Прикосновение к огню

      Эмма смотрела, как Регина играет на рояле. Она очень похудела за последнее время, и, глядя на ее прямую осанку, на разведенные острые плечи, на лопатки, очертания которых проступали под полупрозрачной шелковой блузкой, Эмма чувствовала ее хрупкость — и одновременно силу, что скрывалась в истончившихся руках. Эмма подошла к ней и обняла, целуя в затылок. Регина едва заметно встрепенулась, но продолжала играть, лишь слегка замедлив темп музыки. Эмма гладила ее плечи, спускаясь к локтям, расслабленно прижатым к туловищу. Мелодия была тихой и нежной, спокойной: без кульминаций и драматических пауз, а как весенний чистый ручей, протекающий вдоль душистых цветочных лугов. Эмма подыгрывала, пробегая по клавишам с двух сторон, пока руки ее не замкнулись где-то под грудью Регины. И казалось, что нет ничего, кроме них и мелодии, льющейся прохладной водой к сердцу. Регина играла все медленнее, хотя ее грудь под теплыми, ласковыми руками Эммы стала подниматься чаще. Ощущая частое и горячее биение ее сердца, Эмма закрывала глаза и целовала волосы Регины, пахнущие лаймом. Эмма все плотнее окружала Регину руками. Испытывала ее, но Регина продолжала играть, выбивая из-под пальцев золотые и серебряные искры, что собирались в самые немыслимые узоры, рождали ассоциации, уносящие мысли в волшебные страны, где оживали сказки с дивными феями. Но вот одна нота, фальшиво взвизгнув, предательски соскользнула, и полет фантазии прервался, споткнулся на полутоне, и дальше все остальные звуки, сбиваясь и сталкиваясь между собой, посыпались, как камни с горы, цепляясь друг за дружку, разбивая, разрушая с таким усердием созданную мелодию, которая была так близка к совершенству, как Икар был близок к Солнцу. И так же бесславен был ее финал. Музыка превратилась в беспорядочный шум. С притворным раздражением Регина ударила ладонями плашмя, вырвав из зубастой пасти рояля жалостливый стон. — Эмма, ты мне мешаешь, — проворчала Регина, однако наклонила голову, подставляя шею под поцелуи. — Ах, простите меня, Ваше величество, — засмеялась Эмма, покусывая ухо Регины.       Эмма просунула пальцы между пуговиц рубашки Регины, осязая, как горяча ее кожа, подбираясь под закругленную косточку ажурного лифчика. Несколько раз Регина порывисто пыталась вернуться к игре, почти опускала кисти обратно к роялю, почти касалась гладких клавиш, но, коротко выдыхая, не могла сосредоточиться и, сдаваясь, поднимала руки к груди, по пути расстегивая нижние пуговицы рубашки. Эмма помогла разобраться с верхними. Когда их руки встретились, Регина накрыла тыльную сторону ладони Эммы, поглаживая и царапая, вместе с ней крепче обхватывая свою грудь. Одну руку она все же снова упрямо опустила на клавиатуру, но проиграла лишь пару сбивчивых аккордов, и вокруг ее запястья обернулись пальцы Эммы. Она взяла руку Регины и с непочтительной резкостью опустила к животу. Внутри все горело и пело. Снаружи Эмма умело расстегнула пояс Регины и проворно подобралась под ее юбку. Регина сипло выдохнула и напряженно сжалась, сдавливая бедрами свою руку и руку Эммы. Регина хотела что-то сказать, о чем-то попросить, но во рту пересохло, и вместо слов с языка срывались хриплые постанывания. Эмма целовала ее плечи и выпирающие позвонки, оттягивая, стаскивая ворот рубашки. Немного покусывая приоткрытые губы, Регина старалась удержаться на табурете, с которого так легко было упасть, дрожа, выгибалась под жадными прикосновениями Эммы, которая все туже прижимала ее к себе, сдавливала грудь одной рукой, а другой, переплетаясь с пальцами Регины, гладила по лобку, скатываясь ниже, пролезая под белье. От ее ласкающих, хотя и несколько агрессивных, порывистых движений у Регины темнело в глазах и щеки покалывало от жара. Эмма вдруг сбросила все и замерла, чтобы отдышаться. Она развернула Регину лицом к себе и внимательно посмотрела в ее глаза, следя за расширенными зрачками. — Эмма, — только и смогла выговорить Регина, погладив ее по горячей щеке. — Да, — улыбнувшись, Эмма коснулась пальцами губ Регины и потом поцеловала.       