* * *
К новой родительской роли было не так-то просто привыкнуть. Хлопоты с ребенком были изматывающими, хоть и приятными. К счастью, рядом с Эммой была Регина, которая помогала ей во всем, а также всегда можно было обратиться к Белоснежке и Дэвиду, который подсказывал, как правильно делать Генри массаж, чтобы снять чрезмерное напряжение в детских мышцах. Еще приходил доктор Хоппер, проверяя состояние Эммы, и каждый раз успокаивал ее, говорил, что с ней все в порядке и что многие матери испытывают послеродовый стресс, и в этом нет ничего страшного. Но по ночам Эмма вскакивала по нескольку раз. Ей все казалось, что Генри вдруг перестал дышать. И когда он сам будил всех криками, была втайне рада, что он все-таки дышит. Регина терпеливо успокаивала ее каждый раз, и Эмма сама же смеялась над своими страхами — но потом снова наступала бессонная ночь, и Эмма снова смотрела на потолок и нервно вслушивалась в тишину.* * *
В комнате тихо. Так тихо, что слышно, как тикают настольные часы. Оглушительный, раздражающий звук, из-за которого невозможно было уснуть. Было так жарко под одеялом и так холодно без него, все тело покрывалось неприятным липким потом. Спать хочется. Сон топчется на ресницах, но не приходит. Ребенок так громко кричит. Почему он так громко кричит? Эмма слышала, как в колыбельке кто-то хнычет, и, как зомбированная, как заведенная, потащилась в ту комнату, прихватив с собой подушку. Маленький мальчик ворочался и пыхтел, пеленки его были мокрыми, и он оглушительно ревел, призывая родителей. Эмма подошла к нему; она хотела задушить мальчика подушкой, но не смогла дотянуться до слишком высокой кроватки, и подушка выскользнула, тогда она просунула руки сквозь прутья и стала сжимать маленькую шейку мальчика, чувствуя, как под пальцами бьется, постепенно угасая, жилка детской жизни. Эмма вздрогнула, осознав себя склонившейся над колыбелью Генри. Поднимая его, она случайно ударила его затылком о деревянный край кроватки. Царапина была совсем небольшая, но Генри так сильно заплакал, что Эмма испугалась и бросила его обратно в кроватку, сама же выбежала из комнаты и налетела на Регину, которая как раз поднималась к ним из кухни, где готовила обед. День разгорался, и в окно било полуденное солнце. — Что случилось? — спросила Регина. — Ничего! — крикнула Эмма. — Мне просто нужно побыть одной. Она закрылась в спальне Регины и упала на ее кровать, закрывая голову подушкой. Но это не спасало. Совсем не спасало. Она была рядом. Темная. Она появилась снова. Она была в комнате и склонялась над Эммой, просачивалась ей под веки, смотрела на нее в упор и длинными пальцами пронзала ей грудь, вытаскивала сердце. Эмма корчилась на постели, стараясь не кричать, стараясь уговорить себя, что Темной не существует, что это всего лишь сон, галлюцинация. — Очистить свой разум, освободить сознание! — шептала она где-то вычитанные фразы для медитаций. Слова, конечно, не помогали. Эмма высыпала из шкатулки Регины свои четки, подхватила одни из них и стала пересчитывать деревянные бусины, повторяя — Очистить свой разум, освободить сознание. Нитка порвалась в руках, рассыпались бусины… или это были выпавшие гнилые зубы Эммы? Она смотрела на себя в зеркало и видела уродливую бледную старуху с паклей белых волос и выцветшими глазами; все лицо ее было сморщенным и гадким, а губы, похожие на огромных слизней, все шлепались друг о друга и шептали: «Очистить свой разум, освободить сознание». — Дорогая моя! — смеялась Темная. — Неужели ты думаешь, что я бред? А может быть, бред — это все остальное. Может быть, ты давно уже лежишь овощем в психушке, и все, что ты видишь — лишь твоя попытка уйти от реальности? Очнись, Эмма. У тебя ничего этого нет, только я. Только я настоящая, и я всегда с тобой рядом. — Неправда! — кричала Эмма, царапая виски и глаза. — Регина настоящая. — Ты ведь убила ее, ты забыла? И снова руки Эммы были липкими от крови, и снова она увидела, как Регина корчится в агонии. — Нет! Я не убивала. Она… настоящая. — Как ты докажешь это? Как ты поймешь, что все вокруг тебя — не сон твоего больного разума? Темная взмахнула руками, и из широких рукавов ее черной мантии вылетели вороны. Они набросились на Эмму, стали драть ее волосы и расклевывать лицо. Эмма прогоняла их и закрывала глаза, стараясь