Из девочки в леди Долохову

       Через неделю после родов леди Лестрейндж совсем оправилась. Как мне по секрету сказала Лагерта, Милорд лично использовал какое-то очень сильное темное заклинание, которое поставило Беллатрикс на ноги так быстро. То же было и с мальчиком – родившись раньше положенного срока на три недели он был вполне здоров, и его жизнь не вызывала никаких опасений. Словом, и мать, и сын были готовы к торжественной церемонии наречения Астериона его именем.        Все проходило в Лестрейндж-холле, в котором собралось бесчисленное количество гостей. Вся чистокровная аристократия была на церемонии, а также присутствовало множество делегатов из всевозможных стран. Наверное, столько народу не было ни на одной инаугурации в истории. Я сравниваю церемонию с инаугурацией, потому что подтекст был именно такой. И те, у кого были глаза, не могли не понять, какое положение имел Астерион.        Нам с Антонином выпала честь стоять в первых рядах, совсем близко от большой чаши, покрытой рунами, над которой стоял старик Лафингтон, который должен был провести обряд. Церемония проходила очень пафосно и красиво. Пока Лафингтон зачитывал длинное заклинание на латыни, Рудольфус передал мальчика в руки Тёмного Лорда, стоящего с другой стороны чаши, и тот погрузил младенца в теплую воду, пропитанную магией. Защелкали вспышки фотоаппаратов, и на следующее утро на первых полосах всех газет красовалось фото, на котором Повелитель держал в руках крестника. Я так залюбовалась этой величественной картиной, что не сразу заметила, что меня зовет Лагерта. - Пэнси! – шикнула мисс Лафингтон. – Беллатрикс велела, чтобы ты сказала Эйлин, что Рабастан ждет её по делу в картинной галерее на втором этаже. - Что? Я? – удивилась я.        Я только теперь заметила, что Рабастана не было в зале. Хотела было спросить у леди Лестрейндж, что происходит, но Беллатрикс стояла далеко от меня, рядом с Рудольфусом у чаши, и я не могла дергать её на глазах у всех в такой момент. - Да, давай! – подгоняла меня Лагерта настойчивым шепотом. - Ладно, - кивнула я. – Я скоро вернусь, - сказала я Антонину, после чего поспешила к Эйлин, которая одиноко стояла в первом ряду, сверля взглядом Беллатрикс. - Рабастан просил позвать тебя в картинную галерею, - без приветствия заявила я. - Что он там хочет? – скривилась Эйлин. – А, наверно, мой портрет готов? - Наверно, - кивнула я.       Мы обе с трудом протолкались к выходу из зала, что было весьма проблематично с моим огромным животом и с пышными юбками кремового платья Эйлин. - Ты-то зачем туда идешь? – презрительно спросила волшебница. - Ну, тоже хочу взглянуть, - нашлась я. – И в зале мне душно. - Конечно, столько народу! – фыркнула Эйлин. – Такое торжество, такая церемония! Всё только из-за ребёнка. Ну, ничего, ты не думай, скоро и у меня будет сын, и тогда мы ещё посмотрим, кто достигнет власти и величия…        Так говорила Эйлин Лестрейндж, поглаживая свой ещё совсем незаметный животик и шагая впереди меня. Я же, толком не понимая, что именно задумала Беллатрикс, шла вслед за ней, чтобы убедиться, что Эйлин дойдёт до галереи. - Ну, посмотрим, как меня изобразили, - заявила Эйлин, проходя через двойные двери.        