***
Духота острой удавкой стягивала горло, и в полумраке дымовой завесы трудно было разобрать лица. В кумаре однородного бормотания время от времени всплывали какие-то резкие слова, окрики, пьяный смех. Стучали бильярдные шары. Эмма не особо вслушивалась, задыхаясь от едкого сигаретного запаха, впитывающегося в кожу. Шершавые руки Малкольма легли на плечи. Музыка в клубе состояла из беспорядочных звуков, напоминающих скрежет бензопилы или грохот отбойного молотка, надрывные, сиплые голоса выкрикивали какие-то песни, смысл которых терялся в целой россыпи ругательств и оскорбительных жестов. И вдруг зазвучала другая песня — она была более мелодичной, более стройной, и чуть хрипловатый женский голос пел что-то об утраченных надеждах. Баюкающий блюз вползал в голову и туманил мысли, пожалуй, даже сильнее жгучего абсента, которым Эмму угостил Малкольм. В приглушенном освещении разноцветных софитов, сквозь чащу вытянутых вверх рук, покачивающихся в такт музыке, как водоросли, исполнительница была похожа на багрового осьминога, и кожаная юбка ее обтягивающего платья облепляла тело, напоминая кружевные оборки ламинарий. Эмма пьяно хихикнула и поделилась своей ассоциацией с Малкольмом. Он засмеялся, приблизился к ней и заговорил прямо в ухо: — Это Урсула. Она приходит сюда иногда, потому что здесь она чувствует себя снова молодой. Здесь мы все — вечные дети. — Понятно, — Эмма шумно выдохнула, почувствовав на шее прикосновение горячих губ Малкольма. И от этого влажного поцелуя вспыхнуло желание, становившееся тем сильнее оттого, что руки Малкольма обхватывали грудь Эммы, пальцами приминая сосок. И становилось жарко между стиснутых бедер, и сознание растворялось, качалось в голове, обращалось в дым, и тело становилось таким безвольным, кукольным, еще более пьяным, неуправляемым. Эмма забывала, что с ней происходит, в каком-то бреду обернулась к Малкольму, стала ластиться к нему, как весенняя кошка, влезла развязным поцелуем в его рот, неловко, с раздраженной торопливостью и нетерпением дергая его за ремень на поясе. От покалывающего, болезненного возбуждения сводило ноги, и Эмма была не в силах сопротивляться ему. Оно горело в ней как нарыв, как воспаленная язва, и надо было что-то сделать, чтобы погасить, чтобы избавиться от него. Эмма нетерпеливо набрасывалась на Малкольма, готовая заняться с ним сексом прямо тут, но все же он отвел ее в замызганный туалет и уже там, усадив на крышку унитаза, прижал спиной к сливному бачку. Эмма помогла ему снять штаны. — Полетаем, детка, — пошловато дернул он бровями и вошел в Эмму до самого основания. Почувствовав в себе крепкий член, Эмма выдохнула, изнемогая и расплавляясь в пьяных руках Малкольма. Они упивались животным угаром, не обращая внимания на хлопающие двери от снующих туда-сюда посетителей клуба. В какой-то момент Малкольм стал ерзать на Эмме и все порывался вытащить из нее член, но она крепко обхватывала его ногами и не давала этого сделать, прижимая к себе. И, не в силах больше сдерживаться, Малкольм стремительно кончил. Почувствовав внутри себя вязкую, теплую сперму, Эмма вдруг разозлилась и спихнула Малкольма с себя, подбежала к раковине. — Твою мать! — выругалась она, нервно смывая с себя белые пятна холодной водой из крана. — Почему ты не надел резинку? — Я предпочитаю естественность, — Малкольм пристроился к Эмме сзади, облизывая ее плечи и волосы. — Презервативы мешают ощутить всю глубину наслаждения. — Если я залечу от тебя, я тебе устрою всю глубину наслаждения, — Эмма толкнула локтем осоловевшего и расслабленного Малкольма. — Да не парься ты, — лениво буркнул он, придерживаясь за кафельную стенку. — Со мной можно летать, не залетая. — Ага, конечно, — рявкнула Эмма. — У вечных детей не бывает детей. Разумеется. Она вылетела из просмоленного клуба и побежала по объятым сумерками улицам в сторону больницы. Но, увы. Она все равно опоздала. Доктор Вейл в этот день принимал до шести, а время безжалостно ушло далеко вперед и приближалось к восьми вечера. Поцеловавшись с закрытой дверью, Эмма поплелась в аптечный отдел небольшого магазинчика и кое-как убедила продавщицу, немолодую женщину, похожую на добрую фею-крестную, выдать ей необходимые лекарства без рецепта, чуть ли не изображая психические припадки, даже позвонила доктору Вейлу на мобильный, и он по телефону уверял фармацевта, что действительно прописывает Эмме эти лекарства, и Эмма обещала, что на следующий день обязательно принесет рецепт. Сердобольная фея все же сжалилась и вынесла упаковку голубых таблеток. Эмма тут же закинула две штуки в рот, запив их купленной минералкой. И от радости чуть не забыла о происшествии в клубе — вспомнила уже почти на