская парня с его пожитками в виде рюкзака с совсем небольшим количеством вещей. — Спасибо, Миш, — коротко бросает Фёдоров. Водитель молча кивает, пересаживается в единственную дешевую из четырёх стоящих в гараже машин, а потом выезжает за ворота и скрывается за углом. — Какой огромный! — пораженно шепчет мальчик, огромными глазами глядя на дом. — Пошли, — сообщает Фёдоров, обходя кирпичную стену и заходя в остеклённую веранду, полностью зеленую изнутри. — Там гостевой вход, а тут для хозяев. Голубин восхищенно рассматривает зимний сад с небольшим фонтанчиком на полу. В углу между кустами неизвестных ему белых пушистых цветов торчит беседка, вокруг фонтана растёт высокий шиповник, усеянный ярко-розовыми бутонами. Цветов тут ещё очень много, но глаз парня цепляется только за эти кусты. — Нравится? — улыбается Мирон. — Ага, — тянет мальчик, крутясь на месте и пытаясь запомнить каждый уголочек этого места. Они идут дальше по саду, заходя наконец в дом. Внутри уютно, правда много свободного места, но Глебу так даже больше нравится, потому что можно танцевать прямо в комнате. У огромного окна стоит плоский и нереально большой диван, закиданный разноцветными яркими подушками, напротив здоровая плазма, а чуть дальше, в углу, кухня с небольшим столом и барная стойка. — Я отведу тебя в твою спальню, — небрежно роняет Мирон, уходя направо к лестнице. Весь второй этаж внутри обит под дерево, а точнее под бревенчатую кладку, свет там теплый, желтоватый, в конце коридора раздвижные двери, а в другом — огромная дубовая дверь, подсознательно вызывающая у парня уважение. Рэпер ведёт его прямо к этой здоровенной двери. От всего дома Мирона складывается впечатление, что у мужчины серьезная форма гигантомании. Для Голубина это все страшно огромное, большое и громоздкое. — Это твоя спальня. Заходи. Парень дергает дверь, но та тяжеленная и не поддаётся его жалким потугам хоть как-то сдвинуть её с места. Минуты две Глеб мучает ее, открывая в конце концов на пару сантиметров и пытаясь просочиться в образовавшийся зазор, но не выходит. Мирон тихо смеётся, а потом открывает парню дверь, пропуская вперёд. — Судя по всему, придётся держать её открытой. Поставь держатель там в углу. Улыбка Федорова смущает мальчика, но он послушно ставит держатель и осматривает комнату. — Я пойду, если понадоблюсь — я напротив в комнате. Мужчина уходит, оставляя парня наедине с невъебически огромной комнатой. Ему так много места, что кажется, он не дойдёт за ближайшую неделю до дальнего угла. Первым делом он выкладывает все свои шмотки, которых совсем мало, в шкаф-купе, размером, кажется, со всю его бывшую комнатку в 1703. Потом осматривает все двери, одна из которых ведёт в его личную ванную, а вторая, похоже, к Мирону, но открывать он её стесняется. Потом он заходит в ванную и набирает джакузи (джакузи!) полное воды, раздевается, и только потом понимает, что вода не выключается. Голубин отчаянно крутит все подряд, но ничего меняется, а вода неумолимо приближается к кромке. Он в панике подбегает к двери Федорова, прикрывшись полотенцем, стучится и тихо просит: — Мирон Янович? Рэпер открывает дверь. — Что? — Я набирал воды, а она не выключается! Фёдоров коротко улыбается, а потом заходит к нему и заходит в ванную. Глеб следует за ним на цыпочках, впервые в жизни смущаясь своей наготы и заходит внутрь. Вода уже не течёт. — Тут автоматическая система отключения воды, она наливается до определённого уровня, а потом выключается сама. Мойся спокойно. Мирон собирается выйти, но парень замирает в дверном проёме, почему-то цепенея под взглядом голубых глаз. Фёдоров подходит близко, практически вплотную, а Глеб только держит полотенце дрожащими руками и тяжело дышит. Мужчина осторожно подходит ещё ближе, и тут у парня что-то словно щёлкает в голове, и он делает шаг в сторону. Мирон чуть тормозит, но проходит. Уже глубокая ночь, часа три, если не больше. Мелкий скидывает полотенце и мягко опускается в тёплую воду, устало выдыхая и закрывая глаза. Ему хорошо. Пожалуй, впервые.

