Сердце в руках

Маргарита Игоревна нетерпеливо выстукивала ногой ритм, напряжённо всматриваясь в экран телефона. Когда тот в очередной раз тух, женщина поспешно, словно от этого зависела жизнь, выводила аппарат из спящего режима, не щадя зарядки. Часы нехотя показывали двадцать пять минут десятого, чем невероятно злили художницу. Маргарита начинала сомневаться не то что в правильности своего согласия, но и вообще в собственной дееспособности. После ухода Азазелло она ещё полчаса обходила квартиру, заглядывая во все углы, даже в окно выглянула на предмет поиска там альпинистского снаряжения. Следов визитёра не было, а телефон продолжал исправно работать, чем ужасно озадачил хозяйку. Коробочку с кремом, оставленным гостем, Маргарита Игоревна несколько раз крутила в руках, не решаясь открыть до назначенного срока. Чтобы хоть как-то успокоить себя до наступления назначенного времени, художница приняла ванну, однако, даже горячая вода не смогла смыть тяжких размышлений. Она переживала за Матвея много больше, чем за свою собственную судьбу. Несмотря на то, что Азазелло сказал, что писатель жив, Маргарита Игоревна слишком хорошо слышала то сомнение, с которым были сказаны эти слова. К тому же что бы ни думал Олег и свекровь, она была довольно неглупой женщиной и вполне представляла, чем мог закончиться наезд. Именно от этого осознания порой на художницу накатывала настоящая паника, грозящая захлестнуть с головой дерзнувшую поверить, что у реальности, как и у хорошей сказки, бывает счастливый конец. Чем ближе приближалось обозначенное Азазелло время, тем больше Маргарите Игоревне казалось, что она сошла с ума или пала жертвой жестокого розыгрыша. Какой-то невнятный крем, призванный вернуть утраченные красоту и молодость, странный визитёр, одним видом которого можно пугать прохожих в тёмном переулке, да и вся ситуация напоминала сюжет романа, который она так любила в юности. Вот только нескладная девочка-подросток, читающая Булгакова «запоем» давно выросла и как правильно, хоть и весьма обидно, заметил гость, изрядно подурнела с тех пор. Несмотря на все свои в общем-то неутешительный размышления, Маргарита Игоревна схватилась за баночку с кремом, как только на экране телефона высветилось «двадцать один час двадцать девять минут», с таким остервенелым отчаяньем, что рассмеялась сама себе, когда пальцы безуспешно проехались по гладкому боку. Крышка на удивление легко подалась, открываясь. В баночке обнаружился густой крем чем-то похожий на корректор кожи, которым пользовалась сама женщина выходя на «светские рауты» с мужем, только цвет у мази был необычный – бледно-жёлтый, почти белый с едва заметным перламутровым отливом. Пах подарок Азазелло тоже необычно для современной косметики – травами, при том в основном совершенно дикими, так обычно пахли болота или густые, непролазные леса. Маргарита осторожно зачерпнула крем на пальцы и легко мазнула по тыльной стороне ладони, выставив ладонь перед собой. Крем неожиданно легко и ровно ложился на кожу, с каждым новым мазком усиливая свой необычный аромат. Маргарита сбросила халат, в который была одета после мытья, и начала втирать мазь в кожу. Она легко мазалась и, как показалось художнице, тут же испарялась. Сделав несколько втираний, женщина глянула в зеркало и потрясённо ахнула, выпуская из рук баночку. Недоверчиво протянув руку, Маргарита Игоревна коснулась сперва поверхности трюмо будто бы проверяя, не грезится ли ей, а после громко рассмеялась, скаля белые зубы. Из зеркала вместо тридцатитрёхлетней затворницы, потерявшей смысл своего существования, на неё смотрела двадцатилетняя красавица, от природы кудрявая и словно бы никогда не слышавшая ни о завивке, ни о «утюжках». Куда более насыщенного, чем раньше оттенка зелёные глаза Маргариты искрились шальным, безудержным весельем. Румянцем покрылись острые скулы, расправилась ужасная скорбная складка у губ, появившаяся будто бы за одну ночь, бесследно рассеялась сеть мелких морщин у глаз – свидетелей усталости и непроходящей тоски. На сердце художницы было невероятно легко. Даже гнетущая тяжесть, что сдавливала голову точно стальной