Сердце в руках

Перед премьерой в театре всегда шумно и суетно, но сегодня под сводами Мюзик-Холла творилось что-то невообразимое. Если раньше такое понятие, как аврал, ассоциировалось у всех сотрудников исключительно с приездом проверяющего органа, то теперь у каждого присутствующего подобным призраком апокалипсиса локального масштаба был «Фауст». Несмотря на то, что состояться должен был только пресс-показ, по привычке называемый «для своих», состояние было как перед самой настоящей премьерой. Костюмеры спешно подгоняли и доводили до ума костюмы, проклиная художницу, нарисовавшую эскизы, и руководство, утвердившее их. Сложные многослойные наряды позднего средневековья требовалось доработать таким образом, чтобы в них можно было в течении двух с половиной часов находиться на сцене, при том активно двигаясь. Месье Мот норовил встрять в каждый этап процесса подготовки мюзикла, с удивительной дотошностью относясь к каждой детали. Обаятельного француза уже начинали тихо ненавидеть все реквизиторы, потому как он браковал едва ли не каждую вторую заготовку будущих декораций, иногда даже «рискуя здоровьем и своей ничтожной жизнью» взбирался по лестницам и бутафорским балконам, раскачивая конструкции и требуя их немедленной доработки. - Мaladroit!* Как можно быть такими безрукими! Этот фонарь должен смотреть вверх, понимаете? En haut!* – Базиль Гаспард Мот уже пятнадцать минут пытался добиться хоть сколько-нибудь вразумительной по его мнению реакции от работников сцены, которые костеря дотошного толстяка перетаскивали фонарь с места на место. Тут же всем вниманием француза завладела другая оплошность. – Куда вы понесли дым-машину?! Вы всерьёз полагаете, что она должна смотреть в зал, дабы зрители, ощутили всю прелесть угарного газа. Коровьев, стоявший неподалёку, искренне забавлялся наблюдая за выходками извечного приятеля по шалостям, которого просто невозможно было остановить. В Бегемоте безвременно погиб великий диктатор, по амбициозности и харизме ничуть не уступающий таким великим правителям как Мао Цзэдун или, к чему скромничать, Наполеон Бонапарт. Впрочем, последние события доказали, что придворный шут мессира активно воскрешал в себе качества лидера. Гаеру даже начало казаться, что напарник будто бы стал более подтянут и удивительно проворен, неизменно оставляя за собой следы в виде чёрных кошачьих шерстинок, которые грозились стать едва ли не приправой для каждого бутерброда рабочей бригады. - Mon cheri! – обрадовано воскликнул месье Мот и, быстро переставляя короткими ногами, подбежал к другу, театрально уткнувшись круглым лицом куда-то в лацкан клетчатого пиджака, комкая добротную ткань к кулаке. Понизив голос до громкого шёпота, Бегемот затараторил в грудь друга, ничуть не смущаясь интимности позы. – Я не могу работать с этими людьми, mon cheri. Они невыносимы! Ты говоришь «спокойствие»! Но, скажи на милость, как я могу быть спокоен, когда каждый из них норовит угробить всех артистов каждым своим действием?! Ты видел, что они сотворили с плахой? Что это за карикатурное Колесо Сансары?.. Разве такую мы наблюдали тогда, в тысяча пятьсот третьем году? Сокрушаться и далее Бегемоту не позволил Коровьев, уведя друга подальше от удивлённой толпы. Впрочем, людская память коротка и вскоре все забыли о странной оговорке француза, сочтя за лучшее считать её не более, чем оплошностью и скудным владением русским языком. Однако в этот день досталось не только многострадальным сценическим работникам, но и костюмерам. Казалось было несколько успокоившийся Мот, накормленный любезным как никогда Коровьевым, решил осчастливить своим визитом «пошивочный цех» и едва не потерял сознание от увиденного, свалившись на вовремя подоспевшего друга. Фагот крякнул, но устоял, пусть и прогнувшись в спине. - Ce qui se passe ici? Pagaille!