Как только я перешагнула порог вслед за нею, за моей спиной хлопнули двойные двери, которые закрыла Лагерта. В то же время с другой стороны огромного зала появился Антонин, вставший в дверях. - Что это значит? – тут же напряглась Эйлин. – Где Рабастан? - Достаточно далеко, - заверила волшебницу Лагерта. – Ты его больше не увидишь. - Экспеллиармус, - проговорил мой муж, и палочка выскользнула из тонких пальчиков Эйлин, и упала прямо к ногам Лагерты, за которой не застоялось – подняв артефакт, она тут же переломила его. - Что это значит?! – повторила Эйлин уже более требовательно. – Вы не можете мне ничего сделать. Я – новая фаворитка Тёмного Лорда! И я беременна от него. - Вот именно, - кивнул Антонин. – Пэнси, ступай, тебе ни к чему это видеть… - Эта женщина угрожала нашим детям, я хочу видеть всё, что здесь произойдёт, - отрезала я. - Справедливо, - кивнул Антонин, и больше не возражал против моего присутствия. - Он накажет всех вас, если хоть волос упадёт с моей головы! – воскликнула Эйлин. - Да, но Беллатрикс он никогда не тронет, - заверил волшебницу Антонин.        Глаза волшебницы расширились в немом ужасе, и она помотала головой. - Она не посмеет…        Одновременно с этими её словами в двери, у которых стоял Антонин, быстрым шагом прошла Беллатрикс Лестрейндж. Хотя она была в очень красивом и торжественном багряном платье с нетугим корсетом, открытыми плечами и в меру пышными юбками, вид у леди Лестрейндж был такой, словно она не на приёме в честь своего сына, а на поле боя. Не слова не говоря, она стремительно пересекала зал, в упор глядя на Эйлин. - Вы не можете, не можете, - бормотала та, понемногу пятясь назад.       Так как я стояла в аккурат за спиной Эйлин, то могла видеть, с каким лицом к ней шла Беллатрикс. И, Мерлин и Моргана, я бы никому не пожелала перейти ей дорогу… Это уже была не та грациозная красавица, которую я могла видеть в светской гостиной, это был зверь, боец, воин, убийца. Её лицо было искажено гримасой ненависти, а в глазах горело настоящее безумие. Беллатрикс Лестрейндж не видела никого и ничего кроме своей жертвы, и шла к ней с чётким намерением убить. - Вы не можете меня трогать! – в отчаянии воскликнула Эйлин, когда Беллатрикс поравнялась с ней.        А в следующую секунду леди Лестрейндж профессиональным ударом опытного бойца всадила в живот девушки кинжал. Надо представлять, с какой силой она била, чтобы пронзить плотный корсет и вонзить кинжал по самую рукоять. Эйлин закричала, а Беллатрикс, взяв её за загривок, прижала волшебницу к себе, не позволяя ей отстраниться, и всадила кинжал ещё раз, на этот раз повернув его вправо, а потом влево.        Эйлин пошатнулась, когда Беллатрикс вырвала из неё окровавленный кинжал, и зажала рану обеими руками. Кровь уже заливала её платье, и Эйлин в ужасе озиралась, безуспешно ища помощи.        Но этого было мало для Беллатрикс. Одним броском, подобно змее, она кинулась на окровавленную волшебницу и буквально впечатала её в пол – только гул пошел от удара головы Эйлин об паркет. Леди Лестрейндж тут же оказалась на ней сверху, коленом встала на быстро вздымающуюся грудь волшебницы, которая стонала и дрожала всем телом, пытаясь зажимать рану. - Доигралась!? – прокричала Беллатрикс в лицо мадам Лестрейндж, склонившись над нею и сгребя черные волосы в охапку, оттягивая голову Эйлин назад. – Чего ты ждала!? Что я – я, Беллатрикс Лестрейндж! – просто отойду в сторону, и позволю такому ничтожеству, как ты, быть с Милордом!? Или, может, что я позволю родиться твоему ублюдку!?        Эйлин колотила дрожь, она захлебывалась слезами и стонала в голос. - Мой ребёнок… Мой ребёнок… - прокричала она, зажимая трясущимися руками рану внизу живота. - Я скормлю его собакам! – зарычала Беллатрикс низким, клокочущим голосом.        А потом леди Лестрейндж без труда оторвала слабеющие ладони Эйлин Нотт от кровоточащей раны и к моему ужасу запустила туда руку, безжалостно разрывая рану ещё больше. Эйлин зашлась таким душераздирающим воплем, и так забилась, что я не выдержала и кинулась к Антонину, чтобы дрожащими руками вцепиться в его руку и спрятать лицо на его груди. - Не смотри, - шепнул мой муж, и положил руку мне на затылок, прижимая меня к себе.        