обруч, прошла. Это открытие настолько позабавило Маргариту, что та снова зашлась в приступе хохота, с удвоенным рвением принявшись накладывать удивительный крем не только на лицо и шею, но и всё тело. Стоило ей это сделать, как мышцы её рук и ног окрепли, позволяя ощутить невиданную ранее силу и лёгкость. Тело женщины потеряло вес, она подпрыгнула, легко оттолкнувшись от пола ногой, и зависла в воздухе невысоко над ковром, потом ее медленно потянуло вниз, и она опустилась. С безудержным хохотом Маргарита носилась по квартире, с лёгкостью отрываясь от пола. Не переставая восхищаться чудесным подарком Азазелло, художница ещё пару раз покрасовалась перед зеркалом, поворачиваясь к отражению то одним, то другим боком, а то и вовсе вставая спиной и, извернувшись, разглядывала себя сзади. Даже маленький шрам на пояснице, который женщина получила ещё в детстве, упав с качелей, бесследно исчез. - Чертовски хороша! – восхищалась каждый раз Маргарита, оказавшись у трюмо. – Ах, Азазелло! Какая же я была дура, что не хотела соглашаться! Ай да крем! Немного успокоившись и дождавшись пока бешено колотящееся сердце уймётся, женщина оглядела гостиную, устроившись в кресле. Пианино, которое было едва ли не самым дорогим украшением комнаты, показалось художнице старым и чрезвычайно уродливым в своём лаковом блеске. Вазы с букетами сухих трав и лаванды, призванные создать приятный запах и уют в доме, она всегда считала отвратительными, однако терпела в угоду вкусу свекрови. Сейчас же все эти, казалось бы, малозначительные мелочи так били по глазам, что Маргарита приняла решение немедля избавиться от ненавистных предметов. Коллекция вазочек, украшающих обеденный стол, со звоном полетела на пол вместе с баснословно дорогой скатертью из тонкого расшитого серебряной нитью льна. Сухие цветы хрустели под ногами иногда весьма больно впиваясь ломкими стеблями в ступни Маргариты, решившей продолжить погром. Следующей жертвой женского произвола пал старинный инструмент, ради экзекуции над которым художница раздобыла на кухне топорик, которым Маша разделывала птицу. Выбивая на клавишах последнюю в жизни пианино мелодию, Маргарита скалилась в злой ухмылке – больше никто не заставит её слушать заунывные партитуры на званных вечерах. - Покойся с миром, старая развалина, – пожелала художница и обрушила топорик на последнюю клавишу четвёртой октавы. Поигрывая кухонным прибором с небывалой лёгкостью, художница направилась в спальню, где ей так многое хотелось поменять. Безжалостная расправа случилась над подушками, с гипоаллергенным наполнителем, который клубами пушистого снега тут же разлетелся по комнате. Декоративные думки так же были выпотрошены, а их чехлы – разорваны. Резьба на спинке обзавелась новыми элементами, а матрац с «анатомической формой» явил миру своё более чем прозаичное содержимое в виде пружин, похожих на песочные часы, и слоёв жёсткого волокнистого материала. Найдя в ящике стола краски, Маргарита на мгновение погрустнела, вспоминая о прожитых годах, но тут же лицо её вновь озарила шальная улыбка. Найдя на кухне стеклянный салатник, художница развела краски оливковым маслом. Получившийся цвет был тут же был пущен в дело. Квартира «заиграла новыми красками», щедро подаренными Маргаритой. - Импрессионизм всегда мне нравился! – победоносно улыбнулась женщина, оглядывая дело рук своих. Вся квартира, за исключением комнаты домработницы, обзавелась искусно выполненными картинами адского пламени, лижущего стены и потолок. Устало рухнув на чудом уцелевший во всеобщем погроме диван, Маргарита закинула руки за голову и вытянула ноги. На глаза художнице попался портрет свекрови, который был призван стать подарком на следующий день рождения Фаины Георгиевны. Заложив руки за спину, женщина подошла к собственному произведению и с видом заядлого критика, пригляделась к работе, склонив голову на бок. - Чего-то Вам не хватает, дорогая мама, чего-то крайне важного… - протянула Маргарита и мазнула испачканным пальцем краской по портрету. Закончить акт вандализма не позволил телефонный звонок. Художница поспешно схватила трубку. - Да-да? - Азазелло, – отозвалась трубка