***
— Ладно, чёрт с тобой, — полу закатывает глаза Эби, пихая Зейну в руки небольшую стопку какой-то одежды и пару книг, страницы в которых жёлтые, словно вымазанные в йоде. — Мамуля принесла. Я хотела отвезти, но раз уж ты всё равно поедешь… — Я не собирался туда ехать. — …заодно проверь его тело, на ключицах и рёбрах должны спасть синяки, и вроде бы с некоторых ран сняли швы. Не знаю, получится ли вам поговорить, но просто скажешь потом, как он отреагировал на тебя. Зейн смотрит на неё скептическим затраханным взглядом, потому что, даже если она не впаривает ему дичь, то точно имеет её ввиду. — Эби, я не буду с ним общаться. — И почему же? — Я…я не знаю, это не моё дело. Я же просто… — Зейн. Это приказ. Отвези вещи мальчику. Ясно. — Да, мэм. Обычно, как образование, все берут что-то связанное с юрисдикцией. Зейн выбрал научную психологию. Университетские годы в счастливой компании идиоток-журналисток, вне сомнения для которых люди представляют из себя раскрытые книги. Вот только едва ли хоть одна из них умела читать. В любом случае, в близкой к настоящему альтернативной реальности, Зейн бы сидел в кресле и помогал супружеским парам, матерям-одиночкам с дочерьми, принявшим психиатрическую помощь поехавшим и меланхоличным хипстерам. Но, вместо этого, он каждый день сталкивается с тем, что в нём видят второго Эдсона — который наладил контакт с беременной от шизофреника-самоубийцы женщины с биполярным расстройством и раком молочной железы в самой весне своей деятельности. Омерзительный факт: даже если Зейна видят чем-то большим, чем остальных, каждый видит своим долгом напомнить, что он ничем от парней не отличается. Приказ. Не борзей. Осторожнее. Террористы.***
Зейн не понимает, почему стоит у двери, по которой расползлись вытянутыми округлыми кольцами узоры деревянных досок, уже секунд двадцать. Он надеется, что за ним не смотрит ни та, по причинам, недоступным Зейна, доктор, у которой слишком кружевное и слишком яркое бельё выползает из-под белой рубашки, или одна из работающих тут медсестёр. На самом деле, их нельзя назвать медсёстрами, потому что это никак — и слава богу — не похоже на больницу, но Зейн не знает, как ещё их назвать, потому что «смотрительницы» — это хуже, чем «медсёстры». Он глотает это аномальное чувство неправильности и стучит. Возможно, не полагается стучать. Блять, думает Зейн. Мальчик ни с кем не говорит, какого чёрта он будет отвечать на стук заебавших его созданий? Зейн Малик ещё никогда не работал с мальчиками, которые проводили дни с серийными убийцами, и понятия не имеет, что делать. Для начала, нужно открыть дверь. Сначала, он не понимает, почему так темно. Даже коридоры залиты солнечными лучами, характерными плавно льющемуся в осень лету. Но комната тёмная, длинные шторы тёмно-зелёного нежного цвета свисают до ковра, на котором лениво переплетены мелкие цветы и веточки листьев; они исчезают под кроватью, лазурные простыни на которой скомканы в углу, к столу, стоящему прямо рядом с постелью, прислонена подушка, на ней впуклость. Сам стол почти пуст, лишь на краю у импровизированного дивана стопка книг и пара открытых бутылок воды. Пара — это шесть, и только одна пустая, в других недопитая вода. Стены тёмно-лиловые, а может, и просто лиловые; у двери пустующая вешалка, на полу у кровати горсть одежды; такая же на стуле у окна, на полке приоткрытого шкафа. Зейн смотрит на одежду в своих руках. Если бы в комнате кто-нибудь был, Зейн бы не вглядывался в подушку и стены. Он чувствует, что мысль — довольно хорошая мысль — созревает в его голове — просто оставить это и уйти, потому что, ну, было бы довольно неприятно вернуться в комнату и обнаружить в ней какого-то левого чувака; ещё неприятнее — быть этим чуваком, так что…так что, наверное, вышедшему из двери, ведущей к лестничной клетке, ребёнку нужно появиться именно в этот момент, чтобы спасти Зейна от скептического взгляда Эбигейл и третьей встречи с доктором. Дражайшим, обольстительнейшим доктором. Мальчик приподнимает одну бровь и выжидающе смотрит на Зейна. Зейн же понимает, что это тот мальчик, у которого он почти спросил, как пройти к доктору Шиэлдс, придержав дверь, только в этот раз он не в серой толстовке, а синем с белыми нитками вязки свитере; книги всё ещё с ним. — Хей, а где я могу найти доктора Шиэлдс? Мальчик чуть кашляет, и открывает рот, разворачиваясь в сторону кабинета, как в следующую секунду его взгляд падает на стопку одежды в руках Зейна. Выгнутая бровь вновь взлетает, а зелёные глаза впиваются странным взглядом в лицо Малика, этот взгляд практически осязаем. — Я...