✦ ✧ ✦
— Итак, приступим, — сказал господин Ю и разгладил лист блокнота. Чонин одарил его безразличным взглядом и демонстративно зевнул. — Как твое самочувствие? — Зашибись, — ответил парень. — Я смотрю, ты успел найти себе друзей. В отличие от твоего брата… Психолог сделал паузу, чтобы понаблюдать за реакцией своего вынужденного пациента. Реакции не последовало, чем мужчина оказался заметно недоволен. Очевидно, он ожидал отклик на упоминание Кёнсу. — …который ни с кем не общается без особой надобности, — закончил господин Ю свою мысль. — Тебя это не беспокоит? — Неа, — покачал головой Чонин. Он сидел в расслабленной позе, развалившись в кресле и широко расставив ноги. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, насколько ему плевать на происходящее. — Он всегда был таким? У Кёнсу и раньше бывали проблемы с общением? — Понятия не имею, — пожал плечами парень. — Почему бы Вам не спросить его самого? — С этим есть небольшая проблема, — ответил психолог. — Он вообще перестал разговаривать… — Послушайте, — сказал Чонин, подавшись вперед и устроив локти на коленях. — Если это все, о чем Вы хотели со мной поговорить, то можно я пойду? Не хочу тратить ни мое, ни уж тем более Ваше время. И улыбнувшись как можно доброжелательнее, парень поднялся с места. — У меня к тебе ещё один вопрос, — бросил ему вдогонку господин Ю. — До меня дошли слухи, что ты куришь. Это правда? — Ну что Вы, — расплылся в улыбке Чонин, — это наглая ложь. Поклонившись, парень покинул кабинет и осторожно прикрыл за собой дверь. Как только он оказался в коридоре, с его лица пропала вся веселость. — Ёбаный пидор! — выругался он сквозь зубы, засунул руки в карманы и поплелся в сторону лестницы.✦ ✧ ✦
Чонин так привык смотреть на звезды, что черный потолок его пугал. Каждую ночь, проведенную в детском доме, ему приходилось воображать звездное небо перед сном. Он закрывал глаза и представлял, что лежит в своей постели. В гостиной тихо работает телевизор, по которому идет мамина любимая телепередача, а в соседней комнате корпит над уроками Кенсу. Из этих маленьких, уютных кусочков складывался пазл его жизни на протяжении последних семи лет, с того момента, как их с братом расселили по разным комнатам. Воспоминания о прошлом были горькими на вкус. Чонин не считал себя сентиментальным, но в глубине души очень дорожил многими вещами. Лишиться их для него все равно, что лишиться части своей души. В день, когда Минджи забрала полиция, он потерял намного больше, чем беззаботную жизнь и дом. Чонин лишился спокойствия, сна и надежды на будущее. Потерял веру в свои силы и близких людей. Он всегда умел приспосабливаться к меняющемуся антуражу жизни. Ещё в раннем детстве ему пришлось смириться с мыслью, что его отец и мать между собой не семья. Привыкнуть к тому, что брат ему не до конца родной, а чужой человек зовет себя его папой. Познал горькую истину — любимых людей всегда приходится с кем-то делить. Маму — с братом, отца — с его новой семьей, а брата — со всем окружающим миром. За восемнадцать лет своей жизни Чонин свыкся с ролью «третьего лишнего». Жена отца хоть и была к нему добра, но не желала слишком часто видеть в собственном доме. Поначалу Чонин обижался, но затем повзрослел и смирился; с тех пор ему самому не хотелось встречаться с этой семьей. Он созванивался с отцом по выходным, приходил на пару часов на праздничные обеды и никогда не просил денег на карманные расходы. В собственном доме Чонин порой чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, будто он влез в чужую семью, где ему не было места. Отец Кёнсу никогда не питал к нему теплых чувств. Он не скрывал, что считает Чонина обузой, и что не собирается всю жизнь его содержать. При жене, конечно же, делал вид, будто любят её сына как родного. Чонину всегда хотелось стошнить, когда тот пытался казаться добрым по отношению к нему. С масляной ухмылкой дарил подарки на день рождения, всегда на порядок хуже, чем Кёнсу, и заставлял пасынка делать вид, будто это именно то, чего он хотел. Поначалу Чонин боялся отчима и поэтому не перечил, но чем старшие он становился, тем