набор простых действий

— Я за тебя платить не собираюсь, — говорит Юнги и складывает руки на груди. Тэхен ворчит, что он, вообще-то, всегда отдает долги, а они друзья и друзьям принято помогать. Хосок фыркает и интересуется, где, в таком случае, шесть обедов, которые он купил Киму за последние три недели. Сокджин закатывает глаза и советует проститься с деньгами. — Как будто все, что я делаю, это ем за ваш счет, — возмущается Тэхен. Искренне так, неподдельно. А улыбка на его губах того и гляди проявится как на старой фотопленке, и это кажется нелепо-смешным, если честно. Юнги кривится и советует Тэхену перестать говорить всем вокруг, что он бедный-несчастный друг, которого унижают друзья. — Я плачу за тебя, — говорит Хосок и толкает того в плечо, — три раза в неделю, когда у нас время пар совпадает, а ты такой неблагодарный оказывается? — Бери выше, — хмыкает Чимин и закрывает меню. Юнги смотрит на него без удивления, но внутри что-то успокаивается: Пак общительный и мягкий, но чутье на людей у него удивительное. Он говорит всем, что научился этому у Мина, но вряд ли подобному можно научиться. — Тэ иногда даже свою часть арендной платы не доплачивает, — жест Чимина обвиняющий и возмущенный, когда он поворачивает голову в сторону Тэхена и указывает на него пальцем. Между ними Хосок и Сокджин, но Ким как-то инстинктивно отодвигается назад. Все смеются и возвращаются к обсуждению заказа. Юнги мысленно подсчитывает, сколько у него уйдет на все денег, и раздраженно вздыхает. — Во сколько у тебя смена начинается? — интересуется Намджун. У него с собой (как всегда) рюкзак, уже порядочно потрепанный за эти три года. Юнги подарил его Киму ближе к концу старшей школы, потому что он, во-первых, продавался по акции, а во-вторых, был чертовски вместительным, а Намджун уже тогда таскал с собой все, что только успевал набрать перед занятиями. — Я Джина на той неделе заменял, так что сегодня вроде не работаю, — Юнги пожимает плечами. — Поедешь со мной в библиотеку? Тебе все равно скоро лекциями заняться придется, а так хоть представление иметь будешь, что и как. Первая мысль Юнги: ни за что. Вторая мысль Юнги практически такая же, только чуть грубее и яростнее. Потому что библиотека рядом с университетом. Потому что он не хочет в университет. (желательно никогда, но Сокджин сидит прямо напротив него и, Юнги уверен, внимательно слушает, а потому сказать «я хочу все бросить» равноценно небольшой ядерной ракете, сброшенной прямо в центр города — жизнь разлетается на кусочки и к осколкам стекла липнет грязь, и сделанного-сказанного не вернешь, даже если склеить все осторожно и внимательно, потому что трещины в любом случае останутся) — Давай без меня, — говорит Мин, — я пока не хочу там появляться. Сокджин давится смешком и обходится лишь кривой усмешкой, а потом морщится и кашляет. В отличие от Тэхена, он простывает часто не потому, что ходит в летней одежде зимой, а потому что просто простывает. (в прошлом году он умудрился во время сессии словить острую форму бронхита и выглядел мягко говоря не очень, но держался молодцом и почти не срывал зло на окружающих — в отличие от того же Юнги) Когда им приносят их заказ (Юнги обходится кофе, потому что остальное дороговато для него сейчас), Хосок успевает неплохо вписаться в их компанию. Он даже не прилагает никаких усилий, просто говорит много и смеется заразно, но доверие к нему каким-то устойчивым антициклоном врывается почти к каждому. (Юнги смотрит на него и видит, как все ошибаются, потому что, ну же, этот мальчик-ураган смеется и облизывает губы, а сумасшествие дышит ему в затылок, почему никто этого не чувствует; и Юнги — что самое смешное, — принимает