Нежный, легкий поцелуй очень быстро превратился в жаркий и страстный. Эмма импульсивно села верхом на колени Регине, прижавшись к ней, схватила ее голову и стала целовать ее рот так отчаянно, будто задыхалась, будто этот поцелуй — единственная надежда на спасение. Регина чувствовала, что Эмма опять завелась на слишком высоких оборотах, и аккуратно отвела от себя. — Остынь, — прошептала она, порываясь подняться. Эмма нехотя уступила, но продолжала целовать Регину, вставая. И, добравшись до кожаного дивана, она безо всяких сомнений и разрешений толкнула на него Регину. — Нет! –с исчезающей из голоса строгостью сказала Регина.       Эмма не слушала: она сорвала с Регины рубашку и швырнула куда-то в сторону. Сама залезла сверху и стала нагло трогать Регину, целовать, водить языком по тонкой полоске шрама на ее теле. Пальцами она ловко расправилась с крючками на лифчике и отбросила его назад. Пришла очередь юбки, и Эмма, не церемонясь особо, сняла и ее, вместе с бельем. Регина, может быть, и хотела бы что-то возразить, но все ее беспомощные аргументы Эмма живо сцеловала и слизала с ее губ. Эмма подхватила Регину под коленями. Закинула ноги себе на пояс, все телом наваливаясь на нее, вдавливая в диван.       Легла на Регину, скользнула рукой к ее паху, протискиваясь ладонью к бедрам, утопая пальцами в густой, вязкой влажности между ними. Однако Регина была напряжена, как будто запрещала себе чувствовать желание, как будто пыталась замедлить все сильнее разгорающееся в ней, захлестывающее возбуждение. — Перестань все контролировать, — шептала Эмма, дотрагиваясь языком до уха Регины. — Расслабься. — Мы точно будем гореть в аду, — задыхающийся шепот Регины превратился в приглушенный стон, когда Эмма перевалилась набок и, обхватив Регину за плечи, целуя ее в скулу, уверенно вошла в нее пальцами. — Мы уже горим в нем, — засмеялась Эмма, кусая Регину за кончик уха.        Дав Регине немного отдышаться, опомниться, Эмма с хищной ухмылкой провернула руку, чуть сжимая, массируя изнутри податливое, мягкое, жаждущее тело Регины. И снова расправила пальцы как лепестки цветка, вытащила наполовину, маняще-щекочущими движениями лаская Регину, доводя ее до дрожи. Та закрывала лицо маленькой диванной подушкой, кусала ее и опрокидывалась назад. На кожаной обивке оставались следы ее ногтей. Она хватала Эмму и царапала ее плечи. — Эмма, — горячо звала Регина, целуя ее, позволяя ей целовать себя. Гладила ее, легко ударяла ладонью по спине, крепко прижимала к себе и сжимала ее руку ногами. Эмма ускоряла темп, входила в Регину чаще и глубже, так что та уже забывала переводить дыхание и только вскрикивала, когда уверенные пальцы Эммы надавливали слишком сильно, точно били по клавишам рояля, играя самую бурную, самую виртуозную страсть. — Эмма, — мычаще стонала Регина в ее рот, когда та, насмешливо улыбаясь, целовала ее, облизывая губы. Спускалась по шее к груди и захватывала зубами сосок, играя с ним языком. Это чувство было огромным и неподъемным. Легче перышка и тяжелее горы, обрушившейся на грудь. Это чувство расправляло сжатую в комок душу, отпускало ее в полет. Это чувство несло в себе муку, удовольствие и облегчение. Заполняло живым огнем такой несовершенный, но такой прекрасный сосуд человеческого тела. Это чувство останавливало время. И все вокруг становилось таким ярким, точно пелена обычной будничной суеты падала с глаз, открывая мир во всем первозданном великолепии, которое может увидеть лишь тот, кто готов по-настоящему смотреть не только глазами, но и сознанием. Сердцем и душой. Высшая точка любви к кому-либо. К себе. И ко всему, что есть. Экстаз. Эмма видела это чувство в глазах Регины, когда та боялась вздохнуть, хватаясь за Эмму, до боли сдавливая ее плечи. Незаметно для самой себя Регина подошла к черте, за которой ей больше не быть прежней. И теперь она перешла ее. В сердце своем она нарушила правила, которые сама же и установила, и теперь со всей остротой ощущала, как ее внешняя непроницаемость, отстраненность рассыпается на куски, крошится, и от этого ей вдруг стало так пугающе легко, как вдруг поехать на машине, когда инструктор больше не держит за руль. Регина напрягла все мышцы, пытаясь удержать себя, но волна сметающего все на своем пути расслабления опрокинула ее навзничь и пульсирующей дрожью прокатилась по всему телу. Отступать было некуда, сопротивляться бессмысленно, и Регина отдалась этому чувству целиком. Медленно шумно выдохнула и уронила Эмму на себя, благодарно целуя в лоб.

