II часть
Среди миров, в мерцании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими. И если мне сомненье тяжело, Я у Нее одной ищу ответа, Не потому, что от Нее светло, А потому, что с Ней не надо света. И. Ф. Анненский
Эмме становилось с каждым днем все хуже. Она теряла ориентацию в пространстве, забыла, как ее зовут и какой сейчас год, полностью провалилась в глухое безумие, и не было никаких проблесков осознания, кто она и где находится, казалось, что ее история уже закончилась, но все же Голд упрямо не хотел в это поверить и донимал врачей вопросами. — Какие ваши прогнозы, доктор Вейл? — напряженно спросил мистер Голд. — Трудно сказать, — доктор Вейл протянул Голду документ на подпись. — Этот психоз сильнее, чем те, что случались ранее. К тому же у нее проявилась резистентность препаратам, и фармакология ей слабо помогает, повышение дозировки может привести к очередному коллапсу с летальным исходом. Так что нам придется применить электро-судорожную терапию, но нужно ваше разрешение, как ближайшего родственника. — Вы думаете, это поможет? — Голд замер ручкой над строчкой для росписи. — Мы можем только надеяться на это, — после затянувшегося молчания тихо сказал доктор Вейл. Мистер Голд обсуждал с доктором Вейлом состояние Эммы, каждый день звонил ему. К сожалению, никаких улучшений не наблюдалось. Реальность Эммы все больше искажалась, нарушения в мозговой деятельности обретали необратимый характер, и доктор Вейл давал самые неутешительные прогнозы, предполагая, что в дальнейшем Эмму придется отправить в закрытый приют для душевнобольных. Голд напряженно прокрутил кольцо на пальце и откладывал принятие подобного решения, надеясь то ли на чудо, то ли непонятно на что. Голд расспрашивал о каких-то альтернативах, искал в словах Вейла лазейку для пронырливой надежды. В то же время в мозгу то и дело мелькала мысль, о которых он никому не рассказывал, что если все будет совсем плохо, то он предпочтет сделать Эмме эвтаназию, воспользовавшись волшебным кольцом с ядом, что Голд приобрел на войне в Афганистане давным-давно.* * *
Эмма была в аду и пыталась вырваться оттуда, выбраться наверх, поднявшись по горе, таща на спине огромный каменный крест, прикованный цепями к ногам и рукам. Крест срывался и падал обратно в яму, приминая, утаскивая Эмму за собой. И она скатывалась с обрыва, в пропасть, пробиваясь сквозь заросли колючих веток, металлических крючьев, раздирающих плоть на тонкие кровавые лоскуты. Сверху лил ледяной дождь, царапая и разъедая кислотными каплями лицо до самого черепа. То и дело сверкали молнии, били Эмму прямо в макушку, заставляя ее уродливо плясать и биться в судорогах, падать вниз, переворачиваясь и кружась. Вокруг нее толпились тени, демоны в длинных черных рясах, бросали в нее камни, били заостренными потрескивающими палками, и Эмма падала на железный крест кровати. Она металась и билась, молила о пощаде, но демоны только смеялись над ней, секли ее огненными плетьми и голубоватыми молниями, вставляли металлически пруты ей в виски и пропускали сквозь них электрический ток, от которого все тело содрогалось в конвульсиях. И не было от боли спасения — Эмма не могла ни противостоять ударам, ни уклониться от них. Беспощадные твари все так же хлестали ее, обливали кислотой, выкрикивая чудовищными ртами ругательства. Ядовитая пена с их разорванных губ стекала по тощим шеям, отчего на коже появлялись гнойные волдыри. И они приближали к Эмме свои гниющие лица, заставляли ее смотреть на них, ощущать их тошнотворный запах. Эмма пыталась спрятаться в глубине самой себя, пыталась отвлечься, отстраниться, но боль, эта юркая лисица, охотящаяся на беззащитную мышь, везде настигала ее, выгрызала из норы, вытаскивала ее оттуда зубами и пронзала новой нестерпимой мукой. Эмма надеялась, что скоро все закончится, что она потеряет сознание, забудется или даже умрет, но спасительное небытие отвергало ее. И когда пытки стали невыносимы, когда телесные глаза Эммы закрылись, тогда отверзлись ее духовные очи, и озарились они божественным Откровением; узрела тогда она Господа во всем величии его и осознала истинное свое Предназначение. Господь ничего не говорил, но Эмме и не нужно было слов, чтобы познать Истину, ибо явилась она в этот мир Спасителем. Чтобы через свои страдания искупить все преступления, что совершила Темная, все грехи, что совершили люди, искушенные, развращенные ею. Эмма смотрела в лицо Господу, и его благодатная любовь исцеляла ее от боли, наполняла сердце великим смирением и готовностью нести чужие кресты. Но потом он отвел взгляд, не в силах смотреть на муки своего чада. Отвернулся от Эммы. — Отче! Боже мой! Почему ты оставил меня! — взвывала Эмма, вперяя безумный, невидящий взгляд в дверь, за которую только что вышел мистер Голд. Новый разряд, и Эмма выгнулась, стискивая зубами резиновый кляп, сжимающий горло рвотными спазмами. Голову сдавливал терновый венец, и сквозь него боль просачивалась вглубь мозга, распахивала его, как чернозем, превращая в гнилостную жижу, и Эмма чувствовала вонь разлагающегося мяса, видела, как черный удушливый дым заполнял всю комнату, коптил стены. Но в комнату, охваченная огнем, влетела Злая Королева. От одного ее взгляда тени остановили пытки. — Что вы делаете?! — взвизгнула Регина. Один из санитаров преградил ей путь. — Мисс Миллс, выйдите из процедурной! — твердо сказал доктор Вейл и решительно дернул рычаг, проводя еще одну серию электрических импульсов. — Вас не должно быть здесь. Эмму подкинуло вверх тряпичной куклой и так же бросило вниз, по телу прокатывались электрические импульсы, стучащие в голове, точно на нее надели медное ведро и со всего размаху ударили молотом. Регина болезненно поморщилась, будто и сама почувствовала эту боль. — Ладно, достаточно, — доктор Вейл отключил приборы. Эмму еще потряхивало от разрядов, из глаз текли слезы и вся взмокшая одежда прилипала к телу. Злая Королева подошла к ней снять с креста, расстегнула ремни, вынула кляп изо рта, подхватила ее за плечи. — Прости их… не ведают… что творят, — бессвязно простонала Эмма, цепляясь влажными пальцами за воротник Регины. И в мокрых глазах ее, очерченных темными кругами, вспыхнул ужас и погасла всякая осмысленность. Она уронила потяжелевшую голову на грудь Регины и выключилась.