голосом недавнего гостя. - Милый, милый Азазелло! – вскричала Маргарита с радостью, зажав плечом телефонную трубку, нанесла парочку заключительных штрихов. – Вы даже представить не можете как я рада Вас слышать! - Пора! Вылетайте, - заговорил Азазелло, переждав поток благодарности, по тону его, однако, было понятно, что ему приятен искренний порыв Маргариты, – Пролетая над воротами, крикните: "Невидима!". Полетайте немного над городом, чтобы попривыкнуть, а затем вон из города, на Финский залив. Вас ждут! Маргарита положила телефонную трубку и тут же обернулась на тихое жужжание, которым обычно сопровождалась любая уборка в квартире. В гостиную влетел некий неопознанный объект, в котором женщина не без труда узнала робот-пылесос, покрытый её собственным халатом. Художница рассмеялась и сдёрнула ткань, захлопав как ребёнок в ладоши, когда аппарат, освободившись, сделал в воздухе эффектный кульбит. «Летающая тарелка», издав пронзительный писк, ринулась к окну, перемигиваясь лампочками. Маргарита с лёгкостью запрыгнула верхом на бытовое устройство и вылетела в окно с пронзительным визгом. Огибая дерево, растущее под окнами, пылесос обернулся вокруг своей оси, чем невероятно повеселил нагую наездницу, которая ударив босыми пятками воздух, устремилась в город, не забыв, впрочем, огласить округу восторженным возгласом. - Невидима и свободна! Ночной Петербург был прекрасен в своём многообразии огней и вывесок, улицы полнились людьми. Туристы мешались с горожанами, создавая причудливо перетасованную колоду национальностей, вер и характеров. С невероятной скоростью Маргарита проносилась по старым улицам города, еле успевая притормаживать или менять направление на крутых поворотах. Едва не оставшись на шпиле Адмиралтейства, женщина поняла, что, наверное, ей всё же стоило научиться вождению, потому как даже свобода и невидимость отнюдь не делали Маргариту неуязвимой. Тихо жужжащий диск под художницей совершил очередной поворот вокруг своей оси, повинуясь движению ног наездницы. Женщина потратила какое-то время на изучение возможностей своего летательного средства, а после продолжила путь уже не опасаясь за сохранность своей жизни. Лететь над «главной артерией» Санкт-Петербурга было легко и приятно, город был невероятно красив. От обилия афиш и вывесок у Маргариты рябило в глазах, но это только больше усиливало ощущение безудержной карусели. У Дома Книги, куполообразную крышу которого украшал стеклянный глобус, с художницей поравнялась другая ночная летунья. Анастасия Александровна претерпела ничуть не меньшие, а быть может даже большие, нежели Маргарита изменения, воспользовавшись волшебным кремом. Прежде короткие волосы врача теперь свободно трепал ветер, цвет их изменился до неузнаваемости – сошла краска, обнажая природный пшеничный оттенок. Глаза женщины, прозрачные точно куски чистейшего льда, отражали яркие всполохи неона. На бледном сияющим румянцем лице не было ни морщин, ни следов бессонных ночей. - Настя! И ты намазалась кремом! – крикнула Маргарита, одновременно удивлённая и восхищённая переменами, случившимися с Анастасией. Подлетев поближе художница удивлённо воззрилась на летательный аппарат кардиолога, который нещадно рычал, выбрасывая в воздух редкие белые хлопья. – А это что за зверь? - Пылесос «Циклон», от родителей достался, – женщина любовно погладила агрегат по металлическому боку, на котором красовались магниты – память о юности, когда будущий врач подрабатывала проводником и каталась по всей необъятной стране. – Я его последний раз использовала, когда потолок белила в квартире. Чихает, бедняга, ничего отдохнёт скоро. Эх! В этот момент бытовой прибор времён славного Советского Союза заурчал сильнее, напоминая дикого зверя и выдохнул из сопла язык пламени, и, с громким улюлюканьем, Анастасия унеслась в ночь. Маргарита посмотрела ей вслед и, ударив воздух пятками, будто пришпоривая коня и последовала следом, вскоре поравнявшись с ней. Врач, хохоча, рассказывала, как била окна в квартире начальника. Море тихо шелестело о валуны берега, лизало солёным языком столбы опор старого причала. Тревожно шумели деревья, разбуженные