***

— Эмма! — вскрикнула Регина, когда движения Эммы становились слишком резкими, беспорядочными. — Прошу тебя. Не торопись! В ее голосе звучала обеспокоенность. — Боишься за меня? — спросила Эмма. Регина поджала губы. Эмма обняла Регину и притянула к себе, стала с нежностью гладить по спине. — Не надо, успокойся, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты со мной хоть иногда была счастлива. Пожалуйста. А что касается этого парня, — Эмма легонько стукнула пальцами себя под грудью, — то ты знаешь, у детей ведь не бывает вчера или завтра. Даже сегодня у них растянуто в одно бесконечное «сейчас». Давай и для нас будет так же. Не думать о том, что будет или чего не будет. Мы не знаем и не можем знать, что случится в будущем: может, мы расстанемся через месяц, найдем себе кого-то другого, а может, будем жить долго и счастливо, как в сказке. И я бы хотела верить в это, но в той сказке, которую мы сейчас рассказываем друг другу, не нужен счастливый конец. Каждый миг мы творим ее продолжение, когда видим, когда слышим, осознаем. Когда живем, а не ждем с надеждой или страхом, как все изменится. Ведь главное — это то настоящее, что происходит прямо сейчас. Чувствуешь? Эмма придавила руку Регины к себе. — Да, — Регина кивнула, и нежная улыбка расцвела на ее губах, когда она уловила под ладонью легкие, почти незаметные движения будущего ребенка — и был он так близко, что казалось, будто бьется под ее сердцем, которое в то же время так громко стучало под лежащей на спине ладонью Эммы.       И Регина обняла ее, уютно прижимаясь щекой к груди, и слушала ее глубокое дыхание. Все мысли вымыло из головы, и Регина просто лежала, наслаждаясь этим приятным ощущением бестелесности и легкости. — Эмма, — шептала она, чувствуя, как во рту, обжигая горло, рождается горячее слово, которое так хочется сказать, так хочется вдохнуть в губы Эммы, от которого так хорошо, так сладко, но страшно немного: вдруг, если произнести его вслух, если раскрыть эту покалывающую кончик языка тайну, стучащую в сердце, то все разрушится, исчезнет, пропадет. — Регина, это очень просто, — засмеялась Эмма, целуя ее в висок. — Я люблю тебя. — Ага… — разомлев, пробормотала Регина и тут же опомнилась, добавила зловредно: — Все кости отдавила. Тяжелая. Безнадежно возведя глаза к небу, Эмма спрыгнула на пол и направилась в ванную, услышав в спину гневное: — Заляпала диван своими жирными пальцами. Надо теперь отмыть, пока не впиталось. — Узнаю Злую Королеву… — пробурчала Эмма. — Убирай теперь.       И пока, повременив с душем, Эмма, стоя перед диваном на коленях, возилась с мнимыми пятнами, которые были видны, наверное, только истинной Злым королеве, Регина бесстыдно заняла ванную и вернулась чистая и свежая, в красивой шелковой пижаме, чтобы с новыми силами обрушиться на нерадивую Золушку с поучениями. А потом, окинув диван придирчивым взглядом, соизволила принять работу. — Ладно, сойдет. Пойдем спать, — похлопала она Эмму по плечу, помогая подняться. — Я когда-нибудь придушу тебя, — в сердцах взорвалась Эмма, бросая тряпку и перчатки в ведро. Попробуй, дорогая, — коварно сверкнула глазами Регина и подло поцеловала Эмму в губы, отравляя ядом своей бессердечности. И, поддавшись на эту уловку, Эмма горячо обняла Злую Королеву, забыв о справедливом возмездии.

