***
Сама Эмма не знала, каким образом мистеру Голду удалось уговорить ее прийти на занятия к Регине. И уж тем более — каким образом Регина согласилась быть ее преподавателем. Но в один из июньских дней Эмма оказалась перед дверью Регины. Никто из них не был счастлив от этой встречи, однако, смирившись, Регина все же впустила Эмму в свой дом. — Не обольщайтесь, мисс Свон, — сразу окатила ее холодом Регина. — Восторги мистера Голда поутихнут, и тогда он поймет, что вы собой представляете. Пока вам просто повезло. — «Повезло» не то слово, — вальяжно усмехнулась Эмма, плюхаясь на табурет рядом с Региной. — Давайте начнем с вашей посадки, — Регина похлопала Эмму по плечам и приложила ладонь к ее лопаткам. — Держите спину ровнее. — Провела плавную линию вдоль плеча и предплечья Эммы, взяв ее запястье. — Руки расслабьте. Не надо так сильно прижимать к себе локти, отведите их чуть-чуть стороны, но не разводите слишком широко, это не крылья. Положение рук должно быть естественным. Теперь посмотрим технику. Сыграйте до-мажор правой рукой пожалуйста. И Эмма перебрала белые клавиши, сыграв пятую ноту «соль», перескочила большим пальцев под мизинцем и продолжила играть, но Регина остановила ее. — Еще на экзамене я заметила, что вы играете совершенно не рационально и слишком выгибаете кисть, вы так легко можете ее повредить. — Да ерунда это все, я просто играю и не думаю о пальцах, главное, чтобы музыка звучала, — Эмма беззаботно откинулась назад, забыв, что у табуретки нет спинки, и едва не повалилась на пол. — Разумеется, — Регина успела подхватить ее за плечо и вернуть на место. — Если вы не собираетесь подниматься выше уровня ресторанных песенок, которые при желании может сыграть и обезьянка. Но вы ведь можете играть лучше, чем обезьянка. — Ну, спасибо, — смешливо возмутилась Эмма. — Ну, пожалуйста, — с деланной серьезностью ответила Регина, и на ее губах почти промелькнула едва уловимая улыбка. — Если же вы все-таки хотите стать настоящим музыкантом, чтобы играть, а впоследствии — сочинять более серьезную, многомерную музыку, вам нужно понять технику и технологию игры. Правильная аппликатура поможет вам играть более чисто и свободно. Она сыграла три ноты, потом перенесла большой палец под безымянным и дальше сыграла еще пять нот, до конца октавы. При игре Эмма заметила, что пальцы на левой руке Регины немного искривлены. — А что у вас с руками? — с детской прямотой спросила Эмма. Регину смутил этот вопрос, она потерла пальцы. — Да вот так же, как вы, пыталась доказать, что мне не нужна никакая техника. И повредила себе пальцы, случайно уронив крышку рояля. Регина задумалась, на одно мгновение погрузившись в воспоминание. Регине тогда было семь лет. Она очень вымоталась в школе, а когда пришла домой, мама заставила ее еще играть на ненавистном рояле. Естественно, получалось плохо, тем более что мама была изрядно пьяна и кричала на Регину, обзывая ее бездарностью, и тогда, разозлившись на мать, которая заставляла ее играть 25 часов в сутки, она ударила крышкой рояля по пальцам, вывихнула суставы, но, увы, это не спасло от музыкальной каторги, а лишь на время отсрочило ее. После выздоровления рук мама заставляла Регину использовать специальные зажимы и растяжители на пальцы, чтобы сделать их более подвижными и гибкими, но все эти ухищрения все равно так и не помогли Регине стать виртуозом. — Это все в прошлом, — вздохнула Регина. — А перед вами — будущее. У вас здоровые, хорошие руки. И проблем с игрой быть не должно, а без необходимых навыков вы просто не сможете играть сложные мелодии внятно, тем более если собираетесь работать в оркестре Голда. Поверьте мне, она будет требовать от вас максимума ваших возможностей, и вам придется постараться, чтобы показать себя с лучшей стороны. Так что давайте, пробуйте.***
