Прикосновение к огню

* * *

      Голд готовил музыкальную постановку «Красавицы и чудовища», где, как он надеялся, сыграет Эмма. Но у нее никак не складывалось с этой музыкой. Там, где требовались резкие, порывистые движения рук, перепады громкости, и вся эта экспрессия, — мелодия давалась Эмме легко, но там, где нужно было играть партии Красавицы — плавные, переливчатые, разделенные аккорды, где нужны были большая точность, медлительность при ровном звучании, там у Эммы случались проблемы: ее пальцы не слушались и залипали на клавишах или наоборот — проскакивали нужные ноты. Регина даже хотела вообще заменить Эмму, но Голд настаивал, говорил, что никто не проживает музыку так, как она. Еще был вариант поставить Эмме с кем-нибудь в пару и разложить партитуру на четыре руки. Но и это оказалось провальной затеей. Эмма могла быть только солистом, потому что совершенно не чувствовала и не слышала своих партнеров, полностью погружаясь в свои собственные ощущения и переживания. Другие музыканты просто не успевали понять ее, уследить за ее движениями, и слишком слышны были стыки, слышна была разница между игрой одного и другого музыкантов. Не хватало какой-то стройности и сглаженности. Тогда Голд, льстиво уповая на высокий профессионализм, предложил Регине самой сыграть в паре с Эммой.       Регина была настроена не слишком оптимистично, однако решила попробовать. Поначалу из этого не выходило ничего хорошего. Эмма заметно волновалась и сбивалась с ритма. Но Регина была настойчивой, и они проигрывали партию снова и снова. И они с Эммой играли первый танец Красавицы и Чудовища. Музыка была торжественной и одновременно — нежной, интимной, вкрадчивой. Вальсовое трехзвучие смешивалось с лиричной мелодией, такой тихой, такой хрупкой, что Эмма боялась разбить ее неосторожным движением, играла почти кончиками пальцев. Потом сердца начинали биться сильнее, темп учащался, звучал громче и жарче. И рояль превращался в просторный дворцовый зал, переполненный ярким светом роскошных люстр. Эмма и Регина будто танцевали, выстукивая каблуками ритм по черно-белым клавишам пола, подхватывали друг друга, кружились и растворялись в этой захватывающей музыке, в этом танце, в этой жизни. Но капризная музыка не всегда хотела подчиняться Эмме, и как-то раз посреди очередного сложного летящего аккорда мелодия рассыпалась. Эмма в раздражении вскочила с табурета, и Регина силой усадила ее на место, придерживая за плечи. Эмма невольно тесно прижалась к ней, в этот момент вдруг увидев в Регине самую крепкую опору. Схватила ее за руки, чтобы не отпускала, согнулась, держась за Регину, часто задышала, чуть ли не теряя сознание. Она дрожала, точно от холода, и никак не могла успокоиться. — Мисс Свон, что с вами? — взволнованно спросила Регина, постукивая Эмму по спине. — Все в порядке… — Эмма сглотнула и выпрямилась. — «Чем ближе Красавица узнавала его, тем больше понимала, что внутри этого страшного, пугающего чудовища, глубоко внутри, таится человек, который очень боится быть хорошим, боится быть привлекательным, боится, что его полюбят, а потом сделают больно. И поэтому он предпочитал отдаляться от людей, надевая маску жестокого бессердечия», — Эмма читала вслух книгу, которую Голд взял за основу своего мюзикла, и горестно вздохнула. — Я тоже очень люблю сказки. Но, увы, в жизни ни одна Красавица не захочет смотреть в глаза Чудовищу, и никакая «любовь» не спасет его. А вдруг Красавица обманулась? Вдруг и нет никакой любви, и это всего лишь обман, помутнение рассудка? — Люди часто путают любовь с другими чувствами, но это совершенно не значит, что любви нет, — убежденно ответила Белль. — И лучше ошибиться в любви, чем не любить вообще. Потому что без любви жизнь лишена всякого смысла. Возможность позаботиться о любимом человеке, способность простить и принять его всем сердцем — высшая награда за все, что мы делаем, искупление за возможные ошибки, которые мы совершаем. — Но однажды Красавица очнется и увидит, что Чудовище так и осталось Чудовищем и никакой поцелуй любви не может спасти его. Ведь жизнь — это не сказка, — мрачно заключила Эмма. — Чудо не свершится.       Белль погладила Эмму по волосам. — Ты права, Эмма, жизнь — это не сказка, и здесь чудеса происходят не вдруг, но все же они случаются, если ты будешь терпеливой, внимательной и если ты сама позволишь этому чуду свершиться, не будешь бояться его. И тогда любовь обязательно победит любых монстров, превратит чудовище в самого прекрасного принца. — Как ты это хорошо говоришь, Белль. Ингрид говорила мне почти то же самое, и видишь, что с ней теперь стало, — вздохнула Эмма. — Чудовище боится не только того, что ему сделает больно тот, кого он любит, но гораздо сильнее он боится, что сам может причинить боль тому, кто осмелился полюбить его.