его, потому что сам такой) — О, а ты учишься там же, где и Намджун? — интересуется Хосок. — Мы все учимся вместе, — говорит Сокджин таким тоном, что хочется поморщиться и оскалиться, — только факультеты разные. Хосок улыбается и улыбка эта какая-то ненастоящая, фальшивая. И выражение его лица такое же — молчаливо-царапающее воздух. — Я тоже перевестись собираюсь, — говорит он и отпивает из чашки свой латте. Юнги видел, как Хосок высыпал туда аж четыре пакетика сахара, и это должно быть таким приторным, что Мин морщится. Тэхен неожиданно говорит, что Хосока, вообще-то, давно звали на хореографический, но он все отказывался и отказывался, а тут в один день решил бросить все и поступать. — Хореография, — бормочет Юнги. Ему не нравятся танцы. Но однажды, когда мир не кренился в разные стороны и не шел ко дну с завидным постоянством, он написал музыку для танца Чимина. (это было невероятно, потому что именно с этой композицией Пак победил на конкурсе и доказал всем — привет, брат, я больше не буду считаться с твоим мнением, — что способен выбирать сам, что будет делать) Это был конец первого курса, май жег легкие солнечным воздухом и всеобъемлющим теплом, а Чимин громко смеялся и чуть ли не плакал. Хорошее было время, думает Юнги. — Двенадцать лет школы, два на юридическом, — Хосок пожимает плечами, — я слегка задолбался быть таким. — Меня хотели запихать на юридическое, — морщится Чонгук, — это кошмар, так что добро пожаловать. Я имею в виду, к нам. Намджун и Сокджин переглядываются, и Юнги, честное слово, до отвращения ненавидит это. Сколько таких взглядов было и ни один не нес что-то хорошее. Они сидят в кафе еще час, пока Тэхен и Чимин не вспоминают о проекте, а у Сокджина надо заехать к отцу перед работой. Тэхен старательно уговаривает Чонгука поехать с ними в универ, потому что они не справятся без него и вообще работа с техникой — это не к нему. Чон закатывает глаза, но заметно оттаивает. Между ними больше нет хлесткой обиды или недосказанной тишины. Между ними есть потертая дружба. У Юнги кеды такие были: их подарила мать на четырнадцать лет, когда все было никаким и хотелось плакать так, что приходилось подолгу не моргать. (кеды спрятаны в коробку, и она стоит где-то так надежно заваленная вещами, что неловко даже думать) — Кстати, — вспоминает Сокджин, когда заворачивается в шарф. Он смешно хлюпает носом и все-таки чихает, — Хосок. Юнги может сходить с тобой насчет документов. Мы-то все заняты, а у него академический. Так что, — Джин ведет плечом и, блять, даже не спрашивает мнения самого Мина. Он стискивает зубы так, что становится больно. Эта неделя не может стать хуже. — Правда? — Хосок смотрит не на Кима, а на самого Юнги, мол, самоубийца самоубийцу видит издалека, давай будем честными. И Юнги неохотно кивает. — Только я могу проспать, — предупреждает он. Они выходят из кафе все вместе. Чимин вытаскивает из рюкзака какой-то сложенный лист и отдает Чонгуку. Говорит не забудь купить, иначе сам же без еды и останешься, ты же у нас готовишь, а потом машет рукой и утаскивает Тэхена в сторону остановки. У них автобус через шесть минут, а бежать по снегопаду проблематично, но они попытаются, потому что у них все через нельзя. Декабрь забирается под ворот куртки чем-то ядовито-ледяным и обещает больно полоснуть, ведь не конец месяца, до Нового Года далеко, еще успеешь вскрыться. — Ладно, до завтра, — говорит Чонгук. Юнги припоминает, что вроде бы обещал ему съездить с ним в кофейню, но настроения сейчас нет, ровно как и денег, и что с этим делать Мин не знает. Сокджин смотрит на Юнги, и это, честное слово, как война, того и гляди закоротит и искры полетят. Джин слишком прав, и этого «слишком» до удушья много. — Ты должен будешь на неделе заехать в студию, — говорит Намджун и поправляет рюкзак. Юнги должен будет свою жизнь по кусочкам склеить, а не в студию заехать. Но последнее гораздо проще выполнить, чем думать, где ты опять не так поступил. Брать гвозди и молоток и приколачивать табличку приводится в порядок уже пять лет — хорошая идея, но нет ни гвоздей, ни молотка. Только пустая холодная квартира (и холодная не метафора — чертово отопление так и не дали) и две подработки. (есть еще музыка, но фортепиано из квартиры хочется больше сжечь и пеплом выложить надпись «не сложилось», чем сесть за него) Пейзаж на улице — вся эта грязь под ногами, снег и какой-то общий поднятый настрой, — очень похож на что-то романтичное. Дорамы подобное любят, но у Юнги не дорама, у Юнги ад на выезде и островок нормальности тонет в море бескрайнего дерьма. — Если что-то будет не в порядке, — говорит Джин, — то ты можешь позвонить мне. Или Чимину. Кому угодно. — Ага, — кивает Юнги. Ему хочется закурить, но тут ветер и Сокджин, уставший и заебавшийся, поэтому он подождет, пока хотя бы Кима не будет. Ветер он как-нибудь переживет. (никому он звонить не станет, потому что тогда бы его счета за телефон непомерно выросли) Намджун уходит вместе с Сокджином, потому что у них это общее — умение лечить друг друга и говорить откровенно даже о том, что лучше прятать в стальные коробки и закапывать в землю на сотню-другую метров. Они могли бы встречаться, думает Юнги, когда они оба скрываются за углом дома, а Сокджин уже улыбается, могли бы, но почему-то нет. Юнги ищет зажигалку и пачку сигарет. — В какую тебе сторону? — интересуется Хосок и топчется на месте. Мин озадаченно моргает — уже и забыл о нем. Неловко вышло. В итоге они идут в одном направлении, а Юнги ведет идиотский и безрадостный разговор в своей голове. Так, наверное, делают одни только психи, но ему плевать. Покурить не получается, и он проклинает и снег, и неудачный день, и вообще все подряд. — Смотри-ка, — улыбается Хосок и указывает на дерево, на котором криво висит идиотская ярко-желтая гирлянда. Юнги кривится и закатывает глаза. До Нового Года почти месяц, и это дерево выглядит действительно глупо. И дело совсем не в том, что он ненавидит этот праздник, вы не подумайте. Но Хосок почему-то улыбается, слегка задумчиво и ненормально счастливо. — В этом есть что-то удивительное? — интересуется в итоге Юнги, — идиотизм же. — Кто-то не любит праздники, — говорит Хосок и лезет за телефоном. Не иначе, как чтобы сфотографировать этот кошмар. — Было бы за что любить, — бормочет Юнги и трет окоченевшие руки. Ему практически мерзко и хочется спать. Жизнь перманентно не удалась, так что новогоднее дерево в начале декабря определенно не сделает ситуацию лучше. Разве что на это гирлянде удавиться можно, но сейчас сдохнуть не хочется. (вообще-то хочется, но тут улыбающийся Хосок, а в квартире пачка таблеток, потому что у Сокджина связи, а у Юнги затянувшаяся петля на шее, с которой однажды он был не в силах справиться) — Ну, — говорит Чон, когда они все-таки идут дальше, — я надеюсь, что когда новый год наступает, можно исправить то, что не успел исправить раньше. — Нельзя, — отрезает Юнги, — тебе пять лет что ли, чтобы так думать. Хосок не возмущается и не называет его пессимистом или еще как-нибудь похоже. Чонгук в свое время вообще сказал, что в любом волшебном месте настрой Мина убьет все невероятно-волшебно-чудесное. Юнги не стал спорить, потому что, ну, это почти как профессия — рушить то, что кажется устойчивым и красивым. — Может и нельзя, — легко соглашается Хосок, — скорее всего нельзя. Но обещать себе, что что-то исправишь — можно. Что-то