* – на три тональности выше, чем обычно взвыл француз, хватаясь за сердце, правда несколько промахнувшись, забрав куда левее и ниже полагающегося места. – Что это за ткань? Где те роскошные ткани, что я с таким трудом отобрал? Где парча, что я рискуя жизнью утащ… конфисковал на Шёлковом Пути? Где восхитительный бархат шестнадцатого века? Где жемчуг с Лазурного Берега? Где всё это?! Месье Мот ринулся к вешалкам, жадно впиваясь пальцами в ещё неготовые наряды, рассматривая их с такой тщательностью, что казалось вот-вот попробует на зуб. Коровьев боком проскользнул в щель между дверью и косяком, не желая становиться свидетелем кровопролитной расправы. Костюмеры попытались было сказать что-то в своё оправдание, но явно выбрали неверную тактику в общении с толстяком. - Моль?! – взревел месье Мот, сжимая толстые кулаки. Круглое лицо его пошло пятнами, а зелёные глаза метали почти осязаемые молнии. – Моль съела? Я даю вам сутки на то, чтобы эта самая моль отрыгнула ткань и камни обратно иначе… В костюмерной что-то надрывно тренькнуло – разбилась тонкостенная стеклянная ваза, стоящая на подоконнике. Коровьев вжал голову в плечи и пригнувшись поспешил раствориться в здании. Придворный же шут Воланда, впрочем, продолжал бесноваться. Далеко уйти Фаготу, к его великому сожалению, не удалось. На одном из поворотов на встречу гаеру буквально вылетели две разгоряченные яростным спором фурии. - Почему в этой дикой стране никто не может ни с кем договориться?! – акцент Магды стал настолько заметен, что от него хотелось покривиться всем, в том числе и Коровьеву, который предпринял неудачную попытку слиться со стеной Мюзик-Холла, но потерпел оглушительное фиаско, будучи ухваченным за рукав цепкими пальцами немецкого продюсера. – Объясни этой… frau, что дела нужно уметь вести или не браться за них вообще. Ирина Афанасьева едва сдерживала гнев, продолжая кривиться в «доброжелательном» оскале постсоветской продавщицы, которая волей судьбы вынуждена была вступить в якобы рыночные отношения с иностранцами. Для того, чтобы понять, что взаимопонимания эти женщины не найдут никогда, не требовалось быть психологом. Магда демонстративно официальная, с забранными хищной заколкой волосами, возвышалась над темноволосой соратницей на целую голову, балансируя на высоких тонких каблуках лучше любой циркачки. Продюсер же Makers Lab, которой по задумке Воланда в дальнейшем и планировалось передать всю постановку хотя бы на время, выглядела куда менее презентабельно в, безусловно, дорогих джинсах и простой футболке, поверх которой была наброшена кожаная куртка. - Милые дамы, спокойствие! – поднял руки Коровьев, призывая женщин к порядку. – Что за кошка пробежала между вами в это дивное утро? После последующего рассказа в два, стоит признать, весьма громких голоса, Фагот пожелал немедля вернуться обратно в общество разъяренного Бегемота, который хотя бы был предсказуем и весьма отходчив. Из слов обеих продюсеров выходило, что артистам отказали в зале, что они снимали для репетиций, в виду неуплаты. Поиском места занималась именно Ирина, которая клялась, что уплатила за весь срок аренды необходимую сумму, и сама была в растерянности после звонка подопечных, которых хоть и пустили на порог, но не дали возможности работать. Узнавшая об этой оплошности Магда хотела было убить коллегу и арендатора заодно, но вовремя вспомнила о прямом запрете Воланда и предпочла заняться банальной склокой. - Милые мои, давайте объявим мир и спокойно разберёмся со всеми возникшими разногласиями, – «менеджер по персоналу» попытался достучаться до здравого смысла обеих дам, но едва ли преуспел. Магда не желала иметь ничего общего с «обманщицей», которая тормозила проект, Афанасьева же полностью была уверена в своей правоте, а потому мечтала утопить напыщенную немку в ближайшем водоеме. Нет ничего более опасного, чем две ненавидящие друг друга женщины, запертые в одном помещении и вынужденные работать сообща. Коровьев примирительно взял главу Makers Lab за руку. – Я ни в коем разе не верю в то, что Вы, Ирина, не справились с поставленной задачей. Мы сейчас же поедем на место, и я лично постараюсь уладить сей досадный конфуз. Я более чем уверен, что это не более, чем невинная оплошность арендодателя, который запамятовал о полученной плате. Коровьев заискивающе улыбнулся, заглядывая попеременно в глаза обеим женщинам. Если на Афанасьеву этот взгляд возымел действие – женщина несколько успокоилась, пригладив