Сердце в руках

Известие о страшной аварии разлетелось по городу со скоростью превосходящей скорость света. Через два дня, после случившегося, только ленивый не обсуждал страшной трагедии, лишившей Петербург только что открытого таланта – в то, что переводчик-либреттист выкарабкается не верил никто, хотя вслух, конечно, не произносил. Причина страшной аварии для всех оставалась загадкой, несмотря на все заверения Олега Владимировича в том, что это была не больше не меньше, чем провокация конкурентов, нацеленная сломить его волю к победе, злые языки и заядлые сплетники уже шептались о романе между художницей и бывшим патологоанатомом. Ещё больше подогревало интерес и исчезновение виновницы скандала – Королеву Морриган никто не мог найти, знакомые обрывали телефоны, засыпали электронную почту и социальные сети сообщениями, но женщина не выходила в Интернет, чем всполошила общественность. Супруг, как мог, пытался сохранить «честное имя», во всех, ставших теперь такими частыми интервью повторяя одно и тоже: «Маргарита Игоревна уехала поправлять здоровье в частный санаторий. Она пережила сильный стресс и ей требуется время, чтобы прийти в себя». Никто, конечно же, ему не верил. Впрочем, он действительно не имел ни малейших предположений о местонахождении супруги, потому как придя на утро после аварии он застал полный разгром в квартире, расписанные картинами Ада стены и полное отсутствие присутствия Маргариты. Куда, а главное, как смогла подевалась женщина из запертой на все замки квартиры он не знал. Интернет и новостные известия пестрили красочными, крикливыми заголовками, связывая чудовищные, но совершенно не совместимые на первый взгляд происшествия. Полиция сбилась с ног, а следствие закопалось в ворохе бумаг, ненужных очных ставок и тысячах ордеров, которых некому было предъявить. Из Ленинградской области таинственным образом исчезли не только именитая художница, но и ставшая в одночасье известной кардиохирург, и директор одной из клиник, в которой проходили обследование актёры нашумевшей постановки. По мнению оперативников, все ниточки вели к иностранной команде, которую тоже не удавалось разыскать ни под одному из телефонов или адресов. Вся эта картина напоминала события более чем полувековой давности, произошедшие правда не в Петербурге, а в белокаменной Москве. На то дело, правда, давным-давно был наложен гриф «секретно», но знатоки, однако, предпочитающие помалкивать, успели «навести справки» и утверждали, что оба преступления похожи как родные братья. У реанимационной палаты, в которой находился единственный не пропавший фигурант было решено выставить охрану, дабы болезный внезапно не сделал ноги с больничной койки, не смотря на все заверения хирурга в том, что состояние его пациента наименее пригодно для подобных кульбитов. В эфир в рекордно короткие сроки было выпущено три программы, две из которых шли по центральному телевиденью. Про то, какое количество «репостов» и «лайков» получили сообщения о трагедии, и говорить не стоило. Казалось, что вся русскоязычная Всемирная Паутина решила кинуть свои силы на поиски пропавшей художницы. На месте аварии, конечно, цветов и свечей ещё не появилось, но пришедшая стайка девчонок уже оценивающе приглядывалась к месту дорожно-транспортного происшествия. Под окнами больницы, в которую привезли переводчика, юные поклонницы мюзикла устроили небольшой штаб, сменяя друг друга с плакатом «Матвей живи!». Руководство лечебного учреждения стоически терпело подобный произвол, понимая, что гонять девушек совершенно бессмысленно. Исчезновение Анастасии не давала покоя Ясину, который не сумев дозвониться до женщины, даже предпринял попытку провести «разведку боем», однако столкнулся на пороге квартиры кардиолога с Жанной, которая, после вечернего приключения и обвалившихся на неё печальных вестей, не преминула приехать к приятельнице. Дверь оказалась запертой, а на звонки никто, кроме взбалмошной соседки Анастасии Александровны, не отреагировал. Пропавшего господина Безбедного тщетно искала жена, рыдая на груди у полковника МВД в отставке, который, пользуясь случаем, решил подсобить «практически вдове» в поисках супруга, живого или мёртвого (что оба, по умолчанию, считали наилучшим вариантом). Елизавету Петровну так же интересовало как скоро она сможет вступить в права наследства, а потому торопила сердечного друга, желая, как можно скорее оказаться богатой наследницей. В театре стали шептаться о проклятье