Эмма пробовала. Постоянно что-то пробовала, строила свою жизнь заново, собирала ее из осколков после очередного краха, и все равно, чем бы она ни занималась, где бы она себя ни искала, всегда и неизменно находила себя на больничной койке, а потом в вечной дороге куда-то вперед — к новому, светлому будущему, которое, как горизонт, как несбыточная мечта, всегда оставалось где-то впереди, где-то совсем рядом, но никогда не внутри, не здесь и не сейчас. Как Сизиф, что надеялся докатить свой камень до вершины, но так и не достигнув ее, скатывался обратно, раздавленный этим самым камнем бесполезных усилий, так и Эмма каждый раз с горячим энтузиазмом хваталась за что-то, надеясь, что на этот раз сможет добиться чего-то значимого. И все снова оборачивалось ничем, поэтому Эмма уже просто устала отчаиваться и принимала жизнь с фатализмом просветленного монаха. Ей хотелось так думать, когда она выходила из кризиса, и потом ей становилась так легко — и так безразлично, что с ней будет дальше. Ничто не беспокоило и не болело, и как была близка эта молчаливая печаль к нирване, но постепенно, под действием лекарств или просто с неизбежным смещением психических фаз, в груди вновь рождалась упрямая, нервозная надежда, что все еще может быть хорошо. И в беспокойном разуме снова рождались возвышенные мечты об успехе. Но в царских владениях Злой Королевы не было места мечтам и болезненным фантазиям. Здесь все было подчинено строгому порядку, за малейшее нарушение которого Регина одаривала Эмму презрением и нудными нотациями о дисциплине.***
Расхлябанная и хаотичная жизнь Эммы приобрела какую-то упорядоченность. Каждый день с двенадцати дня до семи вечера она приходила к Регине, а иногда казалось, что и не выходила оттуда вовсе. — Не стоит думать, что вы избавитесь от неправильной расстановки за день или за неделю, — говорила Регина, снова и снова поправляя соскальзывающие руки Эммы. — Трудно бороться с привычкой, которая нарабатывалась годами. Это долгий процесс, и вам придется приложить усилия, чтобы добиться желаемого. — Но так получается удобнее и быстрее, — возражала Эмма, играя по-своему. — Это пока вы играете простые мелодии, потом вы просто не успеете перестроить руки и собьетесь. Не просто так композиторы пишут аппликатуры к своей музыке, чтобы музыканты играли не как попало, а наиболее оптимальным способом, чтобы музыка была максимально точной. — Какой смысл в технике, если она не делают вас счастливее? — спросила как-то Эмма, поддавшись приступу бредовой восторженности. — Если ваше сердце черствеет, и все ваши желания, стремления, чувства превращаются в набор скучных нотных строк, если вы теряете то, что делает вас человеком, и становитесь простым приложением к роялю? Если нам дано петь, не надо быть механическим соловьем, до совершенства оттачивающим заведомо мертвое искусство. Надо жить, чувствовать жизнь всем сердцем, пропускать через себя и радоваться возможности поделиться своим чувством с другими людьми. И я знаю, что-то, что я испытываю прямо сейчас, я не смогу повторить больше никогда, что чувства мои так же мимолетны, как весеннее настроение, и как бы ни старалась я запечатлеть все это в виде нот или букв, оно будет лишь блеклым отражением того, что внутри меня. И я… могу только импровизировать, могу лишь отдаленно приблизиться к выражению того, что заполняет мое сознание. Я не хочу, чтобы мою музыку раскладывали на составляющие, на ноты, гаммы и аккорды, и рассматривали их по отдельности, — я хочу, чтобы ее воспринимали целиком и слушали не только музыкальным слухом, но всем своим существом. Хочу, чтобы моя музыка заставляла чувствовать себя лучше, мудрее, возвышеннее хотя бы на тот короткий период, что эта музыка звучит. — Это все поэзия, мисс Свон, не имеющая отношения к нашей с вами работе, — вернула ее с небес на землю Регина. — Ваше стремление к самобытности, конечно, мне