Сердце в руках

Продавщица цветочной лавки, по обыкновению появившаяся на своём рабочем месте, в Александровском парке, застала преинтереснейшую картину. К служебному входу Мюзик-Холла подъехал автомобиль премиум-класса, это бы казалось ничем не примечательное событие (мало ли актёров приезжает на репетиции на собственном автотранспорте?) не запомнилось бы почтенной цветочнице, если бы из открывшейся двери водительского места не показался неимоверных размеров чёрный кот. Животное спрыгнуло на асфальт, короткие толстые лапы мягко спружинили, приглушая звук. Удовлетворённо крякнув, кот по-деловому закрыл дверцу и вразвалочку, хоть и несколько торопливо, подкатился к пассажирской двери, помогая выйти пассажирке, которая не смотря на утреннюю прохладу была одета лишь в короткое чёрное платье, кричаще-красные туфли и алый же шёлковый шарф, плотно обмотанный вокруг шеи. Светлые волосы, свитые в тугие кудри были забраны вверх хищного вида заколкой. Помимо блондинки из машины вышел бандитского вида мужчина – невысокий, коренастый с короткими рыжими волосами. Со своего наблюдательного пункта продавщица не могла разглядеть цвет глаз и мимику, но отчего-то женщине стало не по себе. Последним из машины выбрался долговязый гражданин в клетчатом костюме кричаще-красного цвета. Нацепив на тонкий нос круглые очки с цветными стёклами, мужчина поспешил к блондинке и подхватив её под локоть увёл в сторону служебного входа. Кот поставил машину на сигнализацию и позвякивая ключами в толстой мохнатой лапе направился вслед за парой. Цветочница суеверно схватилась за крестик и хотела было перекреститься, но в этот самый момент перед ней точно из самой земли вырос тот самый рыжий тип, бандитского вида. Женщина отшатнулась, испугано уставившись на торчащий изо рта незнакомца кривой клык. Не меньше напугал её ещё и тёмно-бордовый шрам, змеёй пересекающий бровь и угол глаза. - Я ничего не видела и никому не скажу! – пролепетала несчастная цветочница, мысленно коря себя за то, что вообще сегодня вышла на работу – специально же узнавала, что спектаклей сегодня не будет, но любопытство, будь оно не ладно! Вот и попала как кур в ощип. В памяти женщины ещё не стёрлись воспоминания о лихих годах перестройки. Ноги в тазик с бетоном и в Неву. Нагнав на себя страху цветочница свалилась в обморок аккурат за собственный прилавок. - Трудный народ эти женщины, – вздохнул Азазелло, склонившись над цветочницей. Удостоверившись, что та жива, он исчез так же неожиданно, как и появился. Фойе театра, несмотря на ранний час для Петербурга вообще и творческой братии в частности, было заполнено людьми: пришедшие на кастинг актёры и музыканты соседствовали с соискателями других не менее творческих и важных с точки зрения постановки профессий, таких как гримеры, костюмеры, осветители и прочее, прочее, прочее. Начальство, а, вернее сказать, зарубежные гости и будущие работодатели, безбожно задерживалось, заставляя титулованных и именитых ждать своей участи наравне с новичками. Во все нарастающем шуме шелестели листы распечаток, булькали оповещения социальных сетей. Стайка гримеров, более всего напоминающих террористов, вышедших на тропу войны от обилия рабочих инструментов, о чем-то оживленно переговаривались вполголоса. Проклиная весь мир, собственную жадность, недальновидность продюсеров, собравших такую толпу в театре в девять часов утра, Иван Ожогин возвышался над гудящей массой толпы на добрых полголовы и целый лестничный пролет, вопреки обыкновению устроившись на подоконнике. В который раз мужчина прошёлся взглядом по сценарию, искренне недоумевая: какого чёрта его хотят пробовать ещё и на роль Фауста. Впрочем, отойти от образа дьявола было бы интересно. Вот только несколько сцен вызывали в душе артиста сомнения. Однако кастинги на то и кастинги, чтобы попробовать что-то новое. В половине десятого двери малого зала открылись, выпустив двух мужчин комично смотревшихся вместе. Первый – неимоверно длинный и худой гражданин в