— Скажите, а это всё правда? Или это происходит у меня в голове? — Конечно, это происходит в твоей голове. Но почему это не должно быть правдой?
Из беспокойной дремоты её выдёргивают, грубо схватив за шкирку и куда-то потащив. Шукаку только и успевает, что набрать воздуха для возмущённого «На такое я не подписывалась!» как на неё наваливаются тошнота и головокружение. После тёмного и тихого внутреннего мира приглушённый свет настольной лампы кажется нестерпимо ярким, а шуршание песка за окном — ужасно громким. Наверное, что-то похожее испытывают кролики, когда их, под возбуждённые крики толпы, за уши вытаскивают из шляпы фокусника. А ещё, видимо для полноты ощущений, её джинчуурики оказывается невероятно хорошим сенсором — стоит Шукаку прикрыть глаза, в попытке побороть слабость, как под веками вспыхивают туманные сгустки-огоньки — скорее всего, люди с развитой системой циркуляции чакры. От сенситивного шока поутихшее было головокружение накатывает с новой силой, и Шукаку, не рискнув менять положение тела в пространстве, остаётся лежать, уткнувшись носом в пол. Переждав головокружение, Шукаку медленно выдыхает и пытается сглотнуть внезапно пересохшим горлом. Язык, словно наждачная бумага, сухо шваркает по нёбу и дёснам, и Шукаку настороженно замирает, ощупывая зубы ещё раз. А спустя несколько десятков секунд довольно хмыкает: двадцать небольших зубов с широкими щелями между ними. Точно такие же зубы были у Гриши года в три-четыре. Значит, она всё-таки не ошиблась — в настоящее время Ичиби действительно запечатан в Гааре. Придерживаясь за стену, Шукаку поднимается и осторожно ощупывает своего джинчуурики. Результаты не радуют — она помнит, что Гаара родился раньше срока, но даже если принимать это в расчёт, то он всё равно очень маленький и худой. А ещё голодный — есть хочется не то чтобы сильно, но достаточно ощутимо. Шукаку несколько раз приседает, вращает руками и шевелит пальцами — тело откликается охотно и без каких-либо задержек. Ощупав лоб, Шукаку облегчённо выдыхает — кандзи нет. Волосы, что интересно, немного длиннее, чем было показано в аниме, что, впрочем, легко можно списать на разницу между вымышленной и реальной вселенной. Чего нельзя списать на эту самую разницу, так это то, что Гаара оказывается... Девочкой? Почувствовав, как у неё на затылке от ужаса начинают шевелиться волосы, Шукаку проверяет половую принадлежность ещё раз. Нет, действительно девочка. Но у Ичиби не было джинчуурики-женщин! Осознав, что ещё немного, и она снова начнёт в панике метаться по помещению, Шукаку ложится обратно на пол и, обхватив руками колени, сворачивается в клубок. Выходит, что попала она не в «Наруто», и даже не в «Боруто», а в какое-то далёкое будущее, где биджуу снова, против их воли, стали запечатывать в маленьких детях. Или Ичиби добровольно на это пошёл? Вопросов становится всё больше, а где искать ответы Шукаку совершенно не представляет. Решив начать с малого, Шукаку, не поднимаясь с пола, оглядывает комнату. Терракотовые, с оранжево-жёлтым оттенком, стены и пол ясно дают понять, что находится она всё же в Суне. В пользу этой версии говорит также то, что стена, в которой было окно, оказывается округлой, а за самим окном сухо шелестит песок. Оформление и планировка были... Возможно, в стиле древнего минимализма — или лучше сказать, людского «итаксойдётизма»? Простой деревянный стол у окна и трёхногая табуретка рядом, узкая кровать с постельным бельём из некрашеной ткани, деревянная же тумбочка и настольная лампа на ней. На полу — плетёная светлая циновка, а на потолке — одинокая лампочка, в самом простом плафоне. Всё! Ни шкафа для одежды, ни каких-либо мелочей или игрушек, которые должны быть у любого нормального трёхлетнего ребёнка. Шукаку чувствует, как в груди начинает собираться раздражение: кем бы ни была эта девочка, живётся ей также плохо, как и её предшественнику. И это после всего, что Гаара сделал для Суны! Глубоко вздохнув, и крепко стиснув зубы, Шукаку поднимается с пола. Нужно найти зеркало и попытаться понять, кем же является её джинчуурики. На стенах и на двери ничего нет, но Шукаку очень надеется, что в тумбочке найдётся хотя бы небольшой осколок. Если у девочки необычная внешность, то по характерным чертам можно попытаться определить клан... Зеркало действительно находится — небольшое, в резной оправе из светлого дерева, оно смотрится совершенно неуместно в почти нежилой комнате. Разглядывая отражение, Шукаку как-то совсем неожиданно понимает, что эта вселенная начинает её потихоньку подбешивать, потому что... Во имя Святого Кисимото, ну, сколько можно-то! Её