вроде «я решусь и поменяю это». А потом ничего. Но мне лично нужно такое время, когда вдруг веришь, что чудеса случаются. (даже если их нет остается в воздухе несказанным, но вполне себе ощутимым; Юнги думает, что чутье его не подвело) — Ты серьезно учился на юридическом? — зачем-то спрашивает Юнги. Он больше помолчать любит, да и его настроение к этому располагает, но он все равно задает этот вопрос. Зачем он его задает — другой разговор. Сойдет для ночного обсуждения с собственным отражением в зеркале. — Ага, — Хосок кивает и они останавливаются на перед светофором. Приди на десять секунд раньше — успели бы перейти дорогу и уехать на автобусе, который едет прямо до дома Юнги. И это, черт возьми, чудесно. Просто чудесно. — Но как-то не сложилось. Не люблю я все эти бумажки и какое-то энное количество документации. Паршивость зашкаливает. Танцы другое дело, — он улыбается, — я ведь пару номеров уже ставил для вашего универа. Меня просила тетя. Она до этого года работала у вас, вот я ей и помогал иногда. Юнги никого не знает с хореографического, не считая Чимина и Чонгука, но кивает. Хосок понимающе усмехается и продолжает: — И в итоге решил, что лучше рискну. Что я потеряю, правильно? Мин пожимает плечами. Ему-то откуда знать, что можно потерять, а что нет. — Так когда мы с тобой встретимся? Мне бы побыстрее все нужные документы сдать. Они договариваются пересечься через пару дней, обмениваются телефонами и расходятся: Хосок живет в общежитии, а у Юнги автобус придется ждать еще полчаса. Он закуривает на остановке под козырьком и игнорирует какую-то старушку, сердито сканирующую его взглядом. Вообще плевать. *** Юнги покупает щенка. Откровенно говоря, он не в курсе, зачем делает это. Он о себе-то позаботиться нормально не может, а о ком-то еще — тем более. (вообще-то щенка они покупают с Хосоком, но тот живет в общаге и иначе он с щенком отправится на улицу, а Юнги как-то даже нравится этот щенок. — Юнги, ну купи его, я даже постараюсь отдавать половину за еду, — вот что сказал Хосок перед тем, как Мин все-таки взял его на руки. У Чона у самого глаза как у лабрадора, а улыбкой согреть всю квартиру Юнги можно) Они с Хосоком пересекаются чертовски часто: общежитие находится довольно близко к обеим подработкам Юнги, к тому же единственный нормальный магазин, где продают сигареты по более-менее приличной цене, располагается там же. До университета они так и не доходят. Отговорки у каждого из них свои, но срабатывает это безупречно. — И что мне с тобой делать? — вздыхает Юнги и чешет щенка за ухом. Он не то тявкает, не то скулит, и Мин клянется вернуть его Хосоку, и плевать, что потом будет. и как мне его назвать. половина первого ночи, Юнги, ты серьезно? ты определенно не спишь. и вообще. твоя идея. твоя собака. я без понятия. может ли? мини? нет. почему нет? мини хорошо звучит, а ли — кличка щенка моего брата. дебильно звучит. и он не девочка, если помнишь. милки? ты есть что ли хочешь? в целом да, потому что мой сосед сегодня один сожрал всю сковородку с рисом и говядиной., а я пришел с работы и оказалось, что в холодильнике пусто. я даже за раменом сбегать не успел., а сейчас этот придурок слушает какую-то хрень. я определенно не засну тем не менее милки хреновая кличка. и выруби музыку. сон важнее. я в курсе, юнги. не тебе вставать в шесть утра не мне. что насчет микки? скажешь, что не подходит и я пойду спать холли? боже. молодец. я могу идти спать? да. спокойной ночи и холли правда круто звучит я завтра корм занесу но согласись, что он просто прелесть его нельзя не любить кстати, а где ты вообще живешь как мне тебе корм отдать? ты спать вроде шел. тут музыка вроде играет но да, я