алом клетчатом костюме, лаковых черных туфлях на босу ногу, обладал на удивление подвижным лицом, и здорово смахивал на плутоватого лиса. Если продолжить «животное» описание, то второй более всего напоминал кота, огромного такого мейн-куна, которого сердобольная хозяйка кормила каждые два часа, чем обратила в подобие мохнатого шара, непременно черного цвета. Мужчина был невысок (едва ли по грудь своему коллеге), довольно упитан, если не сказать толст, круглощек и зеленоглаз, и, подобно всем котам, умел нравиться женщинам. Сия странная парочка в четыре руки несла еще более необычную вещь – крутящийся барабан лотереи, который, едва ли не доверху, был наполнен карточками. - Простите? – Иван вопросительно приподнял брови. - Предлагаю Вам, Иван Геннадьевич, и всем собравшимся здесь актерам, облегчить нам жизнь, а заодно искоренить даже саму возможность подлога или какой-либо подтасовки с нашей или, не приведи мать наша Анархия, с вашей стороны, и сыграть с нами в лотерею, по обыкновению, беспроигрышную. Вашу очередь решит случай, который, как известно, беспристрастен. – Коровьев лучезарно улыбнулся, довольный произведенным эффектом от удавшейся шутки. Прежде чем опешившие от подобного самоуправства (многие уже успели распределиться, и, по закону советского общества, образовать живую очередь) артисты успели прийти в себя, Фагот, не менее бодро, чем говорил, пристроил будущее слепое «Орудие Судьбы» на гардеробную стойку. Круглый, как про себя окрестил второго менеджера Ожогин, на удивление проворно для своих габаритов, с поистине кошачьей грацией, спустился с лестницы и тут же влился в толпу гримеров и костюмеров. - Базиль Гаспард Мот, милые дамы, – расплылся мужчина в самой очаровательной из своих улыбок, мягко картавя и растягивая гласные на французский манер, – не будем мешать господам артистам и пройдём в более располагающее к разговору место. Там, наверху, накрыт замечательный фуршет… Едва ли не тающие от удовольствия «милые дамы», словно грызуны из детской сказки, устремились за галантным французом, который пользуясь правом, а, в общем-то всеми своими правами разом, обнял двух молоденьких гримеров. Избранные девушки попеременно краснели от удовольствия. Коровьев проводил друга завистливым взглядом, но вовремя опомнился. Хлопнув в ладоши, он раскрутил барабан, и, хорошо поставленным голосом ведущего корпоративов, пригласил первого желающего, уже приметив первого кандидата, вернее, кандидатку. - Дамы вперёд, – в приглашающем жесте протянул руку Коровьев. Узкая длинная ладонь указывала на актрису, стоящую ближе всех. Вера подошла к стойке и запустила руку в барабан, выхватила первую попавшуюся бумажку. Улыбнувшись ещё шире, Фагот раскрыл ладонь, – Позвольте, Вера Владимировна? Актриса улыбнулась и разжала пальцы, картонный прямоугольник угодил аккурат в раскрытую ладонь мужчины. Коровьев раскрыл его и удовлетворённо кивнул. - Двести пятьдесят два! – торжествующе произнёс Фагот, продемонстрировав обозначенные цифры. Вера спала с лица, улыбка её заметно поблекла. Двести пятьдесят вторая? Это какая-то насмешка, чья-то глупая шутка. Она совершено не думала, что потратит целый день. Нет, Вера Владимировна прекрасно знала, что кастинг – отнюдь не быстрое и ни в коем случае не пустяковое дело, но… эта глупая лотерея её совершенно не устраивала! Увидев реакцию актрисы, Коровьев поспешил успокоить женщину – перегнувшись через стойку он заговорил громким шёпотом. – Верочка Владимировна, даже не думайте расстраиваться! Наша уважаемая продюсер всё равно не одобрит первых десятерых. Ох, этот сложный женский нрав. Сами подумайте, ну какая уважающая себя женщина в полдесятого утра будет прибывать в благожелательном расположении духа, да ещё и находясь на работе? Свой утешающий монолог Коровьев произносил доверительно заглядывая в глаза актрисе. Громкий шёпот разнёсся по фойе как по волшебству попав в момент временного затишья. Иван Геннадьевич скрестил руки на груди, неосознанно стараясь отгородиться