представить спокойное райское место. Она открыла книгу сказок, нашла там картинку с замком и стала представлять его. Но замок был охвачен огнем. И Эмма была заперта в высокой башне, тяжелые цепи привязывали ее к земле. Демонические птицы расползлись по стенам, плясали на них уродливыми тенями. Они нашептывали Эмме страшные проклятья, пытались пробраться в ее сердце и очернить его. И, не в силах бороться с ними, Эмма бросилась сквозь огненную стену замка. Но летящие черные тени не отставали, и единственным выходом было взлететь на драконе, стоящим в конце дороги. Его охранял великан. Эмма захватила с земли меч и побежала на великана, яростно вопя боевой клич, вонзила меч ему в живот и оттолкнула от себя, запрыгнула на спину дракона, ударив его по бокам. Выпустив изо рта огненный клочок дыма, дракон зафырчал, захаркал и побежал, переваливаясь с боку на бок: походка его была тяжелой и очень громкой, каждый шаг — как огромный ствол, падающий в лесу под топором дровосека. Эмма торопила его, стуча ладонями по дубленной шкуре, и дракон наконец так разогнался, что Эмме пришлось до боли в пальцах, до окровавленных ногтей вцепиться в кожистые шипы дракона. Он бежал все быстрее и быстрее, и Эмму охватывала паника, она кричала и все оглядывалась назад. Тени все еще были рядом, и когда они почти настигли Эмму, когда их длинные черные руки легли на ее плечи, дракон взмыл в воздух. Что это было? Падение или свободный полет? Эмма сначала испугалась, прижавшись к шее дракона, а потом ощутила дыхание ветра в волосах, увидела свет башен Камелота, и ей вдруг стало так спокойно. Так легко. И она расправила руки подобно крыльям, полностью отдаваясь чувству невесомости, щекотавшему живот изнутри.* * *
Регина долго не могла успокоить разволновавшегося Генри и наконец уложила его в кроватку, но не успела перевести дыхание, как в кармане зазвонил телефон. Регина, чертыхаясь, дернула трубку, надеясь, что звонок не разбудит еле-еле уснувшего Генри. — Да? — сказала она полушепотом, выходя из комнаты. — Регина, это шериф Грэм. Возникли проблемы с Эммой. — Но это нелепо… Регина толкнула дверь в спальню и обнаружила, что там все вещи были перевернуты и разбросаны по полу. Окно было раскрыто настежь, и ветер, рвущийся через разбитое стекло, шевелил разодранные розовые шторы. — Она напала на рабочего, порезала его осколком стекла и угнала грузовик. — Понятно, — обреченно вздохнула Регина. — Скажите ему, я возмещу ущерб, сейчас я подъеду, — устало проговорила она и собиралась уже бросить трубку. — Погодите! — остановил ее Грэм. — Что еще? — глухо спросила Регина, холодея. — Произошел несчастный случай на мосту Гэлдероуз… — А… — Регина замерла, и в горле застрял вопрос, на который Грэм тем не менее услужливо ответил: — Машина упала в реку. Мы пока не знаем, что с Эммой… Регина резко оторвала трубку от уха и прижала к груди, улавливая голосовые вибрации Грэмма, а он, вероятно, слышал ее сбившееся дыхание и беспокойный стук сердца. Грэм говорил что-то еще, с протокольной холодностью и сдержанным участием. Но Регине его дежурная, чеканная речь казалась набором бессмысленных звуков, которые текли из трубки, постепенно превращаясь в равномерные гудки. Грэм уже давно замолчал и отключился, а Регина все еще держала телефон, как будто боялась выпустить его из рук. А потом в ней точно разжалась пружина. Регина стала быстро и с механической четкостью выполнять необходимые действия, не задумываясь надолго. Быстро переоделась, затем подхватила Генри, отнесла его к машине, стараясь не разбудить, уложила в детское кресло, сама же села за руль.* * *
— И вот стою я, значит, на светофоре, и тут налетает на меня она. Как ураган, — энергично размахивая пухлой рукой (второй он прижимал к животу компресс), толстый рабочий в очередной раз пересказывал патрульным происшествие. — Как же я перепугался, когда увидел ее! Она была вся в крови: голова, лицо, руки — все в порезах. Она набросилась на меня вот с таким осколком стекла (он отвел руку в сторону), размахивала им, как ножом, порываясь вспороть меня, вытолкала из машины, отчаянно молотила кулаками в грудь и что-то кричала. Я ни черта не понял. Такие страшные были у нее глаза. Она все оглядывалась и переговаривалась с кем-то, отгоняла от себя кого-то. Как будто ее кто преследовал. Я сразу понял, что она немного того… ну (он выразительно покрутил пальцем у виска), но не смог ее остановить. Она запрыгнула в машину и уехала. А потом вот… упала.* * *