постараюсь уснуть не вздумай назвать холли иначе это идеально спи уже. *** — Это противозаконно, — говорит Юнги. У них на работе сплошной завал — людей столько, что кружится голова и в горле ком встает. Мин ненавидит пятницы больше остальных дней хотя бы потому, что тут шумно и потолок превращается в бетонную плиту такого красивого пастельного цвета и почти падает тебе на голову. — Ага, — Сокджин приваливается бедром к столу и устало трет виски. За его спиной слышны крики то о том, что заказ готов, то о том, что кто-то в очередной раз облажался. Новички в этом месяце такие, что хоть вешайся, у Юнги от них голова болит в два раза чаще, чем от бессонницы. У Сокджина, судя по взгляду, тоже. У Сокджина во взгляде, вообще-то, гораздо больше терпкой усталости, чем желания быть не заебавшимся студентом. — Купи мне кофе, — говорит Юнги и упирается руками в столешницу. Новички испуганно обходят его стороной, хотя он еще даже ничего им не сказал. (только на прошлой неделе Югёму досталось за ссору с клиентами — идиот по жизни, не иначе) Сокджин осторожно берет тарелки с дорогими блюдами, на которые у самого Мина денег бы в жизни не хватило. Одна тарелка стоит как плата за квартиру в месяц. (везет же кому-то) — Чонгук сказал, ты щенка завел, — говорит Ким и уходит, потому что заказ, потому что клиенты, потому что работа и у них вроде нет времени на обсуждение собак. Юнги смотрит на часы и практически счастлив, что до конца смены осталось пятнадцать минут. — Так что насчет кофе? — они с Сокджином расходятся около поваров — у Юнги сплошные морепродукты и две бутылки дорогого алкоголя, у Кима только блокнот. Он серьезно и четко диктует заказ поварам и машет на Юнги рукой. Тот фыркает и уходит разносить заказы. Внутри что-то неприятно саднит — два часа с матерью, отсутствие тепла (сигарет и кофе) в квартире и как итог жуткий вечер, который безнадежно заседает в горле пустым «все не так». Юнги делает вид, что все окей. Что выкорчеванные с корнем деревья, ураганный ветер, сносящий линии электропередач везде, и горькость на языке — все это просто проходит мимо, как день сменяет ночь, а лето идет после весны. Но ему не окей, правда. (Сокджин покупает ему две банки кофе, корм для Холли и целый блок сигарет, потому что Ким Сокджин временами один сплошной сгусток заботы, а синдром Матери Терезы как пожизненный диагноз стальными наручниками стискивает запястья) *** Тэхен приходит к нему в субботу. Заваливается с непроницаемым лицом — того и гляди согнется пополам и начнет плакать. Тэ так не делает, но глаза у него всегда такие, что даже смотреть не хочется. — Я переночую? — хрипло спрашивает он, опираясь плечом об стену. На нем идиотская зеленая рубашка в клетку — Юнги её ненавидит, — кожаная куртка и кеды. Ни шарфа, ни шапки. Мин думает, что суицидальных наклонностей в нем больше, чем воды в мировом океане. Тэхен сплошная открытая рана — больно прикоснуться. Юнги не знает, что произошло в этот раз. И знать не хочет, на самом-то деле. Латать внутренние дыры белыми нитками, чтоб видно было всем — кому такая помощь нужна. Только сильнее вывернет наизнанку, а толку и реальной помощи будет ноль. — Если я скажу нет, ты в любом случае не уйдешь, — вздыхает Юнги. Ему немного страшно, что однажды в Тэхене что-то надломится: в Чимине однажды переломилось неожиданно и навсегда, и выглядело это страшно. Холли сонно тявкает рядом с его ногами и смотрит на Тэхена этим своим собачьим взглядом. Понимающим что ли. Словно мальчик, меня мой хозяин не кормит, вот что проблема, а твое разбитое сердце такая мелочь. (Мин был бы рад, будь это одно только разбитое сердце, но там целый ебаный комплекс неудач и разочарований, веселье и