от толпы. Враждебные взгляды коллег устремились на Веру, которая теперь уж точно не попадётся под горячую руку продюсера. Сама же актриса улыбнулась и благодарно кивнула Коровьеву. Фагот хитро подмигнул женщине и выпрямился, ожидая следующего желающего. Вот только после заявления о том, что первым десятерым гарантирован неуспех, смельчаков не находилось. Иван, выждав ради приличия некоторое время, в несколько шагов достиг импровизированного «Поля чудес». Ожогина провожали взглядами и отнюдь не все несли в себе дружескую поддержку. Мужчина, не переставая чувствовать себя участником вполне известно развлекательно-юмористического шоу, подошёл к барабану. Стоило только ему опустить руку и притронуться к карточкам лотереи, как одна из них тут же будто бы прикипела к пальцам артиста. С недоумением, Иван вытащил свой «счастливый билет» и протянул довольно улыбающемуся Коровьеву. Менеджер эффектным движением раскрыл карточку и удивлённо цокнул языком, переменившись на мгновение в лице. Подняв глаза на артиста, Фагот в заискивающе-виноватом жесте поднял плечи. - Иван Геннадьевич, надеюсь Вы не суеверны! – с эти словами Коровьев вернул карточку Ожогину. Иван приподнял брови, улыбнувшись, и опустил глаза на выбитые золотом цифры. Коровьев будто бы виновато отвёл взгляд, искоса всё же следя за реакцией. Ожогин не верил собственным глазам, на картонном прямоугольнике едва ли не прямой насмешкой красовались три одинаковых символа. Лицо артиста вытянулось, уголок губы дернулся, выдавая крайнюю степень недовольства и растерянности. - Ваш номер, шестьсот шестьдесят шесть, Иван Геннадьевич, – развёл руками менеджер, сочувственно глядя на замершего артиста. – Но могу заверить Вас, Магда любит подобные… странные совпадения, к тому же, по личному опыту знаю, как я уж говорил, лучше не попадать только в первые три десятка и последнюю тройку – к вечеру у неё тоже портится характер. Иван заставил себя благодарно кивнуть и запрятал карточку в карман. Нет, он отнюдь не был суеверным человеком и всегда искренне полагал, что перебежавшая дорогу чёрная кошка означает лишь то, что животное просто куда-то идёт, а потому придавать этому какое-либо мистическое значение глупо. Конечно, театральные приметы всегда оставались в отдельной категории, просто потому, что стали своего рода традицией, но в рассыпанную соль, женщину с пустыми вёдрами и прочие глупости Ожогин не верил и более того осуждал, будучи верующим человеком. Выпавший в лотерее номер тоже не вызвал бы никаких подозрений, достанься он кому-нибудь другому – число как число, не более того. Однако досталось «число зверя» именно Ивану и, если бы не он сам доставал пресловутую карточку, то непременно заподозрил бы менеджера в подлоге. Вот только тянул карточку он сам и руки мужчины видел прекрасно, да и не пристало солидному иностранному агенту развлекаться подобными фокусами. Иван предпочёл вернуться к изучению роли, чтобы не начать искать в каждом мало-мальски странном событии тайные происки врагов и завистников. Так и до паранойи можно было бы додуматься. Новый материал нравился, был органичен, не сказать, чтобы очень уж нов, но обещал быть успешным и довольно интересным в работе. В который раз за сегодняшнее утро пробежав по тексту глазами, Иван задумался о своих будущих коллегах по постановке – в том, что он пройдёт, актёр почти не сомневался. Образ Мефистофеля как нельзя лучше ложился в канву его прежних и нынешних не менее загадочных и мистических героев. Роль Маргариты вероятнее всего достанется Вере или Насте, возможно Елене, если немцы пожелают создать несколько составов, а они наверняка пожелают, потому что скорее всего играть придётся нон-стоп месяц или даже больше. С Фаустом дела обстояли несколько сложнее, хотя бы потому, что с образом средневекового профессора у Ивана были связаны некоторые шаблонные представления, в том числе из-за которых он и удивился тому, что продюсер предлагала ему пробоваться и на эту роль. Поверх толпы Иван