* * *

      Регина сидела в кресле в комнате Эммы и внимательно изучала каталог детской мебели, прикидывая, как это все будет здесь смотреться. Эмма зашла в комнату распаренная после душа, обмотав вокруг головы полотенце. — Скоро четырнадцатое февраля. Я бы хотела съездить с тобой куда-нибудь, устроить романтическое свидание. Хотелось бы провести этот день как-то особенно…       Регина настороженно взглянула на Эмму исподлобья, прищурилась и сложила руки на груди, всем видом желая показать, какая она взрослая и строгая и как ей нет дела до этих девчачьих глупостей. — Издеваешься? — съязвила она. — Не зря, что ли, говорят, что у беременных вместо мозга зефир? — Ты злая, — хмыкнула Эмма с легкой обидой в голосе, усаживаясь на широкий подлокотник кресла. — Могла бы и подыграть. — Ну хорошо, — вздохнула Регина и с нарочитой восторженностью спросила: — И чего ты хочешь? Цветов и «Раффаэлло»? Заплетем друг другу волосы и устроим пижамную вечеринку? Отправим в небо китайские фонарики? — Было бы неплохо, — Рука Эмма поползла по спинке кресла и опустилась на плечо Регины, зарываясь в ее ниспадающие волосы. — Но можно придумать что-то более интересное и романтичное.       Эмма явно что-то задумала и теперь пыталась изобразить спонтанность только что пришедшей в голову идеи, но Регина мгновенно раскусила ее, правда, толку от этой догадливости все равно не было. — И куда же ты хочешь? — сладко вздохнула Регина, тая от поцелуев, впитывающихся горячим дыханием под кожу. — Сейчас… — промычала Эмма в ее плечо.       Распластавшись по креслу, Эмма мягко подбиралась к Регине, целовала ее висок и губами мазала вдоль скулы, остановившись на уголке рта. Полотенце с ее головы упало на бедра Регине, влажной прохладой коснувшись оголенного живота под задравшейся (стараниями Эммы, конечно) водолазкой. Эмма скинула полотенце совсем и, будто случайно, нырнула пальцами под пояс Регины, явно намереваясь пролезть ниже. Брюки Регины, ставшие какими-то тесными и неуютными, вдруг сами по себе расстегнулись, не стерпев, видно, такого нахального вторжения. Недовольно прошипев, Регина ударила Эмму по запястью, чтобы та убралась, и поспешила накинуть слетевшую с пуговицы петлю на место. Но по пути случайно зацепила собачку молнии и порывисто протолкнула ее вниз. Разумеется, Эмма проворно воспользовалась этой неосторожностью и просунула руку между непроизвольно сжавшихся бедер Регины, надавив на пах. — Что ты творишь? — возмущенно простонала Регина, выдвинувшись вперед, чтобы творить было удобнее.       Регина забралась ладонью под майку Эммы, гладила по спине, перебирая выпирающие позвонки, надавила на ее плечи. Жаркий солено-сладкий запах чистого, распаренного тела Эммы растекался влажным томлением в груди Регины. Она глотала воздух и целовала мокрые волосы Эммы, пахнущие фруктовым шампунем, жадно впивалась в ее ключицы, в шею, в подбородок и вот, наконец, добралась до ее губ. Они целовались горячо и жадно, тиская друг друга в объятьях, лаская, и вибрирующая дрожь всепоглощающей страсти пронизывала их от макушки до кончиков пальцев, хотя, возможно, это просто сам по себе включился массаж кресла, когда Регина, пытаясь немного смирить распрыгавшуюся на ее коленях Эмму, оттянула резинку ее трусов и ощутимо хлопнула по пояснице. Возмущенно дернувшись, Эмма задела пульт управления, и уже в следующий миг оказалась на полу. — Давай, выкладывай, что ты там придумала, — проговорила Регина, выключив массаж. — Ага, — солнечно улыбнувшись, Эмма метнулась к своим джинсам, висящим на спинке стула. Пока она копалась в карманах, выуживая оттуда какую-то цветную бумажку, Регина стянула с себя водолазку, в которой стало уже слишком жарко, и штаны, сложила одежду на кресло, а сама переместилась на кровать, где ее уже ждала Эмма, протянув брошюрку спортивного фестиваля в Таллахаси. — Соревнования по скейтборду? — брови Регины изогнулись вопросительной дугой. — Это же в другом штате. — Ну да… — замялась Эмма. — Лет в четырнадцать я была на таком. Там не только скейт, там соревнуются в разных видах спорта. Ролики. Батут. Паркур, ну и всякое такое. Я когда-то участвовала в юниорских соревнованиях по скейтборду. Даже медалька есть. Но потом Ингрид увезла меня оттуда в Бостон, и больше я там не была. И вот я подумала…       Эмма сидела на полу, уложив голову на колени Регины. — И ты не боишься встретиться со своим прошлым? — серьезно спросила Регина, погладив Эмму по затылку. — С тобой не боюсь.       