Я никогда в жизни не слышала, чтобы человек кричал так, как кричала Эйлин Нотт. В Битве за Хогвартс я слышала много предсмертных криков, слышала вопли волшебников, умирающих в лапах акромантулов, слышала стоны умирающих от страшных увечий. Но я никогда и не думала, что человек может издавать такие звуки, как несчастная Эйлин. Она заходилась совершенно нечеловеческим ором, переходила на фальцет, визжала и надрывалась чудовищным хриплым рыком. Я слышала, как она бьется в конвульсиях, скребет ногтями по полу, срывая их, бьется головой о паркет.        Когда Эйлин затихла и стала хрипло стонать, очевидно, теряя сознание от запредельной боли, я осмелилась взглянуть на неё. Над распростертым на полу телом чуть живой волшебницы, подобно какому-то монстру сидела Беллатрикс. Где была её врожденная грация? Пожирательница Смерти восседала на своей жертве, сгорбившись, как дикий зверь. Её великолепное платье было местами разорвано, руки оцарапаны, а прическа пришла в полный беспорядок. И вся Беллатрикс Лестрейндж была в крови – юбка её платья словно пропиталась ею, как и наряд Эйлин, и её руки были багряными. И что страшнее всего – в правой руке Беллатрикс победоносно сжимала что-то, напоминающее кусок мяса. Мгновением позже я разобрала плохо сформировавшееся тельце, и меня сильно замутило.        Эйлин, которую били судороги, помутневшим взглядом смотрела на своего убитого ребёнка в руке Беллатрикс, и из её глаз градом катились слезы. Беллатрикс же вдруг зашлась таким хохотом, что мне сделалось страшно. - Вот твой избранный! – рявкнула она, тыча окровавленным куском мяса в лицо Эйлин.        Растерзанная девушка дернулась, как от удара, и её стошнило. - Какая мерзость!       Беллатрикс расхохоталась ещё более одухотворенно и с выражением упоения и неприкрытого садизма на лице отшвырнула то, что держала в руке, в сторону и опять схватила Эйлин за волосы, хорошенько встряхнув её. - Ты даже не представляешь, насколько мне приятно тебя убивать! – с придыханием призналась Беллатрикс, склонившись к самому лицу Эйлин. – Какое наслаждение я испытывала, убивая твоего ублюдка! И, конечно, я буду счастлива, этими руками лишая тебя жизни!       После этих слов леди Лестрейндж сжала пальцы на горле Эйлин и сдавила его с такой силой, что та сразу же захрипела и из последних сил схватилась руками за руки Беллатрикс, забившись в предсмертных конвульсиях. Хохоча диким голосом, леди Лестрейндж несколько ослабила хватку. Потом, едва Эйлин успела восстановить дыхание, Пожирательница Смерти опять сдавила её шею очень сильно. И так ещё несколько раз. Наконец, когда Эйлин совсем ослабела и уже теряла сознание, а Беллатрикс вдоволь наигралась, она прекратила смеяться и опять заговорила: - Последнее, что ты увидишь перед своей жалкой, собачьей смертью, будет моё лицо. Я хочу, чтобы ты смотрела мне в глаза до самого конца и понимала всю степень своей глупости. К слову сказать, тебе будет интересно узнать, что я скормлю тебя инферналам Милорда. И когда твои останки будут догнивать на дне пруда у Цитадели Змея, я буду жить с Тёмным Лордом, смотреть, как растут наши дети, и раз за разом с невозможным удовольствием прокручивать в голове воспоминания об этом дне.        