все больше набирался наглости. Дошло до того, что однажды парень послал отчима по всем известному маршруту прямо при матери. Разгорелся скандал, а всего спустя неделю господин До последовал его совету — исчез из их жизней, судя по всему, навсегда. Этой ночью Чонину снова не спалось. Он пытался представить звездный потолок в своей комнате, но картинка не складывалась. Вместо нее перед глазами снова и снова всплывал Кёнсу: его бледное, осунувшееся лицо, потрескавшиеся губы и безжизненный взгляд. Голос брата шептал слова о печальной судьбе их матери. Сбудется это пророчество или нет, им только предстояло узнать. Правда, Чонин сомневался, выдержит ли Кёнсу плохой исход. Прошла всего неделя с момента звонка Минджи, но от прежнего Кёнсу ни осталось и следа. То была его бледная, болезненная тень с пустыми стеклянными глазами. Чонин против воли то и дело искал его взгляд, но натыкался лишь на опущенную, растрепанную макушку. Кёнсу перестал смотреть людям в лица и отвечать на вопросы. Он делал то, что ему говорили, даже не поднимая головы. Его толкали в коридорах, он падал и оставался сидеть на полу до тех пор, пока кто-нибудь не поможет ему встать. Оставлял еду на тарелке нетронутой, даже к чаю не притрагивался, а всё свободное время проводил у окна. Порой воспитатели и вовсе забывали о факте его существований и однажды чуть не оставили ночевать на улице, на скамейке, если бы парня вовремя не заметил Бэкхён. К своему стыду, Чонин был свидетелем каждого такого инцидента. Он украдкой наблюдал за братом, рассеянно жевал губу и ждал. Ждал, когда же у того наконец сдадут нервы и он перестанет ломать комедию. Ведь Чонин знал Кёнсу как себя самого: парень всегда долго копил в себе боль, проблемы или злость, вынашивал эту занозу как ребенка, а потом впадал в истерику. Затишье перед бурей могло тянуться месяцами, особенно если рядом был кто-то из родных. Кёнсу не любил просить о помощи или жаловаться, поэтому Чонин старался держаться от него подальше. Но в этот раз что-то пошло не так, потому что парень таял на глазах. Его кожа стала серой, под стать одежде, на белках полопались капилляры; Чонин подозревал, что по ночам Кёнсу плакал. Перспектива утраты ранила парня настолько, что у того не осталось сил бороться. Устав пялиться в потолок, Чонин вздохнул и выбрался из постели. Втиснув ноги в холодные кеды, он накинул толстовку и вышел из комнаты. Ночь стояла тихая и светлая. Лунный свет полосовал пол в коридоре и освещал путь. Двигаясь на цыпочках, Чонин прошмыгнул в туалет и справил нужду. Его терзало странное предчувствие, будто должна была приключиться беда. То ли ночь так действовала на него, то ли минувшая тяжелая неделя, но парень действительно забеспокоился. Сердце забилось чаще, по спине пробежал холодок, а в горле встал ком. Вернувшись в коридор, Чонин внимательно осмотрелся; никаких ненормальных вещей, разве что дверь в одну из соседних спален была открыта. Возможно, не будь она дверью, ведущей в спальню Кёнсу, парень бы не обратил на это внимание. Но сейчас в голове зазвенел тревожный колокольчик. Добравшись до нужной комнаты, Чонин прислушался. В коридоре стояла тишина, даже ветер за окном не свистел. Оказавшись внутри, он огляделся в поисках кровати брата. Та стояла по правую сторону от входа, вместе с ещё двумя; всего комната была рассчитана на шесть человек, но жили здесь только пятеро, потому что одного мальчика совсем недавно усыновили родители из-за «бугра». Под окнами этой комнаты росло большое дерево, которое загораживало луну. Чонину приходилось напрягать глаза, чтобы рассмотреть окружавшие его предметы и успешно добраться до постели Кёнсу. Споткнувшись о чьи-то ботинки, он зашипел сквозь зубы, а в следующий миг замер, словно громом пораженный — Кёнсу в постели был не один. В синем мраке Чонин с трудом различал очертания, но уж две головы разглядеть смог. На несколько мгновений он испытал растерянность: что делать, когда застаешь своего младшего брата в постели с парнем? В том, что соседом Кёнсу по койке был парень, Чонин отчего-то не сомневался. Отдельные личности в доме не гнушались однополых