Фауста, несмотря на аншлаг, с которым, согласно договору, отыграли на следующий день после премьеры. Артисты на репетиции приходили дёрганные и злые, российская часть продюсерской команды отчитывалась перед следствием о всех перемещениях капитала и, хотя бы косвенно связанных с Мюзик-Холлом, событиях. Афанасьеву особо сообразительные подчинённые предусмотрительно обходили стороной. Иван Геннадьевич, проявив недюжее благоразумие, и вовсе решил не появляться в театре до самого начала гримирования, дабы не стать объектом пристального внимания руководства. Однако не только нежелание встревать в конфликт не позволяло актёру появиться раньше на рабочем месте. Отсутствие Анастасии Александровны заботило и его. Будучи натурой творческой и тонко чувствующей, он сделал крайне неожиданный, а то и вовсе абсурдный, для психически здорового человека вывод – врача украл Сатана, коим, по разумению Ожогина, и являлся Воланд. С ужасом и благоговением артист понял с кем ему довелось подписать контракт на работу, впервые за всё время подготовки проекта он задумался о всех странностях, сопутствующих постановке. Ивану Геннадьевичу начало казаться, что кто-то невидимый сорвал с него, наконец, непроницаемую маску, позволяя увидеть всю картину происшедшего во всём великолепии красок и полутонов. Мистика, окружавшая не то правообладателя, не то продюсера и его свиту, а по-другому эту причудливую компанию актёр назвать не мог, вдруг приобрела логичность. Если допустить мысль, что работаешь на чёрта, то любая другая мелочь, будь то исчезающие и появляющиеся люди, внезапно свалившаяся слава, ночная гостья Гордеева и прочие магические атрибуты переставали казаться значимыми. Гонимый из дома этим мыслями, Иван решил прогуляться вдоль набережной, желая привести мысли в хотя бы относительное подобие порядка. Будучи довольно сведущим в религии, мужчина и мысли не допускал усомниться в дьявольской природе Воланда, но предпочитал своими подозрениями не делиться, здраво полагая, что при таком исходе дорога ему одна – в психиатрическую больницу, как и его тёзке из произведения Михаила Афанасьевича Булгакова. Всё-таки Иван не зря провёл несколько лет «в шкуре» Сатаны, пускай только на сцене, чтобы быть совсем уж профаном в вопросе дьявольской психологии. Поражаясь странной безлюдности практически центра города, Ожогин скорее по привычке, нежели действительно на что-то надеясь, набрал номер Анастасии Александровны. Ответом ему послужил уже знакомый механический голос, сообщивший, что абонент вне зоны действия сети. - Доброго дня, Иван Геннадьевич! – раздался рядом бархатный, до тихого рокота голос. Воланд степенно поравнялся с актёром, казалось, трость ему нужна исключительно для придания значимости и узнаваемости виду, настолько легко он шёл. – Рад видеть Вас в добром здравии и ясности ума. - Добрый, – после секундной заминки, кивнул Ожогин, нервно облизнув пересохшие губы. – Чем обязан Вашему появлению, герр Воланд? - Бросьте притворяться дураком, Вам это весьма не к лицу, Иван Геннадьевич, – покривился мессир, но, похоже прибывая в благодушном расположении духа, всё же уступил артисту. – Что за народ? С кем не заговори тут же подозрения, заверения в вечной любви и преданности… Раз уж Вам угодно, то моему визиту есть две причины. Первая заключается в том, что я покидаю Петербург не далее, чем сегодня ночью. Мне показалось неприличным не попрощаться с человеком, весьма недурно игравшим меня на протяжении нескольких лет. Я надеюсь, Вы, в отличие от своего тёзки, не станете утверждать, что меня нет? - Не стану, – тут же открестился от подобной участи актёр. – Стало быть, Вы уезжаете? Так скоро? - Отчего же скоро? – искренне поразился мессир, неспешно двигаясь вдоль набережной, что только способствовало продолжению беседы. – Я, надо признать, даже загостился. Провёл в этом прекрасном городе немногим меньше трёх месяцев, не без удовольствия наблюдая, в том числе и за Вами, любезный Иван Геннадьевич. - За мной? – недоуменно переспросил Ожогин. - За Вами, и, надо признаться, остался приятно удивлён, что, как понимаете, бывает крайне редко. Вы, конечно, отнюдь не святой старец, но этого и не требуется. Мне льстило внимание, что было приковано ко мне последнее время, не без Вашей, стоит отметить, помощи. Вы весьма хороший актёр, вдумчивый, характерный… будь в Вас поменьше этой совершенно ненужной спесивой горячности, и цены бы Вам не было, – посетовал Сатана, выбивая ровный, размеренный ритм тростью. Он