Договорив, Беллатрикс впилась в горло Эйлин Нотт, опять проявив какую-то совершенно чудовищную силу. Я видела, как её пальцы впились в нежную кожу на шее умирающей соперницы, царапая и разрывая её, и слышала, как захрустела трахея или даже позвоночник Эйлин. А потом Беллатрикс сдавила горло девушки особенно сильно, глядя ей прямо в глаза, послышался резкий щелчок, и Эйлин замерла с открытым в немом вопле ртом. Беллатрикс Лестрейндж подавила её горло до тех пор, пока её пальцы не вонзились во вспухшие артерии, разодрала их с большим удовольствием, испачкавшись в крови ещё сильнее, выпрямилась, сидя на Эйлин, и оценивающе оглядела результат своих действий. Покачала головой, как художник, не вполне довольный своим творением, и заявила: - И всё равно меня очень сильно раздражают её наглые глаза!        Я поспешила опять отвернуться и прижаться к Антонину, так как Беллатрикс вновь склонилась над поверженной конкуренткой (если Эйлин вообще когда-либо могла конкурировать с Беллатрикс Лестрейндж), а потом послышался негромкий треск разрываемой плоти и тихий клокочущий звук, словно что-то лопнуло. Я подождала немного, потом опять решилась обернуться к Беллатрикс и её жертве.       Теперь, когда на лице несчастной Эйлин, в девичестве Нотт, зияли пустые окровавленные глазницы, Беллатрикс Лестрейндж была вполне довольна. Полюбовавшись на перекошенное и изуродованное лицо девушки с минуту, она встала, оправила юбки своего испачканного кровью платья и выпрямилась с таким невинным и спокойным видом, словно только что закончила светскую беседу. Её лицо совершенно разгладилось, и теперь имело умиротворенное выражение женщины, полностью довольной собой и всем, что её окружает. Все было хорошо, если не считать кровавых брызг на её бледных щеках, множества пятен крови, темнеющих на багряной юбке, да окровавленных по локоть рук. - Антонин, не будешь ли ты так любезен помочь мне с телом? – светским вежливым тоном попросила леди Лестрейнж. - Вы обе, возвращайтесь в зал и ведите себя так, словно ничего не было, - велел нам с Лагертой Антонин, после чего направился к Беллатрикс.       Я ошалевшими глазами смотрела на то, как мой муж и отец моих детей поднял тело растерзанной Эйлин Нотт взмахом палочки и, накинув на неё свою мантию, начал левитировать труп к одной из картин. Беллатрикс же подняла то, что осталось от ребёнка Эйлин Нотт, видимо, чтобы выполнить своё обещание, и, мурлыкая что-то себе под нос с самым довольным видом, двинулась за Антонином, даже капельку покачиваясь под только ей известную мелодию. - Первые среди равных, - пропела Беллатрикс пароль, и одна из самых больших картин открылась подобно двери.        Беллатрикс, припевая и пританцовывая, первая зашла в тайный ход, и мы с Лагертой увидели отблески Люмоса. Вслед за леди Лестрейндж двинулся Антонин, левитируя перед собой труп. Когда же вся процессия скрылась в тайном ходе, картина вернулась на место.        С хлопком появилось двое домовиков, которые принялись чистить испачканный кровью и рвотными массами пол, а мы с Лагертой припустили к выходу на черную лестницу так быстро, как только было возможно. Крепко держа друг друга за руки, чтобы не навернуться на узкой винтовой лестнице, мы без единого звука сбежали на первый этаж, вышли в коридор для слуг и только преодолев его и оказавшись в холле замка, мы остановились, чтобы восстановить дыхание. - Мерлин и Моргана, ты видела это? – дрожа, спросила я, не выпуская точно так же трясущиеся руки Лагерты из своих. - Видела, - решительно кивнула девушка, всё ещё бледная от потрясения. - Она же ненормальная! – шикнула я. - А ты думала, люди сказки рассказывают? – фыркнула Лагерта, увлекая меня в зал, где уже вовсю шел бал. - Нет, но… Мерлин! У меня слов нет! - Она сделала то, что должна была, - отрезала Лагерта. – И нас не должно волновать, как.