наблюдал за жеребьёвкой со ставшего таким удобным и почти родным подоконника. Артисты волновались, а сверху, из банкетного зала доносился женских смех и звон бокалов. Ожогин вздохнул, малодушно позавидовав гримёрам, которым, судя по всему, ждать решения своей судьбы не требовалось. Должно быть девушки сейчас с месье Мотом распивали шампанское, потому как победу принято отмечать именно им. Живо представился накрытый стол – икра, салаты, малосольные огурчики, осетрина, жаренная картошечка с лесными грибочками… Ивану внезапно и нестерпимо захотелось подняться наверх и присоединиться к чужому празднику живота. - Номер тринадцать! – голос менеджера разрушил вкусное наваждение. Иван удивлённо тряхнул головой, прогоняя призрачное видение банкета. Работа сейчас была превыше всего. Вера, оказавшаяся рядом, тяжело вздохнула, с тоской поглядев на лестницу – Свешникова с утра не завтракала. - Как думаешь, когда этот цирк закончится? – спросила Вера, нагнувшись к Ожогину. - К обеду распределят, думаю, – Иван оглядел стойку, но поймав взгляд менеджера несколько торопливо отвёл глаза. Что-то было в мужчине, стоящем за барабаном, такое, что не позволяло расслабиться и спокойно ждать окончания жеребьёвки. Возможно дело было в лукавом прищуре, клетчатом костюме и смешной фамилии, что значилась на пропуске, болтающемся на тонкой шее. Менеджер Коровьев, продюсер, спонсор и правообладатель Воланд, чем не персонажи Булгакова? В зал Иван попал лишь в половине третьего. Вера к этому времени, чему-то таинственно улыбаясь убежала, пожелав коллегам удачи. Лена общалась значительно дольше, собрав довольно большую компанию слушателей рассказом о странностях продюсера. Газаева лучисто улыбалась, беззлобно, совершенно по-детски копируя мимику продюсера. Обе артистки прошли во второй тур, заверенные пронырливым менеджером, что роль Маргариты у них «в кармане». В зале было на удивление дымно – аккурат под вызывающе красной табличкой «no smoking» курил зарубежный гость. Вот только сказать хоть слово поперёк рыжеволосому (явно ирландские или, что вероятнее, судя по беспардонному поведению, шотландские корни) мужчине, на котором дорогой костюм, хотя и пошитый на заказ, как, впрочем, и вся одежда приехавших немцев, смотрелся как-то неуместно. Возможно, дело было в багровом шраме пересекающим глаз телохранителя или в трёхдневной щетине, которая только подчёркивала разбойничий вид незнакомца. Ивану же представлялось, что дело совсем в другом – взгляд у курильщика был сухой, цепкий и слишком прямой. Гордеев, который на этом этапе составлял компанию Ожогину и ещё двум претендентам на роль Мефистофеля, хотя в случае с последними конкуренция была бы слишком громким термином. Кирилл хорошо видел как мимолётно покривилась продюсер, при взгляде на московских претендентов и как подалась вперёд, рассматривая «петербуржских знаменитостей». Мужчина послал красавице улыбку из тех, что «для своих»: чуть наглую, открытую и призывающую. Магда благосклонно прикрыла глаза, приподняв уголки губ. Постучав пальцами по краю стола, продюсер откинула за спину копну светлых волос, милостиво разрешая артистам начать. «Шотландец» докурил, пристроив окурок в тяжёлой глиняной пепельнице, покрытой орнаментом на манер греческого. «Откуда она только взялась в театре? Артисты не курят – голос дороже. Балет? Нет, у них обычная – белая, глиняная». Ожогин с трудом сосредоточился на работе, когда в малый зал буквально влетел (Ожогин отчётливо видел, как раз или два лаковые туфли менеджера оттолкнулись от воздуха, не касаясь пола) Коровьев. Глаза мужчины лихорадочно блестели, когда он остановился перед столом «строгого жюри». Опершись стол, при этом едва не уронив его, Фагот громко зашептал, откровенно выпрашивая у продюсера разрешения хоть ненадолго присоединиться к банкету или же немедля прекратить страдания француза, которого в этот момент наверняка совращают коварные гримёры. - Магда, благодетельница Вы наша неотразимая, только представьте, бриллиантовая, что