выходе, столкнувшись в дверях с Региной, резко развернулась и метнулась обратно к прилавку. — Дайте мне еще пачку презервативов и противозачаточное следующего дня, — выпалила она, размашисто бросив деньги на стол. — Вижу, мисс Свон, у вас таланты не только в музыке, — уколола ее Регина. — Ага, мои таланты просто горят огнем! Эмма резко обернулась и гортанно рассмеялась. — Вы бы поосторожнее с этим огнем, а то ведь можно и обжечься, — Регина презрительно скривила губы и сжала пальцами виски. Сбрызнув водой сквозь зубы, Эмма запила таблетку противозачаточного. — Беспокойтесь лучше о себе. Может, если займетесь своими талантами, то и голова перестанет болеть. Эмма достала из упаковки презерватив и попыталась засунуть его в сумку Регины, но та, разумеется, не позволила. — Хамка, — сквозь зубы буркнула Регина, прижав сумку к себе. — Да ладно, — вальяжно протянула Эмма и похлопала Регину по плечу. — Относитесь к этому проще. — Это уже просто выходит за всякие рамки, — Регина брезгливо отдернулась. — Нет никаких рамок! — воскликнула Эмма и коснулась основанием ладони лба Регины. — Они только здесь. В голове. Злая Королева натурально зашипела, забулькала, задрожала, как закипающий чайник со звенящей подпрыгивающей крышкой, и темные, как страшное проклятье, глаза ее запылали кровавыми молниями — но Эмма успела отскочить от нее и выбежала из магазина, захлопнув за собой дверь.***
Домой идти совершенно не хотелось. Теплый весенний вечер кутал плечи в легкую дымку, и Эмма решила прогуляться по городу: прошла вдоль побережья реки и вскоре вышла к детской площадке — деревянному замку, окруженному крепостными стенами с перекидными мостами-горками, отвесными скалодромами и прочими орудиями, которые облюбовали юные скейтеры, используя в качестве плацдарма для своих трюков. Среди ребят Эмма легко узнала щуплого Мартина. — Отец все-таки купил тебе доску? — засмеялась Эмма. — Ага, вчера, — гордо засиял Мартин и прищелкнул обновкой. — А можно, я попробую? — Только не сломай! — Постараюсь, — улыбнулась Эмма и, разбежавшись, запрыгнула на скейтборд. Ветер играл в волосах, и в груди нарастало чувство того самого драйва, которое Эмма испытывала всегда, когда каталась на скейтборде. Все звуки сливались в один грохочущий стук пластиковых колес по асфальту, по дереву и снова по асфальту. Эмма пару раз обвела площадку, проехалась слайдом по перилам, по бревну, захватив одной рукой край доски, перепрыгнула с одной миниатюрной крыши на другую и приземлилась возле горки. Правда, неудачно и грудью протаранила землю, скейт вылетел в одну сторону, Эмма — в другую, и ноги по инерции шлепнули ее по спине. — Эй, ты в порядке? — Мартин подскочил к ней, помогая встать. — Жить буду, — Эмма сплюнула кровь с губ и вытерла рот рукой. Присвистнула, — А красиво я убралась. — Ага, — расслабленно засмеялся Мартин. — Неплохой скорпиончик получился. И так она каталась вместе с подростками, пока совсем не стемнело. Эмма проводила Мартина до дома и там встретилась с Голдом. Тот сидел на скамье под оранжевым фонарем, уперев подбородок в выставленную трость. Довольство разливалось по его худощавому лицу желтоватым румянцем. — О, Эмма, — приветливо улыбнулся он. — Я сейчас заглянул в списки, что выложили на сайте. И я поздравляю вас. Вы допущены на следующий экзамен. — Я думала, Регина меня сразу вычеркнула! Эмма засмеялась, только вдруг замолкла, подозрительно взглянув на Голда. — Без вашей помощи не обошлось, я правильно понимаю? — прищурилась Эмма. — Мы же с вами договорились… — Даже если и так, это не только ради вас, но и ради нас: нашей Академии нужны такие, как вы, — живые, яркие, талантливые, — Голд растянул тонкие губы в хитрой улыбке. — И уж поверьте мне — если бы Регина Миллс не видела в вас всего этого, мне бы никак не удалось ее убедить. Она бывает очень строгой, но лишь потому, что стремится к совершенству. Но не обращайте внимания на ее холодность, уверен, что вы ей понравились. По крайней мере — заинтересовали. — О! Сомневаюсь в этом, — неловко закашлялась Эмма. — Мы с ней встретились сейчас случайно. И боюсь, ей не очень понравилось… мое, кхм… чувство юмора. — Ничего. Она это переживет, — доброжелательно подмигнул Голд. Эмма смотрела на него и думала, что, наверное, не стоит сопротивляться счастливому случаю, раз уж он так широко улыбается лягушачьим ртом. В дневнике Эмма записала: «Говорят, что, едва взглянув на человека, за несколько секунд можно принять решение — хочешь ли ты заняться с ним сексом или нет. Так вот. Взглянув на Регину, я сразу поняла — “да, хочу”. И почти в тот же миг это и произошло, как по волшебству. Во всяком случае, выходя из ее кабинета, я чувствовала себя ментально изнасилованной».