ветром. По берегу полыхали высокие костры, пахло дымом. Маргарита спрыгнула со своего волшебного летуна и стрелой вошла в воду, которая сомкнулась у неё над головой. Море оказалось теплое, как летом в Сочи, и, вынырнув из бездны, женщина вдоволь наплавалась, наслаждаясь лунной ночью и одиночеством. Рядом с художницей никого не было, но за скалистым выступом берега слышались всплески и фырканье, должно быть Анастасия сошла именно там и сейчас так же, как и сама Королева не могла нарадоваться купанию. Маргарита выбежала на берег. Тело ее пылало от солёной воды, стоило женщине тряхнуть волосами, как те тут же обсохли и вновь завились. Усталости никакой она не чувствовала и пустилась в пляс на влажных, покрытых солью валунах. До женщины долетали звуки музыки, идущие с дальней части берега, тонущей в лесу, там, где пылали костры. Мелодия чем-то смутно напоминала марш и одновременно первобытный барабанный ритм. Откинув со лба непослушные пряди, Маргарита направилась в сторону празднества. По обе стороны от скрытой тропы, освещённой тонкими нитками неоново сияющих грибов и тяжёлыми, едва поддерживающими себя в воздухе жуками, чьё брюшко горело подобно маленьким лампочкам на новогодней гирлянде. Маргарита обернулась посмотреть на море, прежде чем ступить на поляну, где шумело празднество. Из воды медленно и степенно поднимались призрачные фигуры дев, затевающих свой хоровод. Русалки махали пучками водорослей, заметив внимание Королевы, утопленницы остановили свой танец и почтительно склонились перед ней, и над пустынным зеленоватым берегом разлетелись их приветствия. Маргарита приветственно махнула им, белозубо улыбаясь. Девы тут же возобновили свою пляску, поднимая сотни брызг и пены, всё ближе и ближе подбираясь к берегу. Стоило художнице ступить на траву как нагие ведьмы, будто бы из ниоткуда возникшие, выстроились в ряд как на военном параде и почтительно склонились перед ней. Маргариту увлёк пёстрый хоровод женщин и девушек. Среди множества незнакомых лиц художница несколько раз выхватывала образ Анастасии, веселящейся ничуть не меньше других танцующих. Её вниманием всё чаще владел козлоногий сатир, отплясывающий на огромном пне, именно он первым из празднующих осмелился прикоснуться к Королеве, припав к руке и услужливо предложивший присоединиться к шабашу, не преминув поинтересоваться хорошо ли искупалась королева и как добралась. Маргарита, утомлённая полётом благосклонно приняла предложение передохнуть на шёлковом покрывале. Сатир принёс ей шампанского, которое отчего-то горело не хуже абсента, и ведьма с готовностью приняла бокал и тут же сердце её согрелась, стоило только пригубить игристого вина. Потеряв из виду Анастасию, Маргарита обеспокоенно уточнила, куда же подевалась её компаньонка. Козлоногий нетерпеливо притопнув копытом, сказал, что та, выкупавшись, отбыла в Петербург, чтобы рассказать о скором прибытии Королевы. Вскоре после этого все стали собираться. Русалки и ведьмы доплясали свой первобытный, но оттого не менее прекрасный танец, и растаяли в лунном свете. Сатир, подав руку Маргарите, спросил, на чём же добиралась светлая Королева. Ведьма с почтительным снисхождением, свойственным царственным особам, ответила, что прибыла на верхом на роботе-пылесосе, чем вызвала у козлоногого добродушную усмешку. - Зачем же, это крайне неудобно, – возразил сатир. Всего за несколько секунд он смастерил крайне странный телефон из двух сломанных сучков, что валялись по всему берегу и потребовал у кого-то неизвестного сейчас же прислать транспорт. Маргарита не успела даже моргнуть, когда перед ней приземлился автомобиль с откидным верхом, за рулём которого сидел не обычный водитель, а чёрный грач, в перчатках без пальцев, надетых на четырёхпалые лапы. Козлоногий помог Маргарите забраться в салон, где та устроилась на заднем сиденье, обтянутом кожей небывалой мягкости. Остров опустел, догорали последние костры, гасли угли, подёргиваясь седой плёнкой золы. Кабриолет резко взмыл вверх, как показалось пассажирке к самой округлой луне – протяни руку и достанешь круглый налитой бок. Маргарита направлялась обратно в Петербург.