связей, и он знал, что на его младшего брата много кто успел положить глаз. Так неужели тот сам согласился стать чьей-то подстилкой, или его все же вынудили это сделать? Чонин бы и дальше так стоял, не зная, куда себя деть, если бы со стороны кровати не послышалось недовольное бормотание. — Ты чё бля, сдох что ли? Я жмуру совать не собираюсь! Ответа не последовало, что заставило Чонина насторожиться. Кёнсу лежал, совсем не двигаясь, а рядом копошился этот любовник-неудачник в попытке забраться к парню в штаны. Похоже, он решил воспользоваться его состоянием и сделать свои грязные дела, но не тут-то было. Двигаясь как можно тише, Чонин подобрался к кровати брата и стянул с неё одеяло. — Какого?! — завопил ночной гость, в котором парень узнал одного из своей шайки. — Хлебало завали! — прошипел Чонин и заткнул ему рот ладонью. Он бросил взгляд на брата: тот лежал к нему спиной и даже не отреагировал на исчезновение источника тепла. — Ты какого хуя делаешь, мудозвон? По яйцам отхватить охота? Юный насильник вылупил глаза, точно приведение увидел, и резво замотал головой. Убедившись, что он не будет больше орать, Чонин убрал руку от его рта. — Это чё, типо, твой что ли? — сипло спросил парнишка. — В каком смысле? — Ну, ебешь его… — Ебанулся что ли? — поморщился Чонин и спихнул его с постели. — Упёздывай давай! Ещё раз тебя увижу — таких отхватишь, что мать родная не узнает! Парнишка злобно сверкнул глазами в темноте, но промолчал. Обогнув Чонина, он задел его плечом и выскользнул из комнаты. Тот проводил его взглядом и, убедившись, что никто не проснулся от их переговоров, обернулся к Кёнсу. Брат лежал на постели, к нему спиной. Чонин был уверен, что тот не спал. Присев на самый край, он перегнулся через парня и заглянул ему в лицо. Кёнсу смотрел широко открытыми глазами прямо перед собой, почти не моргая, с безразличным выражением. Почему-то именно эта деталь привела Чонина в бешенство. Неужели ему настолько наплевать на себя, что он готов позволить какому-то ублюдку надругаться над собственным телом? С каких это пор Кёнсу стал настолько слабым, чтобы чья-то, ещё даже не случившаяся смерть лишила его воли к жизни? Схватив брата за плечо, Чонин перевернул его на спину. Кёнсу поднял на него глаза, и по лицу скользнула тень удивления. — Жалеть себя вздумал? — зашипел парень, склонившись над братом. — Тебе, блять, не стыдно? Очевидно, стыдно все-таки стало: Кёнсу внезапно часто заморгал и попытался отвести глаза. Чонин не дал ему это сделать, поймав за подбородок, и заставил смотреть на себя. — Она ещё не умерла, слышишь меня? — более спокойным голосом прошептал парень. — Ты должен надеяться на лучшее. Он видел, как в чернильных глазах брата постепенно собирались слезы. Кёнсу словно ожил — вцепился пальцами в подол своей футболки, начал часто и шумно дышать. «Вот оно!» — возликовал в душе Чонин. Ещё немного, и у парня сдадут нервы. «Ещё совсем чуть-чуть…» — Не молчи, — прошептал Чонин. — Скажи что-нибудь… — У-уходи, — заикаясь, прошептал Кёнсу. Брат едва смог разобрать его слова, но уловив их смысл, лишь усмехнулся. — Ну, слава Богу! — сказал он и улыбнулся уголком губ. — А я уж было подумал, что ты умом тронулся, мелкий… Подобрав с пола упавшее одеяло, Чонин накрыл им Кёнсу до самого носа. — Двигайся, жирдяй! — прокряхтел он и улегся на постель вместе с братом. Тому пришлось потесниться и лечь боком, чтобы оба поместились на тесной койке. Так они оказались лицом к лицу под одним одеялом, совсем как в детстве. Рука Чонина нерешительно скользнула на плечо Кёнсу и опустилась на спину. Он прижал парня к себе и уткнулся подбородком в растрепанную макушку. До его слуха долетало лишь сиплое дыхание, а после — тихие, жалобные всхлипы. Кёнсу уперся лбом в его шею и заплакал навзрыд. Чонин ясно представлял себе, как тот кусает губы, пытаясь заглушить рвущийся наружу надрывный вой. Он как никто другой знал, что брат ненавидит страдать при свидетелях, предпочитая забиться в свой темный уголок. И в любой другой день Чонин прошел бы мимо, позволив ему всласть поистязать себя душевными муками, но сегодня ведь Чхусок.