щурился на солнце, глядя на петропавловскую крепость, к которой подбиралась вереница туристов. - Я нордический тип, – возразил Иван Геннадьевич и тут же мысленно отвесил себе затрещину – нашёл с кем спорить. Воланд на эту реплику раскатисто рассмеялся, даже ненадолго остановившись. - Если Вы, уважаемый Иван Геннадьевич, как изволили выразиться, нордический тип, то я и вовсе имею темперамент близкий к температуре абсолютного ноля, – отсмеявшись, произнёс Воланд, всё ещё кривя рот в усмешке. - Так говорят, – нервно дёрнул плечом артист, понимая, что впредь ему стоит быть аккуратным в выражениях, если сложилось так, что Сатана проявил к нему столь пристальное внимание. - Люди много говорят, – брезгливо поморщился мессир, – и не всегда то, что думают, а тех, что говорят и думают одно и тоже, слушать не интересно. Однако, раз уж мы заговорили о людях, не расскажите, что твориться в театре? Мне, к сожалению, некогда зайти. - Спектакль идёт, зрители приходят, касса пополняется, – нервно откинул упавшую на глаза прядь Иван. Он совершенно не собирался говорить ни о людях, ни о театре, однако, раз уж так сложились обстоятельства, быть может, ему удастся разузнать о судьбе, интересующей его особы. – Сплетен много и слухов, но это всегда было. Следователи начали и здесь копать, как будто это мы Матвея под машину спровадили. - Вздор, скоро закончат. Преподнесут им настоящего убийцу на блюдечке, быть может, чего ещё интересного расследуют, – бросил Воланд, щурясь куда-то в сторону Васильевского острова. Оттуда надвигалась тяжёлая громадина грозовой тучи, обещая очередной всплеск катаклизма, обрушившегося на Петербург в эти дни. – Цветы уже приносят? - Куда? – удивился Ожогин, недоуменно пытаясь проследить взгляд своего странного собеседника. - К «месту трагедии», – как само собой разумеющееся ответил мессир. - Нет, а должны? Все же живы, – нахмурился актёр, совершенно не понимая, к чему ведёт Воланд. - Вы так в этом уверены? – обернулся к Ивану Князь Тьмы, от тяжелого пронизывающего взгляда Ожогину хотелось поёжится. – Впрочем, это уже не важно. Не беспокойтесь, Иван Геннадьевич скоро Ваши мытарства закончатся, как я уже сказал, следствие определит виновника и более не побеспокоит ни Вас, ни Мюзик-Холл. Мне же хочется сделать Вам прощальный подарок. - Не стоит… – попытался было воспротивиться мужчина, но под пристальным взглядом замолчал. - Это мне решать, что стоит делать, а что нет, – отрезал Воланд и в задумчивости взглянул на свои руки. Приметив один из перстней, он снял украшение и будто бы взвесил его на ладони прежде чем отдать. – Возьмите, на удачу. В Вашей работе фортуна – полезный спутник. Иван с небывалой покорностью принял драгоценный во всех отношениях подарок. Слова благодарности отчего-то застряли у мужчины комом в горле, и от смог только кивнуть, надевая перстень на указательный палец левой руки. - А вторая причина? – встрепенулся Ожогин, нервно оглаживая багровый камень подарка, когда Воланд уже собрался проститься. - Вторая? – недоуменно нахмурился Сатана, а после, точно припомнив какой-то совершенно пустяковый факт, кивнул. – Анастасия Александровна изъявила желание попрощаться с Вами. Актёр обвёл взглядом пустынную дорогу, собираясь было уже спросить, а где собственно врач, когда из самого воздуха соткалась знакомая женская фигура, объятая чёрным бархатом. Анастасия Александровна молча улыбнулась актёру, как показалась Ивану, несколько грустно и едва ощутимо тронула рукав Воланда. Сатана взглянул на женщину с тем непередаваемым словами выражением, которое появляется у любого мужчины при взгляде на ту, с кем были разделены и ночь, и ложе. Ожогину совершенно некстати вспомнилась фраза из романа, который, если верить в реальность происходящего, имел большую достоверность. «Любая женщина в мире, могу Вас уверить, мечтала бы об этом,» – шумело в голове Ивана Геннадьевича пошлое замечание книжного героя. - Прощайтесь, – коротко бросил Воланд и направился прочь. - Стало быть, ты осталась с Ним? – Ивану не удалось сдержать обиженного тона, а потому простой вопрос прозвучал с упрёком, совершенно неумным, даже на субъективный взгляд мужчины. Где-то на задворках сознания крепла крамольная мысль схватить врача в охапку и сбежать на край мира, позабыв про всю потусторонщину, творившуюся в городе на Неве последние три месяца. Забыть как страшный сон «Фауста», Воланда и иже с ним. - Стало быть, – спокойно кивнула Анастасия Александровна. – Не гневите