они с ним сделают?! Базиль же и слова протеста не скажет, потому как не поймёт вовремя к чему дело идёт, а если и поймёт, то не откажется, – Коровьев оглянулся затравленным зверем и постарался понизить голос, вот только возбуждение всё равно вырывалось наружу вместе с вновь нарастающей громкостью, так что каждое его слово отчётливо слышалось всем присутствующим. – Я боюсь за него, а если как тогда в Страсбурге? Я не выдержу подобного ещё раз! Продюсер отвечала значительно тише, её ответ остался загадкой для всех присутствующих актёров. Успокаивающе, Магда коснулась ладони Коровьева и медленно кивнула, соглашаясь. Иван отвёл глаза от менеджера, который в бессильной ярости сорвал свои нелепые круглые очки. Откровенность развернувшейся сцены вгоняла мужчину в краску. Будучи православным, Иван старался не задумывать о так называемом «меньшинстве», которое так буйно цвело и множилось в странах Европы. Конечно, будучи в Германии Ожогину пару раз доводилось встречать людей подобной ориентации, с некоторыми из них приходилось сталкиваться и в ходе работы, но привыкнуть к подобному артист не мог до сих пор. Стараясь не осуждать чужого выбора, Иван всегда стремился минимизировать контакт с подобными мужчинами, усилием воли давя в себе ощущение брезгливой гадливости. Куда легче было думать, что гомосексуалисты – существа совершенно другой природы, глубоко несчастной и больной, а оттого требующей сочувствия, но никак не сближения. Коровьев стремительно покинул зал, запоздало извинившись за вторжение. Очки с цветными стёклами менеджер небрежно сунул в нагрудный карман. Артист злился на себя, отвлекаясь на мелочи, которые никак не должны были его касаться. Однако, роль ему «шла», Гёте, даже переведённый с немецкого, был безупречен в лаконичности фраз и яркости действий. Мефистофель у Ивана получился живой, фактурный и поразительно привлекательный. Склонив к плечу голову, Магда прикрыла глаза, теребя край шарфа, поочерёдно свивая его концы в тугие змеиные кольца. Ожогин и сам не до конца осознавал отчего в его голосе, бесспорно прекрасном и хорошо поставленном, открывались всё новые интонации. Фотограф, женщина средних лет короткой стрижкой, опустила аппарат, забыв на какое-то время о работе, спохватившись лишь, когда ария подошла к концу. Щёлкнул затвор, блеснула молния вспышки. - Ich danke, – выдохнула блондинка, будто очнувшись от оцепенения. Она медленно мигнула и расправила плечи, точно не шевелилась в течении нескольких минут. Гордеев оторвал взгляд от планшета и чуть нахмурился. Дружба дружбой, но кастинг стирал все эмоциональные привязки. Требовалось показать себя лучше, чем соперник, кем бы не был твой оппонент. Каждый актёр готовясь к кастингу невольно примеряет на себя роль, на одобрение продюсера, его решающее «да». Москвичи держались обособленно, но явно нервничая, притом куда сильнее, чем петербуржские актёры. Кирилл удивился тому, как легко было отгородить себя от «них». Актёр целенаправленно не смотрел на Ожогина. Нет, Ваню он играть не собирается – бесперспективная затея, потому как повторить невозможно, а быть пародией – унизительно. Он, Кирилл Гордеев, видит образ иначе, а значит и подавать Мефистофеля будет исключительна под соусом собственного восприятия. Пожалуй, именно это желание преподнести персонажа по-своему зачастую и примиряло актёров, ибо любой театр – это «террариум единомышленников», в котором каждый желает урвать кусок, читай роль, увесистее и вкуснее чем у соседа. - Постойте! – продюсер поднялась со своего места, прежде чем Гордеев достиг центра сцены. Немка торопливо преодолела разделяющее их расстояние, балансируя на высоких каблуках с такой лёгкостью, точно шла босиком. Присутствующие в зале мужчины невольно проследили её путь взглядом. Крутые бёдра, обтянутые чёрной тканью описывали в воздухе знак бесконечности, не позволяющей отвести глаз. Остановившись перед Кириллом, Магда капризно оттопырила нижнюю губу, постукивая кончиком пальца себя