понятно. Но вы не должны забывать, что даже вольное пение птиц также подчиняется законам, которые мы, возможно, не знаем и не можем разложить на формулы, — но они существуют, иначе в мире царил бы хаос. И в мире музыки — даже дикари сочиняют свою музыку, интуитивно подчиняясь законам гармонии. Вам будет гораздо легче разобраться с этим, если вы все же будете понимать, как именно работают эти законы, а не тыкаться в ноты наугад, подобно слепому котенку. Сколько веков существует музыка, столько веков великие и не очень музыканты пыталась постичь ее сущность, поэтому прежде, чем изобретать велосипед, можно же все-таки обратиться к уже существующим основам и правилам. Кроме того, вам необходимо научиться контролировать свои эмоции, чтобы ваша игра, ваша музыка была более точной. То, что вы сейчас делаете, это просто кураж и фокусы для дилетантов. Много эффектности и впечатляющего шума, но мало действительного содержания, так что не думайте, что вы великий гений и ваша беспорядочная игра выражает самую суть вашей метущейся души. В конце концов, вы можете оказаться пустой погремушкой.* * *
— Вам стоит более серьезно относиться к тому, что вы делаете. Иначе у вас ничего не получится. — Не получится и ладно, мне не привыкать, — с какой-то обреченной веселостью отмахнулась Эмма. — Вот именно, — скривила губы Регина. — Вы никогда ничего не доводите до конца. Судя по вашим академическим справкам, вы поменяли множество школ, а с шестого класса и вовсе были на домашнем обучении, то есть проще говоря — отлынивали, поэтому ваше легкомысленное отношение к занятиям меня нисколько не удивляет. — Ну да… — пожала плечами Эмма. — В этих школах у меня не очень заладилось… — Эмма, а вы никогда не задумывались, что если у вас в стольких школах «не заладилось», то проблема все-таки не в школах, а в вас? Вопрос прозвучал, как выстрел. И Эмма отразила его. — Определенно. Проблема во мне, — резко кивнула она. — Просто не все готовы принять меня такой, какая я есть. — Ах, да, вы же такая не такая, как все, — издевательски улыбнулась Регина и тут же ожесточилась. — Мисс Свон, мне не очень интересно слушать вашу демагогию, так что уясните для себя: если вы не способны построить отношения с другими людьми, то это ваши проблемы, и я вряд ли смогу вам помочь в этом, поэтому оставьте свое нытье для других, я же жалеть вас и плакать о судьбе непонятого гения не собираюсь. — А, ну ясно. Откажетесь, как и все остальные, — пробормотала Эмма, собирая вещи. — Вы вообще слышите, что я говорю? — чуть повысив голос, сказала Регина. — Я не собираюсь отказываться от вас, потому что это не в моих правилах. У вас есть талант, но вы растрачиваете его впустую, а я не хочу терять время с человеком, который не проявляет никакого стремления добиться успеха и которому, по всей видимости, плевать на свою судьбу. — Мне не плевать на свою судьбу, — с нажимом проговорила Эмма и стала играть рьяно, немного остервенело, как будто бросала вызов самой себе — или Регине, — доказывая ей, что она еще может добиться успеха. Хоть усталость залепляла глаза сонливостью и голова сама клонилась вниз, она упрямо нажимала на клавиши, выбивая из них такие необходимые гаммы и мелодии.***
— Эмма, вы можете добиться значительного успеха, но в то же время делаете все, чтобы откатиться назад. Чего вы хотите? — строго спросила Регина. — Ничего не хочу, я так устала, — Эмма вытянула вперед руки, уронила ладоням вверх на клавиши и положила на них голову. — А разве вам не все равно? — Мне не все равно, я не хочу, чтобы мои ученики позорили меня и академию. - Да, тогда не берите меня, глупая была затея, - вдруг тоскливо проговорила Эмма, и ее глаза наполнились совершенно неуместными слезами. - Я все равно не смогу... - Ну хватит ныть, - Регина легонько встряхнула ее за плечи. - Надо работать над собой, а не сразу опускать руки.