Бога, Иван, да и чёрта тоже не стоит. В свете последних событий, это может плохо закончиться. Ивану ничего не оставалось как покориться, спорить против столь разумного замечания не хотелось, однако, затронутое собственническое чувство всё же давало о себе знать. Собрав самообладание, Ожогин не без труда выдержал недолгое прощание, отмечая, что Анастасия, действительно, очень изменилась. Не только внешне, но и внутренне – врач стала спокойнее и будто бы даже радостней и раскрепощённее. Напоследок, прежде чем раствориться в густом и душном, как бывает перед грозой, воздухе, ведьма приподнялась на носочках и запечатлела на губах Ивана невесомый поцелуй, настолько лёгкий, что казался и вовсе ненастоящим. Ожогин сбросил наваждение и быстрым шагом направился в сторону Мюзик-Холла, он уже порядком опаздывал на грим, а это означало, что помимо привычного ворчания гримеров, его может ожидать и не слишком приятный разговор с Афанасьевой. На Санкт-Петербург медленно наползало ненастье, обкладывая ещё утром ясное небо свинцовым покрывалом туч. Тьма поедала город дом за домом, пропадали многочисленные мосты, памятники и дворцы. Последними померкли купол Исаакиевского собора и золотой шпиль Адмиралтейства. Колесница над аркой Дворцовой площади будто бы ожила, кони тревожно преступали копытами и, если верить игре света и тени, тревожно качали головами. Прощание далось Анастасии тяжело, хотя она и покидала город с лёгким сердцем. Маргарита о чём-то вполголоса говорила с Матвеем. Порывистый ветер бросал в лицо острые капли ливня, в дали гремела гроза. Новая спутница Воланда не без интереса осматривала тех, с кем ей предстояло делить следующую вечность. Если изменения мессира, Азазелло, Коровьева и Бегемота, были предсказуемы, хотя Анастасия всё же подивилась, почему заслуживший прощения рыцарь до сих пор не покинул свиты. Магду же ведьма никогда бы не узнала, не увидь она своими глазами её преображения. Пшеничные пряди нордической бестии темнели на глазах, складываясь в крупные каштановые кудри. Глаза до этого поражавшие ледяной прозрачностью окрасились в цвет горького шоколада, грозясь обратиться истинной тьмой под гневным небом. Шрам, охватывающий шею точно ошейник стал куда отчётливее. - Что с ней? – изумилась Анастасия, ей приходилось кричать, чтобы мессир мог её услышать. - Леди Карлайл, урождённая Люси Перси была дочерью графа Нортумберленда, прозванного ещё при жизни «Колдовским Графом». После того, как отец её впал в немилость монарха, бедной девушке пришлось самостоятельно устраивать свою судьбу. – раскатистый голос Воланда звучал, кажется, со всех сторон, но судя по всему, исключительно для Анастасии, потому что никто, даже предмет их диалога, не обратили на него ни малейшего внимания. – Тот шрам, что так заинтересовал Вас при первой встрече, двойной след - от верёвки, на которой её однажды хотели повесить, и меча, коим её доблестно отправили на тот свет поборники чести и достоинства королевы Англии Генриетты Марии. О сём печальном факте никому не известно, собственно, потому, что Люси прежде, чем первый раз отправиться в мир иной, посчастливилось заключить одну увлекательную сделку, благодаря которой и осталась в живых в те неспокойный годы. С тех самых пор, леди Карлайл питает слабость к зелёным глазам и ненавидит любой вид насилия направленный на женщину. Я удовлетворил Ваше любопытство? - Более чем, – кивнула врач, по-новому взглянув на обычно такую до безалаберности влюбчивую и порывистую ведьму. Мессир, отделившись от свиты, прощался с Маргаритой и Матвеем, коим предстояла бесконечная долгая жизнь в окружении цветущих вишен и утренних сиреневых туманов. Королева порывисто обняла Анастасию на прощание, расцеловав фрейлину в обе щёки и приняла предложенную возлюбленным руку. Воланд смотрел вслед паре, уходящей по объятой белёсой предрассветной дымкой дороге, мощёной камнем. Эта история была закончена, одновременно повторяя и едва ли не опровергая ту, что произошла так давно в златоглавой Москве, окутанной духом всеобщего страха на грани благоговения. Люди за это время ничуть не изменились и, по-прежнему, напоминали прежних. Мессир обернулся к ожидающей его свите, ища взглядом серые глаза Анастасии, женщины, решивший избрать странный, но столь притягательный путь. Им предстояло покинуть Землю ещё на год, до очередного бала, где придёт новая Королева и новая история будет разворачиваться в другом городе, с другими людьми, чтобы окончиться с первыми петухами.