Парижские хроники. Медведь и принцесса

«Злобная мегера! Дерзкая шлюха, забывшая свое место». Граф Одо не сдерживал ярости: удар, еще удар. Жертва кричала, билась в цепях, молила о пощаде, только лишь умножая его сладостную эйфорию возмездия, и вдруг затихла. Подобная перемена была как ведро холодной воды на разгоряченную голову Хранителя Парижа, и он остановил руку, занесенную для удара, понимая свою оплошность. И даже не одну. Повисшая на железных путах женщина была Тереза, а никак не принцесса Гизла. Впервые она молила его остановиться, а он нарушил свое же правило: прекратить их забаву по первому требованию. Он непростительно увлекся, теперь белоснежная спина девушки испорчена багровыми полосами. Да и сама она в весьма плачевном состоянии... Жива ли? Слабый стон был ему ответом. Поскорей разомкнув кандалы, он попробовал привести пострадавшую в чувство похлопываниями по щекам и попыткой влить ей в рот немного вина. Тереза, очнувшись, ожидаемо не проявила благодарности за заботу. Она отшатнулась в сторону, словно сам дьявол нависал над нею. Одо не стал препятствовать, когда с перекошенным лицом Тереза неловко отползла от него до места, где лежала одежда, схватила ее, даже не попытавшись одеться, и спотыкаясь, но довольно быстро ринулась прочь. Должно быть, повреждения были не такими уж серьезными, раз после экзекуции Тереза оказалась столь резвой. Граф Одо проводил ее разочарованным взглядом. Девица ловко притворялась, что разделяет его пикантные интересы, что он нашел — нет, никак не жену, но напарника для своих утех. Теперь избитая девица наверняка разболтает всему двору про некоторые его увлечения. В какой-то момент Одо пожалел об упущенной возможности: пока Тереза находилась в его власти, достаточно было бы просто сжать ей горло и навсегда избежать кривотолков. Все идет наперекосяк из-за дерзкой принцессы. Кем бы ни был ее отец, она всего лишь женщина. Как смела она перечить не просто опытному воину — самому Защитнику Парижа? Как смела она подрывать его авторитет? Они оба проиграли, но для всего королевства Одо, желавший лишь мира, пусть и с некоторыми уступками врагу, — жалкий глупец, впустивший в Париж викингов, а принцесса Гизла, мечтавшая залить город кровью язычников, не принимавшая во внимание, что и добрые христиане принесут кровавую дань, — воплощение святой Женевьевы. Святая... Одо Парижский сам едва не обманулся, когда хрупкая, бесстрашная дева появилась на стене, неся орифламму. Святая? Скорее коварная, подобно Саломее. Ведь именно ее уста произносили приговор пленному ярлу: «Если я хоть что-то для вас значу, граф Одо, — принесите его голову». Он и правда готов был это сделать, он предложил ей союз равных — она отказала. Он отомстил изысканно и жестоко, устроив брак Гизлы с самым ненавистнейшим из варваров, — и попал в ловушку, открыв еще один ее лик: беззащитная и несчастная, отчаявшаяся, загнанная в угол. Ни одна женщина не была ему так желанна. Но когда волей провидения она оказалась в его власти, он ничего не смог сделать. Не испугался возмездия, вовсе нет. Случись все, и Гизла стала бы покорной игрушкой в его руках, пытаясь скрыть позор. Ей пришлось бы смиренно принять то, что для него она всего лишь ступень к трону. Но... Она смеялась ему в лицо, и было в этом смехе нечто дьявольское. Граф Одо был настроен решительно, но его мужская суть взбунтовалась, отказавшись принять бой. Продолжить сражение с риском навлечь на себя позор в случае неудачи, ведь Гизла не станет держать язык за зубами? В какой-то момент его пальцы чуть не сомкнулись на горле пленницы. Разум победил — не та фигура. Единственная дочь короля, исчезнув, поднимет не просто волнение, а целый шторм, который сгубит не одну голову. Он отступил. Потом корил себя за малодушие: как могла принцесса, не имея возможности видеть, его узнать. Могла... Встретив ее несколько часов назад, он даже дар речи потерял на краткое время. — Вы призрака увидели, граф Одо? — вздернула гордячка подбородок и добавила, обмахнувшись ладонью, словно отгоняя муху: — Здесь просто-таки воняет сандалом... Какая неосторожность: она узнала его по запаху любимых благовоний. Одо Парижский обвел взглядом тайную комнату и остановился глазами на отброшенной плети: интересно, почувствовал бы он облегчение, если бы довел до конца их сегодняшнюю игру? Всякий раз, едва смоченная в кислом вине тряпица прикасалась к ране, Тереза вздрагивала. Когда боль становилась нестерпимой и Тереза всхлипывала, любимый брат губами забирал каждый ее стон. Такое лечение сочетало муку и наслаждение и хоть как-то компенсировало пережитый страх и страдания. — Если завтра развод состоится, тебе не придется больше ублажать жирного борова, — шепнул ей на ухо Роланд после очередного невесомого поцелуя. — Ты предлагаешь мне снова попытаться влезть в постель северянина? — Тереза вскрикнула, так как случайно или нарочно Роланд зацепил ногтем кромку еще не затянувшейся раны. — Я предлагаю тебе статус герцогини Нормандской, — братец как и не заметил ее вскрик. — Если я снова получу отказ? — Тереза отвернулась. Не очень приятные воспоминания. Казалось бы, язык любви — самый доступный в мире, но на ее попытки показать заинтересованность Ролло рыкнул, как зверь, а потом хохотал над ее испугом. — Невозможно отказаться, — при каждом слове Роланд захватывал губами край мочки ее уха, но пока что Тереза оставалась безучастной к его ласке. — Еще земель, еще золота и такая красавица из рук короля. — Может, тогда выбрать в мужья Карла? — ехидно заметила она, отодвигаясь. Роланд поймал сестру, обхватив за плечи. — Невыгодная сделка. Ты не станешь королевой, а только женой короля — пленница оказанной чести. Кто знает, возможно, через некоторое время северянин сам станет могущественнее короля. Он будет управлять империей, а ты будешь управлять им. Боров заплатит за каждый твой шрам. — Если же развод не состоится? — Тереза попыталась сбросить его руки, но хватка вдруг стала железной. — Невозможно. — Если... — повторила она. — Ты снова пойдешь к графу Одо. — Нет! — Если вернешься, он будет в твоих руках, и месть так или иначе свершится. — Нет, — тихонько всхлипывала Тереза. — Так нужно, — утешал Роланд, и утешения эти были гораздо откровеннее братских. — Не на спину! — напомнила Тереза об исполосованной плоти. — На колени, — приказал Роланд.