взлохмаченные волосы и нервно отдёрнув куртку, то Магда осталась при своём. Острые алые ногти барабанили по стене, выбивая прихотливый ритм приветственной арии Мефистофеля, которую должны были разучивать оба актёра, утверждённые на роль коварного соблазнителя. Фагот мысленно вознёс хвалу Воланду за эти благословенные минуты тишины, в которой троица добралась до автомобиля немцев. Гневные и обличительные речи француза стихли под сводами Мюзик-Холла, возвещая о том, что месье Мот отбыл обедать в обществе прекрасных гримёров, которым отчего-то благоволил до сих пор. В кабинете директора, который по мнению многих пустовал в виду внезапного отпуска руководителя, слышалась приглушенная беседа. Герр Воланд расположившись в хозяйском кресле, устало прикрыл глаза. От суеты и стоящего в театре шума у него началась мигрень, однако видеть недовольное лицо служанки, а более того слушать её жалобы на Афанасьеву Сатане не хотелось совершенно. Приглушённый свет и наглухо задёрнутые тяжёлые портьеры лишь немного облегчали пульсирующую боль в половине головы. От недуга, некогда пытавшего прокуратора Иудеи, изредка страдал и сам Князь Тьмы. Впрочем, до известных событий семидесятилетней давности, мессир не страдал ни от каких болей, кроме той, что порождало правое колено. Новая же носила в себе отпечаток женщины с именем Маргарита, сделавшей выбор, перечеркнувший все старания повелителя теней. Её милосердие распространялось на всех, кроме того, кто так страстно убеждал в том, что в нём не нуждается. К удивлению свиты, Воланд не спешил расставаться с этой болью, терзавшей его ежегодно в преддверии бала, хотя мог сделать это в любой момент. - Что за балаган происходит внизу? – произнёс мессир тихим, пожалуй, даже надломленным голосом. Бледные почти бескровные губы при этом едва шевелились. - Ухищрения Бегемота, полагаю. Ему, кажется, пришлась по вкусу власть, – чуть склонил голову Азазелло, будто бы даже и неотделимый от глубокой тени. Демон безводной пустыни рассматривал собственную шляпу-котелок, отряхивая с неё неведомым образом затесавшиеся под её полями мелкие песчинки. Упав на ковёр они прожгли в ворсе несколько крохотных дырочек. - Он всегда был охоч до всякого рода проказ, чего стоит только ваша выходка с этим администратором Варьете… как там его? Варенуха, кажется, – Воланд позволил себе чуть скривиться в ухмылке. Азазелло охотно кивнул, подтверждая, что шутка над лживым и охочим до денег Иваном Савельевичем удалась. Мессир, вполне удовлетворённый ответом, что вскоре форменный бардак, организованный Бегемотом, наконец, сойдёт на нет, поднял налитые свинцовой тяжестью веки. – Магда разбушевалась последнее время. Плохо на неё подействовало то свидание с крайне любезным господином Безбедным. Как он, кстати говоря? До сих пор в больнице? - Точно так, мессир, – зловеще усмехнулся слуга, блеснув кривым клыком. – Почивает на больничной койке в объятьях дражайшей супруги, которая грозится подать на развод и оттягать львиную долю «непосильно нажитого» состояния ввиду морального ущерба, накопившегося за годы брака. - Должен признать, что мне даже почти жаль его. Такой финал у столь многообещающего ужина – врагу не пожелаешь, – в голосе мессира послышался глухой отголосок злого веселья. – Но всё же, мне кажется, Магда несколько увлеклась своей игрой в тот вечер, что едва не стоило Вячеславу Андреевичу жизни… - Прошу прощения, мессир. Загадочная женская природа, – развёл руками Азазелло, показывая, что народная мудрость про гневную бабу и чёрта вполне справедлива, в особенности по отношению к данной ведьме. – Она всегда найдёт повод вспылить. Ей ужасно не хватает придворных интриг и отравлений. - Сейчас это забота Коровьева – развлекать нашу неожиданно вспыльчивую отравительницу. Чем ей на этот раз не угодила эта несчастная продюсер? Третья склока за неделю. Впору разводить этих бешенных кошек по разным углам, дабы они не выцарапали глаза друг другу, – покачал головой Воланд, однако, не спешащий разрешать конфликт. ________________ Мaladroit!* - (фр.) «Растяпа!» En haut!* - (фр.) «Вверх!» Ce qui se passe ici? Pagaille!* - (фр.) «Что здесь происходит? Бардак!»