Регина подъехала к желтой ленте, которой полицейские огородили въезд на мост. На дороге валялся сбитый и покореженный знак ремонтно-строительных работ. И сами строители сгрудились чумазой толпой возле ограждений и шумно переговаривались, озабоченно поскребывая бородатые лица, пока один из них не обернулся. Разговоры тотчас прекратились. Регина не обращала на них внимания. Она вышла из машины, но далеко отходить на стала, придерживаясь за открытую дверь, позвала: — Шериф Грэм! Шериф обернулся. Вздохнул глубоко, выпрямился и подошел к ней. — Мисс Миллс, — сказал он, внутренне напрягаясь. — Мы не смогли задержать мисс Свон. Она превысила скорость и не справилась с управлением. И вот… машина слетела с моста. И… — он положил ладонь на плечо Регине. — Внизу уже работает береговая служба и скорая помощь подъехала. Сейчас ее вытащат. Но… вы должны быть готовы к худшему… Мне очень жаль. — Я поняла, — отрывисто ответила Регина. Она села обратно за руль и, развернувшись, съехала вниз, к реке, вышла из машины , — как раз тогда, когда водолаз вынес Эмму и положил на песок. Руки и голова той были в крови, хотя вода почти все смыла. Страшное осознание пришло сразу, острым лезвием полоснув по разуму, но с какой-то отчаянной надеждой Регина смотрела, как бригада врачей бросилась реанимировать Эмму. После нескольких неудачных попыток доктор Вейл сокрушенно качнул головой, снял перчатки и зафиксировал время смерти. Регина ничего не почувствовала — было даже странно, насколько ей вдруг безразлично, так пусто все стало. Равнодушно и как-то отстраненно она наблюдала, как полицейские накрыли мертвое тело куском серого брезента, слышала их рваные, шипящие фразы по рациям, вызов коронера и какие-то еще указания. Все это казалось совершенно немыслимым, несущественным, будто происходило не по-настоящему, в каком-то бредовом сне, из которого Регина поспешила уйти, но стоило сделать шаг, как ноги вросли в землю, и под ними образовалась трясина, утягивающая вниз, на дно. Черная смолистая жижа, стремительно поднимающаяся из бездны, опутывала липкими холодными щупальцами, подбираясь к горлу. Дышать стало трудно, ветреный воздух, смешанный с песком и водой, вползал в горло шипастой змеей, рассыпался под ребрами острыми иглами и давил, царапал грудь изнутри. Но пока свет еще не погас, пока тьма не завладела всем вокруг, Регина схватила за плечо подбежавшую к ней медсестру. — Я оставила Генри в машине, забери, пожалуйста, — на удивление кротким и тихим голосом попросила Регина, бледнея и оседая на землю. Доктор Вейл подхватил ее под руки. Потом где-то очень далеко, как будто в другом мире, раздался пронзительный женский визг, кто-то заметался, забился в безудержной истерике, захлебываясь надрывными воплями и криками. В горле саднило. Стоны не прекратились. От острого запаха нашатырного спирта щипало в глазах. Все происходило быстро, но казалось таким медленным, заторможенным. Твердые горячие руки закатали рукав свитера и ослабили пояс на брюках Регины. На плече стянулся тугой жгут, под кожу вонзилась игла, разливая по венам жгучий яд. Удушающей волной накатила безразмерная, неподъемная слабость. Реальность раздробилась на куски, покачиваясь перед глазами облетевшими птичьими перьями, и осыпалась на гладь взволнованного ветром озера. Регина перестала вырываться и, обессилев, стихла. Кислородная маска плотно облепила лицо, заполняя легкие прохладным горьковатым воздухом. Липкая испарина расползлась от головы к ногам и вернулась обратно. Мимо проплыло детское автомобильное кресло, за ним проследовала синяя форменная куртка, Регина хотела встать, нервно потянулась к пластиковому «наморднику», срывая его. Ничего не получалось: дрожащие пальцы не слушались и скользили. Два ярко-голубых огонька расплывались над зеленоватой ширмой. Доктор Вейл склонился над Региной, плавно опустил ее руки и спокойно сказал: — Мисс Миллс, не волнуйтесь, это действие препарата, где-то через час вы проснетесь, а сейчас лежите смирно и постарайтесь расслабиться, — его глухой голос растворился в тяжелых темных водах. Взвыла сирена, смешиваясь с детским хныканьем.