только) — Какая прелесть, — Тэхен слабо улыбается, и от этой улыбки что-то печет внутри, как будто свежая ссадина на локте. Ким медленно опускается на колени — пол грязный, сегодня хозяйка ремонтников приводила, потому что с такими окнами в квартире жить невозможно, а Юнги слишком задолбался за день, чтобы еще и мусор выгребать, — и ласково шепчет: — Иди сюда, ну же, — и протягивает к Холли руки. Пальцы у него красноватые и подрагивающие. Юнги облизывает губы и смотрит, как его Холли медленно семенит к Тэхену. И они оба по-своему маленькие (а Ким еще и сломанный в придачу, просто как постфактум в каком-нибудь медицинском документе), что смотреть не то смешно, не то неправильно. Мин уходит в комнату — доставать матрац и одеяло-подушки-простыни, — и делает вид, что не слышит каких-то сдавленных выдохов-всхлипов. *** В семь утра Юнги просыпается совершенно не выспавшийся и со стойким желанием топить котят. У него першит в горле, а рядом спит Тэхен, завернувшись в два одеяла. Он выглядит умиротворенным, и это успокаивает. Немного, но успокаивает. Холли поднимает голову, когда Мин осторожно выбирается из комнаты, а потом, кажется, укладывается спать обратно. Он и сам рад бы поспать, да что-то не тянет. Юнги варит себе кофе, сонно домывает вчерашнюю посуду и старается не слишком шуметь, чтобы не разбудить Тэ. В голове сплошной вакуум и мертвая радиотишина. Никаких мыслей. В интернете ничего интересного — Мин около часа бессмысленно листает все новостные страницы, а потом вздыхает. На улицу практически не хочется — там снег и минус шесть на градуснике. Не смертельно, но все равно холодно. (хочется лето и отмотать пару лет назад) На часах половина девятого, когда Юнги, ворча на Тэхена и чертову зиму, выходит из квартиры. Снег неприятно скрипит под ногами и погода вообще не слишком приятная. Но это лучше, чем сидеть в четырех стенах и ждать неизвестно чего. Он покупает в ближайшем магазине бутылку минералки и упаковку печенья и усаживается на лавочку в трех кварталах от университета. Юнги рассеянно наблюдает за редкими прохожими и изредка подкармливает голубей. Отличное начало субботнего дня. Хосок появляется около девяти. Он выглядит раздраженным и сонным, у него в руках пакеты с едой (Юнги видит сверху пачку рамена и какие-то приправы), а взгляд такой сосредоточенный и обиженный на весь мир. Юнги вспоминает, что общежитие где-то неподалеку. — Хосок, — негромко зовет он. Чон останавливается и часто моргает, словно голос Мина разбудил его и врубил какие-то маяки в голове (от плохих мыслей и неудачных снов, не иначе). Юнги немного рад его видеть, потому что у них завязываются вроде-бы-как-дружеские отношения и Хосоку как-то немножко хочется доверять. Он никогда не говорит я выслушаю тебя или доверяй мне, я выдержу любой твой секрет. Хосок просто молчит, улыбается и смотрит. Изредка смеется и много болтает. (Мин о нем все еще мало что знает — в конце концов, только две недели знакомы, но верить, что Хосок останется и их шестерка станет семеркой, почему-то хочется; иррационально так хочется) — Юнги, — тянет Хосок и плюхается на лавочку. В пакетах что-то шуршит, и он с отвращением оставляет их на земле и демонстративно отряхивает руки. Мин фыркает и чувствует тепло, исходящее от Чона. Середина декабря все еще сплошной кошмар, потому что зима, потому что Новый Год, потому что сплошной месяц разочарований (в себе), смертей (слишком близких людей) и неудач (опыт последних лет). — Я ненавижу Кихена, — громко говорит Хосок и смотрит так по-детски возмущенно, с чем-то обиженным на весь мир, что хочется улыбнуться. — Сосед? — Бинго! — Хосок всплескивает руками и откидывается на спинку лавочки. Снежинки остаются