***

Мальчик встаёт очень рано, часов в семь, потому что прекрасно помнит, что живёт он тут не за просто так. Первым делом он моет и так чистые полы, потом вытирает пыль, включив музыку в наушниках, а следом, не найдя больше работы по уборке, приступает к приготовлению завтрака. Сначала жарит тосты, потом режет салат из фруктов, заправляет мёдом, а заканчивает все яичницей. Обжигается об сковородку, но мужественно терпит и выкладывает еду на тарелку, украшая овощами, найденными в холодильнике. Получается недурно, у мальчика даже в животе урчит. Он берет чайник, собираясь налить в него воды, пританцовывая под бодрую читку, на полную громкость звучащую из наушников, но резко дергается от осторожного прикосновения к плечу. — С добрым утром, Мирон Янович, — стеснительно улыбается Мелкий, выключая музыку. — С добрым. Можешь включать музыку без наушников, тут хорошая звукоизоляция, да и я обычно в такое время уже не сплю, — сообщает Федоров. — Вкусно пахнёт. Позавтракаешь со мной? — Но вы же просто дали мне разрешение пожить у вас… — неуверенно бормочет блондин. — Но раз уж ты у меня живешь — можешь есть все, что найдёшь, — усмехается мужчина. — Присаживайся. Глеб делает им обоим кофе, садится напротив рэпера и осторожно прикасается губами к кружке, словно боясь запачкать её своим ртом. — Возьми хоть банан, я не могу на это смотреть, — саркастично улыбается Мирон. — Если на тебя дунуть — ты развалишься. Мальчик страшно смущается перед рэпером, перед его большим домом, перед его холодными глазами. Глебу почему-то стыдно за своё недоразвитое тело, за свою работу, за всю свою жизнь, в которую он не сделал ничего масштабного, в отличие от Мирона, творящего шикарную музыку. Глебу вообще стыдно за то, что он такой неправильный до рези в глазах. Они едят молча. Парень не знает, что говорить, а мужчина пьет кофе, пристально и внимательно разглядывая то, как мальчик трепетно обхватывает кружку тонкими пальцами. — Ты не хочешь съездить со мной в бар? — вдруг неожиданно прерывает молчание Мирон. — Там собирается моя крю, и они зовут тусоваться. В доме чисто, поэтому я предлагаю тебе отдохнуть пару часиков, а потом поехать со мной и купить тебе нормальной одежды. Глеб оторопело разглядывает свои пальцы. Вся одежда у него и правда старая и страшно застиранная, чуть ли не до дыр. Но помощь он принимать не хочет, потому что все ещё считает, что ее не заслужил. — Я… Я не могу согласиться, простите. Вы не должны платить за меня. — Я настаиваю, Глеб. Мальчику почему-то очень нравится, как звучит его имя именно из уст Мирона. Он замирает на стуле, хлопая ресницами и едва не взлетая в лучших традициях песен древней группы «Братья Гримм». Фёдоров поднимается, поправляет домашнюю футболку и коротко кидает: — Через два часа будь готов. Мелкий осторожно поднимается, моет тарелки, чашки, а потом берет с собой телефон с наушниками и спускается вниз, усаживаясь на качели под небольшой, искусно обрезанной плакучей ивой в саду. Цветы пахнут дурманяще, а спокойный трек в ушах надёжно усыпляет. Голубин укладывается на качели, сворачиваясь калачиком и чуть подрагивая от прохлады, но засыпает, шмыгая во сне носом и кусая губы. Ему снится этот дом. Снится, как он идёт по нему, ничуть не стесняясь, снится, как заходит Мирон, ласково прижимаясь губами к его затылку. Но вся эта утопия резко обрывается, оставляя за собой только образ сцены бара. Он чувствует, как его болезненно имеют сзади, зажимая рот потной ладонью, чтобы он не смог закричать. Снится Олег, бесчувственным телом валяющийся в гримерке. Во сне он плачет, а наяву слезы беспомощно текут по щекам, а вой застревает в горле, вырываясь лишь тихим скулежом. Он просыпается от осторожных прикосновений чьих-то тёплых ладоней, неловко сжимающих его пальцы. Резко открывает глаза, чувствуя, как рыдать почему-то хочется ещё больше. Мирон аккуратно поднимает его, усаживая в вертикальное положение. Мальчик подтягивает колени к груди, складывая на них руки и тихо всхлипывает, спрятав там лицо. — Что-то приснилось? — учтиво, вежливо, но с ноткой заботы (а может парню и кажется), спрашивает Фёдоров. Глеб горячо кивает, не поднимая головы. И тут Мирон делает то, чего парень совершенно не ждёт после его язвительных слов, приказных интонаций и холодных голубых взглядов. Он притягивает мальчика к себе, разрешая уткнуться в воротник рубашки и едва слышно заскулить, сжимая зубы на собственном запястье. У мужчины сильная грудь, тёплые руки в противовес по-детски вечно ледяным пальцам Голубина. Танцор осторожно прижимается ближе, одновременно упираясь ладошками в чужую грудь и не понимая, что надо делать — отталкивать или не отпускать. Они сидят так долго, минут десять, напоследок Мирон поглаживает тонкую шею ребёнка и встаёт, двигаясь назад в дом. — Пока ты будешь в стенах этого дома — ничто не заставит тебя плакать, договорились?