носитель оказывается-таки Гаарой! Маленькой девочкой по имени Гаара! Джинчуурики Ичиби но Шукаку выглядит хрупкой, тонкокостной и очень бледной. Коротко остриженные, мягкие наощупь, цвета артериальной крови волосы едва прикрывают уши. Брови у девочки есть, но, из-за своего цвета мокрого песка, плохо видны на светлой коже. Тёмных кругов вокруг глаз нет — то ли Ичиби не успел развернуться на полную силу, то ли это была парадно-выходная боевая раскраска — зато есть длинные, пушистые, золотистые ресницы. Довершают образ ребёнка подземелья несколько лопнувших капилляров в аквамариновых глазах. Заметив, что у виска и рядом со лбом волосы как-то странно слиплись, Шукаку мнёт прядки рукой и осторожно касается пальца кончиком языка, пытаясь понять, в чём Гаара успела вымазать волосы. А когда понимает, с огромным трудом сдерживает рвущиеся с языка ругательства — тяжёлый металлический привкус крови невозможно спутать с чем-то другим. Убрав зеркало обратно в тумбочку, Шукаку возвращается к тому месту, где она пришла в себя. Присев на корточки, Шукаку принимается внимательно осматривать пол и вскоре находит то, что искала — небольшое тёмное пятно на циновке. Шукаку отходит к двери и пытается приблизительно восстановить картину произошедшего. Спустя несколько минут в голову приходят два варианта: или её носительница запнулась о край циновки, упала и ударилась головой, или её толкнули в спину, она упала и опять же ударилась головой. После осмотра комнаты намного охотнее верится во второй вариант, но Шукаку не отбрасывает первый просто потому, что её вера в местное человечество сильно пошатнулась. Впрочем, как оказывается в дальнейшем, пошатнулась она совсем не безосновательно — циновка по всему периметру приколочена к полу, и запнуться об неё, пребывая в здравом уме, просто невозможно. Глубоко вздохнув, Шукаку пытается выстроить некое подобие списка дальнейших действий. В первую очередь, нужно вернуться во внутренний мир, найти Гаару и успокоить её. В памяти некстати всплывает эпизод аниме с маленьким плачущим мальчиком с огромной тыквой за спиной. Вяло чертыхнувшись, Шукаку забирается на кровать, накрывается тонким одеялом и закрывает глаза — если в реальный мир её вытянуло, когда Гаара потеряла сознание, то, может быть, это сработает и в обратную сторону? Срабатывает: во внутреннем мире Шукаку встречают уютный полумрак, солоноватый запах пустыни и, конечно же, лапы с хвостом, к которым она начинает потихоньку приспосабливаться. Шукаку негромко фыркает — осталось только окончательно привыкнуть к новому имени и можно считать, что ассимиляция с вселенной мультфильма прошла успешно. Ведь, по сути, в её жизни мало что изменилось — как не было родителей, так и нет, как была ответственность за маленького ребёнка, так и осталась. Правда, Грише в жизни повезло намного больше Гаары: когда молодая пара решила усыновить её четырёхлетнего брата, тогда ещё Слава Никифорова, семнадцатилетняя, с неровно остриженными волосами и обкусанными губами, согласилась подписать разрешение на разделение только после того, как убедится, что о нём действительно будут заботиться. А Мария и Владимир, с совершенно серьёзными лицами, согласились с требованиями девочки-подростка. Спустя два месяца после того разговора, Григорий, теперь уже Северин, навсегда покинул приют, а ещё через две недели Слава получила первую фотографию — её младший братишка, счастливый и улыбающийся, с родителями на каком-то пляже. «Обязательная» фотография раз в две недели осталась доброй традицией и спустя много лет. А на своё двадцатилетие Слава получила от Марии огромный фотоальбом ручной работы в обложке из тиснёной кожи, который к двадцатишестилетию был заполнен почти полностью — свободными оставались всего два места. Шукаку чуть грустно хмыкает: последние фотографии Грише придётся вставить самому. Не так давно ему исполнилось тринадцать, так что, справится. Со всем справится. А где не получится в одиночку, там помогут родители — они у него замечательные. Из светлых, но как будто слегка затёртых воспоминаний, Шукаку выдёргивает едва слышное шебуршание где-то за позади. Шукаку чертыхается и невольно гортанно ворчит — задумавшись о своей прошлой жизни, она совсем забыла про Гаару. Шебуршание резко прекращается, сменяясь настороженной тишиной, а Шукаку с трудом давит желание постучаться головой о воду — для ворчания и фырканья во весь голос она, безусловно, выбрала самое подходящее время! Чтобы ещё больше напугать Гаару, ей остаётся только поорать о жажде крови и убийств. Или чего там обычно требовал Ичиби? — Лис-сан, а куда вы дели