у него в волосах — это не так красиво как в фильмах или дорамах, но что-то очаровательно-глупое в этом есть. — Оказалось, что все продукты, которые я покупал, этот идиот оставил у друзей в квартире, — Хосок морщится и чихает, — и в итоге мне в субботу пришлось тащиться в магазин. Как будто это большое удовольствие мне сонному и уставшему идти черт знает куда за нормальной едой, — Чон замолкает и смотрит на печенье в руках Юнги. Тот закатывает глаза. — Ты сейчас не лучше Кихена этого, — он позволяет Хосоку забрать пару штук и закрывает пачку. — Я хотя бы не врубаю музыку в три ночи, потому что настроение, — возмущается Чон, — он совсем придурок. Совершенный придурок. Напивается еще чаще, чем я ем. Юнги достает сигареты и зажигалку. Ему хочется курить и начинает болеть голова. Кажется, он пропустил прием таблеток. (он бы и рад перестать их вообще принимать, но Сокджин не оценит, а Намджун так и вообще прижмет к стенке, потому что забота-беспокойство-дружба) — Однажды, — говорит Хосок и хрустит печеньем, — этот мудак заблевал мою кровать. Я думал, что убью его. А на утро он такой, — Чон прокашливается и мягко улыбается: — «Хосок-хен, прости меня, это больше не повторится, принеси мне аспирин, пожалуйста», — он мрачнеет и кривится, — и ведь не последний раз такая херня была. Юнги лениво выпускает дым и щурится. — Я-то думал, что все наладится, когда я переведусь в твой универ, — Хосок вдруг вздыхает и становится серьезным. Это такая мгновенная перемена, что Мин переводит на него взгляд и чувствует, как усмешка жжет уголки губ. (он думал, что стоит отцу умереть, как жизнь наладится и все осколки соединятся в чашку, пусть и когда-то разбитую; но он умер, а все стало только хуже, так что все ошибаются) — Это не мой универ, — спокойно отвечает Юнги и затягивается, — я бы сжег его нахрен. Самое паршивое место в мире. — Но ты там все равно учишься, — Хосок пожимает плечами и доедает печенье. — У меня академический, — отвечает Мин и, слегка помолчав, добавляет: — Надеюсь, что вечный. Он докуривает, и следующие несколько минут они сидят в тишине. Юнги тошнит от окружающего мира и от «но ведь в апреле он кончится, Юнги, так что вечность твоя короткая», сказанного Хосоком так мягко, что хочется не то заорать до осипшего голоса, не то закрыть глаза и провалиться в сон. (вот только снов нормальных Юнги уже давно не видит) — Отъебись с этим лучше, — советует он, когда вторая сигарета кончается, а ноги заметно замерзают. Половина десятого, и Мин надеется, что Тэхен уже соизволил проснуться и, по крайней мере, убрал за собой все постельное белье. Хосок закатывает глаза и поднимается с лавочки. У него звонит телефон, но он почему-то игнорирует, хотя взгляд у него становится виновато-больным, точно он случайно переехал щенка и не знает, как это изменить. — В общем, завтра мне позарез надо в универ. Документы, сам понимаешь. Я тебе напишу, — Чон поднимает пакеты и распрямляется. — Не поеду я с тобой туда, — говорит Юнги, — возьми Чимина или Тэхена. Его хоть сейчас из моей квартиры забрать можешь, заебал жутко. — Один раз, — повторяет Хосок и вяло улыбается, — тебя там никто не собирается сожрать. Так что не сломаешься. До завтра, в общем. И уходит. Юнги раздраженно выдыхает сквозь стиснутые зубы и достает третью сигарету. Вообще ему врач говорил, что столько курить нельзя и вообще курить нельзя (Мин думает, что жить, в общем-то, тоже нельзя, но он почему-то должен молчать), но Юнги плевать. Он достает телефон и набирает номер Чимина, потому что Тэхен не кажется нормальным, а Юнги не собирается это переносить. (он всего-то и хочет, что стабильности в собственной жизни, только почему-то никак не складывается)