не знал, когда ты вернёшься, — он хлопает глазами, чувствуя себя свиньёй. Блять. Он не должен чувствовать себя свиньёй, это не в его компетенции. — Прости, что открыл твою дверь, я стучал, но потом вспомнил, что ты ни с кем не разговариваешь. Я не хотел. Врываться. Мальчик смотрит на него слегка исподлобья, взгляд глаз напоминает цвет листьев, через которые в детстве дети смотрят на солнце, считая каждую из прожилок, и молчит. И почему Зейн думал, что с ним заговорят? На нём не написано, что он не Эби, Луи или Брэдлоу, или Эдсон. Тем более Эдсон. На нём не написано «я просто солдат, поговори со мною, мне не нужно выведывать из тебя каждую деталь, что ты помнишь. Тебе придётся позже это рассказать, но пока я просто хочу поговорить». И не важно, что Зейн понятия не имеет о чём. Хотя бы о книгах, пару которых мальчик прислонил к боку локтем. — Тебе нужно что-нибудь ещё? — говорит Зейн, вместо полу продуманной фразы об одной из книг в руках мальчика. Ему отвечают тем же взглядом, и Малик уже готов впихнуть ребёнку грёбаную одежду, как мальчик, чуть поморщившись и будто бы что-то обдумав, мотает головою. — Вау, — выдыхает Зейн, сдерживая ползущие вверх уголки губ. — Ладно. Ему не хочется говорить «до встречи» или «увидимся». — Рад был увидеться. Потому что «приятно познакомиться» было бы по-гондонски. Зейн чуть кашляет и всё же протягивает стопку одежды мальчику, который комкает её, небрежно сунув под другой локоть. У него побледнел лоб, щёки словно стали розовее. Ребёнок будто бы напуган, но в то же время мастерски сохраняет спокойствие. Он не сводит взгляд потемневших без скрывшегося за деревьями солнца глаз, они чуть поголубели, выдалась вперёд окольцовывающая радужки смоляная нить. Зейн чувствует себя медведем и, ещё раз кивнув, быстро обходит замеревшее тело и выходит на лестницу, на удивление чувствуя себя спокойно. Может быть, он не растёт, как Луи, из-за того, что не умеет кричать. Что у него вряд ли получится быстро решить, что делать, куда всех направить, распределить каждый шаг каждого из группы. Не получится видеть в Гренуе Вилли, как бы сильно того не требовалось. Можно назвать это отсутствием яиц, состраданием, идиотизмом — и оказаться правым. Понимание нахуй никому не сдалось, ровно как и иной взгляд.***
Когда Зейн пару часов спустя стоит у кассы, решая, ментоловая ли жвачка или мятная, Эби присылает ему короткое сообщение: ребёнок заговорил. просит цветы в горшке. не забудь поддоны. И два пальца вверх. Зейн надеется, он не слишком открыто пялился на поседевшие у висков вьющиеся локоны, обворожительным дымчатым серебром контрастировавшие с тёмными кудрями мальчика.***
На самом деле, Зейн даже рад, когда девушка с тонкими склизкими косичками говорит ему, что Гарри гуляет. У него в одной руке большое лимонное дерево, в другой горшок лаванды, четыре часа выходного — по сути, выходного — дня потрачены на ебаную Икею, которая чёрт пойми где находится, а этот…приют или что вообще, с избитыми подростками и почти полной изоляцией от внешнего мира, начинает раздражать Зейна. Да он уже зол: это не его дело и никак не должно было его касаться, оккупировать здания с винтовкой — вот, что его касается, не перепуганные мальчики с седыми волосами, в свитерах и едва заметными на бледной коже белыми бинтами у ската шеи. Он не должен даже знать об этой комнате, не то что писать записку на старом стёршемся чеке, отрытом в недрах кармана: цветы любят свет, не запахивай шторы, — как будто человек сам не знает, что цветы любят свет. Просто окна всё ещё зашторены, подушка придавлена к шкафу, а одежда разбросана по углам, и Зейну нужно было какое-то оправдание, чтобы увидеть это. Он не додумался попросить девушку с косичками отнести растения.***
Утром четверга — действительно утром, потому что домой Зейн вернулся лишь к девяти вечера, — у него пара уведомлений от Вудурэйс, пропущенный вызов от отца, напоминание о дне рождении одноклассника на фэйсбуке и сообщение от Томлинсона: 27.