Демона-сана? — тонкий девичий голосок раздаётся прямо за спиной, и Шукаку, копчиком ощутив какой-то просто невероятной эпичности подвох, оборачивается. Если раньше Гаара казалась Шукаку просто хрупкой и маленькой, то теперь она чувствует себя просто гигантом по сравнению с крохотной джинчуурики. Шукаку невольно отступает на шаг назад, и, запнувшись о собственный хвост, совсем не аристократично шлёпается на пятую точку. И без того огромные аквамариновые глаза распахиваются ещё шире, и Гаара заговорщицким шёпотом спрашивает: — Вы его съели, да? — Енот, — брякает Шукаку, пребывая в той стадии шока, когда хочется биться головой о стену, вызывать Сатану и молиться Богу одновременно. — Его съел енот? — педантично уточняет девочка, сведя брови, а Шукаку чувствует, что всё, Рубикон перейдён, горизонт событий пройден — утыкается лбом в местную сухую воду и смеётся в голос. Наверное, так выходит напряжение последних двух дней, не нашедшее себе выхода слезливой истерикой; наверное, стоило бы выплакаться чуточку раньше и не пугать ребёнка; наверное, после сегодняшних событий Гаара начнёт бояться посещать свой внутренний мир ещё больше. Шукаку всё это понимает. Прекрасно понимает, что выбрала неподходящее место, и совсем, совсем не то время, чтобы предаваться самоуничижению, но остановиться не может и не представляет, что может заставить её прекратить. Не представляет до тех пор, пока её хриплый, шуршащий смех не сплетается с мелодичным перезвоном серебряного колокольчика. Шукаку поднимает голову и изумлённо смотрит на свою джинчуурики: Гаара смеётся, и на её щеках появляются очаровательные ямочки, а на коже расцветает нежно-розовый румянец. Девочка смеётся, не понимая причины смеха, но разделяя её, какой бы она ни была. И в тот же миг Шукаку с невероятной отчётливостью понимает, что превратит в ад жизнь любого, кто попытается причинить вред этому невероятному ребёнку.✽✽✽
— Так, давай попробуем ещё раз. Во-первых, я енот, а не лис; во-вторых, твоего Демона-сана я не съела, а просто... — Шукаку на мгновение задумывается, подбирая слово и, в конце концов, решает остановиться на нейтральном: — заменила. Ты имеешь что-то против? — Нет, — девочка радостно улыбается и отрицательно мотает головой. — В деревне меня боятся и называют монстром, Демон-сан или рычал на меня, или молчал, а вы разговариваете! Шукаку тяжело вздыхает, а глубоко внутри, на месте несуществующего теперь сердца что-то пронзительно ёкает — ну, не должен ребёнок так радоваться от того, что с ним кто-то просто разговаривает. Да и говорить так внятно в четыре года... Хотя — Шукаку на мгновение прикрывает глаза, вспоминая подробности — Итачи помнится, в шесть лет уже Академию закончил. Может такое быстрое развитие для местных детей не является чем-то невероятным? — Енот-сан... Обезличенное обращение в очередной раз неприятно режет ухо, и Шукаку твёрдо решает, что этот стихийно организовавшийся вечер философских бесед нужно срочно переводить в более неформальное русло. — У меня имя есть. У тебя кстати тоже. Представишься? Девочка несколько раз медленно моргает, сведя брови к переносице, а затем, смущённо ойкнув, изображает приветственный поклон, благообразно удерживая ладони сложенными на уровне бёдер: — Сабаку но Гаара. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне э-э-э... — Гаара поднимает голову и лукаво улыбается, всем своим видом намекая на продолжение. Шукаку негромко фыркает — вот и не верь после этого, что у женщин более гибкая и устойчивая к постоянным стрессам психика. Шукаку открывает рот, чтобы представиться, но мгновенное осознание того, что она чуть было не сделала, огревает её пыльным мешком по голове. Она назвалась бы доставшимся ей от биджуу именем, тут без вариантов; Гаара, проснувшись, наверняка поинтересовалась бы у своего дядюшки личностью своего нового соседа, а тот, в свою очередь, обрисовал бы Гааре всю картину. В том, что после этого разговора на попытках завязать дружеские отношения можно будет ставить крест — хорошо, если не могильный — Шукаку даже не сомневается. Пауза затягивается и Шукаку, не сдержавшись, нервно дёргает хвостом и осекается. На местном наречии, которое, спасибо-Рикудо-или-кто-тут-у-них-за-главного, перешло к ней по наследству имя «Шукаку» означает «Защитник журавля». Защитник из неё пока что аховый, а вот журавль... — Цуру. Рада знакомству Гаара-тян. — Пожалуйста, позаботьтесь обо мне Цуру-сан!Высоко над их головами рыжие солнечные лучи хрупкими, но сильными ростками пробивают тяжёлые свинцовые тучи, расцвечивая неподвижную воду оттенками золота и янтаря. Впервые за многие годы.