Эмма смотрела на Регину хитро и одновременно заискивающе. — Ну хорошо, Эмма, — после некоторых размышлений вздохнула Регина, зарывшись пальцами в светлые волосы, выражая этим жестом все свое смирение перед лицом неизбежной судьбы. — Мы съездим с тобой в твой Таллахаси.       Судьба обрушилась на нее с частыми, кусачими поцелуями, роняя на кровать и нахально сгребая ладонями грудь, освобождая от кружевного плена одежды. И тепло разливалось под плавными, текучими руками Эммы, когда она ласково и невесомо гладила Регину по тонкой линии под плотной возвышенностью груди, до боли сминала, пощипывая соски, задевая их ногтями. И Регина жмурилась и постанывала сквозь зубы, а Эмма, смеясь, целовала ее в рот, воруя горячее прерывистое дыхание. Опускалась губами по шее к плечам и ниже, снова припадала к груди, теперь уже языком, облизывая и посасывая ее. Она гладила Регину по животу то верхней, то нижней сторонами ладони и с издевательской медлительностью опускалась к лобку, ныряя под кружевной шелк. Эмма стянула с Регины белье и забросила куда-то под кровать. Регина и хотела бы возмутиться такому небрежному обращению с вещами, но все ее замечания почему-то озвучивались нечленораздельным мурлыканьем, так что она благоразумно замолкла, сгорая под жадными, волнующими взглядами Эммы, представ перед ней такой беззащитной, такой обнаженной, такой красивой. Эмма облизала соленые пальцы, но не спешила продолжать свою игру, навалившись на согнутые колени Регины, насмешливо глядя на нее сверху-вниз, наслаждаясь, видимо, тем, как та, изнывая от собственного огня, кусает губы, сминает простыни, как ее щеки разгораются красным от возбуждения. Они долго так смотрели друг на друга, любуясь, нервируя, ожидая, кто из них первым решится на следующий шаг — такой с каждой секундой промедления нестерпимо желанный шаг. Регина провела пальцами по губам Эммы, погладила по лицу. Эмма поцеловала ее в ладонь. — Прелюдия немного затянулась, — учительским тоном заметила Регина и, злодейски ухмыльнувшись, резко развела колени. Эмма рухнула на нее, впечатавшись губами в живот, и стала целовать торопливо и нежно, пройдясь цепочкой мелких поцелуев, размазывая их губами по коже. Регина вцепилась в волосы Эммы, направляя голову ниже, пока ее подвижный мягкий язык не оказался внутри. От слишком напористых и диких, слишком умелых ласк Регина стонала чересчур громко и, пожалуй, даже непристойно, но, застигнутая, опрокинутая горячими, болезненно-приятными ощущениями, что поднимались откуда-то снизу и прорастали сквозь солнечное сплетение, пронизывали сердце, она забывала, что такое стыд, — просто не успевала испытать его. И она широко раскинула ноги, забрасывая их на плечи Эммы.       Палящего света в комнате стало слишком много. Регина нащупала пяткой выключатель на стене. Вспыхнули зеленоватые фосфорные звезды на потолке. Эмма заменила язык пальцами, гибко и плавно проникая глубоко внутрь, наслаждаясь теплым влажным ощущением, и губами поползла по ее телу наверх, оставляя на животе и груди память о поцелуях. Добравшись по шее Регины, до ее лица, Эмма замерла, любуясь, и кончиком языка коснулась ее полуоткрытых губ, слизывая остатки помады, пробуя ее на вкус, наслаждаясь глубоким, сочным поцелуем. Целуя, выдыхая в рот Эммы рваные стоны, Регина вздрагивала и стискивала бедра от каждого резкого движения вперед и чуть расслаблялась от плавного возврата назад, пока темп не возрос так сильно, что сердце просто не успевало попасть в этот скачущий ритм. Вырвавшись из грудной клетки, сердце птицей металось по всему телу, доходило до макушки и оттуда, вдруг замерев на мучительное мгновение, разорвалось и разлетелось миллиардом горячих брызг, окативших Регину с головы до ног и с ног до головы. Она вцепилась, судорожно сжала плечо Эммы и опала в ее в руках. Эмма укрыла себя и ее одеялом, нежно целуя в острый кончик брови.