по подбородку. – Волосы. Распустите их! Кирилл изумлённо вскинул брови, но подчинился странному приказу, небрежно стянув резинку. Продюсер вновь повторила свой совершенно птичий наклон головы и, приподнявшись на носочки, растрепала волосы мужчины, пропуская пряди через неестественно бледные пальцы. Актёр чуть наклонился, чтобы женщине было удобнее изменять его причёску, удивляясь тому, что вообще позволяет касаться посторонним своей шевелюры. Подобное разрешалось только самым близким подругам, парикмахерам и гримёрам, которым по долгу службы отказывать было нельзя, для всех остальных прикосновение к голове являлось одним из строгих табу. Ожогин ухмыльнулся, наблюдая за удивлением на лице коллеги. Рядом точно из воздуха материализовался Коровьев. Тронув актёра за рукав, менеджер что-то быстро-быстро зашептал мужчине, оживлённо жестикулируя. Иван чуть отстранился, ощущая тонкий аромат мужского парфюма, который вдруг показался удивительно приторным, но всё же позволил увести себя из малого зала, где, наконец, оставленный в покое, Гордеев запел, вливая в голос едкую злую весёлость искусителя. Иван улыбнулся краем рта, покачав головой – Кириллу весьма часто удавалось переделать старый материал «под себя», придать одним и тем же словам иной, а порой и противоположный смысл, так чтобы они сочетались с его образом. В кабинете директора хозяйничал совершенно другой человек. Возле окна, откинувшись в «директорское» кресло сидел высокий, насколько можно было судить по длине ног мужчина. Разглядеть лицо мешал льющийся из-за спины незнакомца свет, надёжно удерживая тень. Однако, Иван не секунды не сомневался, что перед ним спонсор и правообладатель постановки, загадочный Воланд. - Можешь быть свободен, – небрежно махнул рукой Воланд Коровьеву, в солнечном свете перстни на правой руке тускло блеснули. Менеджер коротко поклонился и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. – Добрый день, Иван Геннадьевич, простите, что приходится встречать Вас здесь. Как я понимаю, Вы человек весьма занятой и вряд ли нашли бы свободное время для того, чтобы приехать ко мне домой. Впрочем, я и сам не люблю смешивать работу и светские вечерние беседы. Позвольте же перейти к сути Вашего присутствия в этом кабинете. Я, в отличии от своих подчинённых не люблю долгих и, признаться, зачастую бесполезных проб, а потому придерживаюсь мнения, что лучших следует выбирать быстро и точно, с первой же попытки. Полагаю, Вы согласитесь со мной. Иван только кивнул, вслушиваясь в глубокий бархат голоса работодателя, а то, что ему собираются предложить контракт Ожогин не сомневался с того момента, как переступил порог. Как правильно заметил собеседник «лучших» всегда выделяли, а Иван и был если и не лучшим, то уж точно в первой пятерке исполнителей. - Раз уж нам удалость прояснить этот момент, то будьте любезны ознакомиться с контрактом – он на столе, перед Вами. – Иван было потянулся к лежащей рядом ручке-Паркеру, но был остановлен странным предостережением Воланда. – Не спешите, Иван Геннадьевич, у нас достаточно времени для диалога. Сами понимаете, я блюду свои интересы и Вам советую делать в точности тоже самое. Вот поторопитесь Вы и подпишите контракт, а там одним из пунктов, скажем, сорок девятым, прописана необходимость обнажиться донага в сцене шабаша и что тогда? Не думаю, что подобное Вы сочли бы приемлемым. Воланд усмехнулся, отметив растерянность, смешанную с долей смущения, промелькнувших на лице актёра, при упоминании о наготе. Чуть поспешным жестом Иван Геннадьевич вернул ручку на стол и принялся изучать контракт, вчитываясь в каждую строчку, так, словно от того насколько точно он поймёт каждый пункт зависела его дальнейшая судьба. В каком-то смысле так и было, конечно, Воланд не собирался раздевать актёра на сцене, да и бессмертная душа артиста интересовала его не больше, чем синица за окном. Птица, притаившись на деревянной раме, внимательно следила за происходящем в кабинете чёрными бусинами глаз.