Из девочки в леди Долохову

       Смерть Эйлин Нотт была признана несчастным случаем. Сам Лорд Волдеморт дал короткое интервью в «Пророк» в котором сетовал на кровожадных инферналов и неосторожность некоторых волшебниц. Нотты, не сумев ничего доказать, успокоились. Вернее сказать, затихли, выжидая удобный момент для мести. Как я поняла со слов Рудольфса, отец Эйлин решил, что легче верить в то, что Милорд не причастен к смерти его дочери, и всю вину вполне можно свалить на всех Лестрейнджей в целом и на каждого в отдельности. Мы с Антонином тоже часто ловили на себе полные ненависти взгляды Ноттов, а Теодор даже игнорировал меня, когда я пыталась здороваться. Но вообще-то мне было плевать – приближалась дата моих родов, и меня вообще ничего не интересовало.       Так как никто из соучастников Беллатрикс не получил ровным счетом никакого наказания (не считая того, что Милорд долго наедине общался с Антонином и Рудольфусом, объясняя им, что если они опять пойдут на поводу у Беллатрикс, он уже не будет так милостив), я вскоре даже смогла спокойно спать и, так как интриги вокруг царственного семейства слегка поутихли, я смогла посвятить себя целиком и полностью последним приготовлением к рождению моих детей.        Поняв на примере Эйлин Нотт, как недолговечна может быть жизнь, я вся словно ожила и преисполнилась энергией. По крайней мере, я была полна блестящих идей и любви к ближним, но быстро уставала. Я опять стала часто видеться с Патриком, с которым ранее встречалась раз в месяц, а то и в два, начала принимать приглашения на званые обеды и семейные ужины. Правда, меня почему-то ужасно раздражала моя мать, которая не могла и пяти минут не говорить про то, как сильно она устает одна с Патриком и как ей не хватает денег на все её желания. Но что не вытерпишь ради брата, перед которым я чувствовала вину за то, что уделяла ему мало времени. Правда, зря я не вслушивалась в щебет своей мамаши. Возможно, была бы готова к сюрпризу, который она преподнесла мне в конце апреля.        К весне, к слову сказать, изменилось многое. Лагерта успела выскочить замуж за Рабастана, поддержав славную традицию вступать с ним в брак будучи слегка беременной. Как она сама мне призналась, это Беллатрикс посоветовала ей забеременеть, а потом уже Рудольфус, имеющий непререкаемую власть над братом, подтолкнул его к новой женитьбе. Басти Лестрейндж был не в восторге, но Лагерта так его холила и лелеяла, что через пару месяцев после свадьбы он признал, что быть женатым – не так страшно, как ему раньше казалось. Да уж, любой был бы счастлив с такой женой – Лагерта буквально в рот Рабастану смотрела и исполняла малейшую его прихоть, при этом умудряясь вести все его дела и присматривать за домом. Мы вообще с ней неожиданно сблизились, так как теперь у нас были схожие интересы, и мы могли давать друг другу советы как почтенные замужние леди. И вообще жизнь налаживалась, и все бы хорошо, если бы не полное отсутствие совести у моей матушки.        Я в апреле была уже на седьмом месяце беременности, но, так как вынашивала двойню, уже ощущала все прелести большого веса и огромного живота. Вообще первая беременность давалась мне тяжелее всего, что уж там – нешуточное дело с первого раза произвести двойню. Отекали ноги, ломило спину, и я постоянно бегала в уборную. Антонин со свойственной ему тактичностью даже предположил, что у меня одна прямая кишка, в ответ на что я вполне доходчиво объяснила, что это его дети давят на мой желудок и другие органы, из-за чего я имею кучу неудобств. Вдобавок шел последний этап ремонта, который проводился во всё доме – я настояла на том, чтобы убрали всю мебель с острыми углами и всякие предметы, о которые можно пораниться. Но что хуже всего – Антонин уехал с Милордом в Шотландию по каким-то важным вопросам, и я осталась на хозяйстве одна.        В тот памятный вечер, когда я обзавелась ещё одним ребёнком, у меня в гостях была Лагерта, тоже отправившая мужа в Шотландию вместе с Милордом и, в отличие от меня, которой не хватало Антонина только в домашних хлопотах, искренне скучавшая по супругу. Новая мадам Лестрейндж мучилась от токсикоза намного сильнее меня и потому ограничилась только салатом из фруктов, в то время, как я молотила всё, что плохо лежало на столике. - Как тебе нравится мой новый салон? – с гордостью вопрошала я.       Лагерта придирчиво осмотрелась по сторонам – персиковые обои явно смущали её ничуть не меньше, чем дикое количество подушек на всех предметах мебели. - Очень мило, - вынесла вердикт Лагерта. - Антонину тоже не нравится, - махнула рукой я. – Но я решила, что раз уж это моя комната, то пусть я потом буду краснеть из-за её безвкусицы, чем стану жалеть, что не сделала по-своему. - И то правда, - кивнула моя подруга. – Ты знаешь, мы всё ещё живем в Холле, потому что мне было невыносимо находиться в лондонском доме – там ведь все делали по вкусу нашей старой знакомой.       «Нашей старой знакомой» мы называли Эйлин Нотт. - Да, как там продвигается ремонт? – оживилась я. - Ужасно долго, - скривилась Лагерта. – Я ведь захотела каждый сантиметр поменять, там не то что обои сдирают – стены местами ломают, чтобы добавить простора. Успеть бы до родов закончить. - Успеют, - успокоила я. – Ты хотя бы не вынуждена в твоём положении жить среди разрухи. А у меня вечно – то наверху стучат, то лестницу разбирают… Ужас, не знаю как ступить, чтобы без последствий.       Так мы и болтали о домах, о мужьях и о невзгодах, которые могут понять только беременные женщины, пока в комнату опасливо не прошел домовик, который с поклонами и расшаркиваниями доложил, что ко мне гость. - Гость? – удивилась я. – Я никого не жду. - Гость прибыл через камин, и Фифи посадил его в кабинете хозяина, - дрожа, доложил эльф. - Через камин? В кабинете Антонина? – ужаснулась я.       С недавних пор я очень боялась незваных гостей, опасаясь вполне заслуженной мести Ноттов, и всякий раз пугалась, когда кто-то приходил в отсутствие Антонина. Вот и теперь я в тревоге посмотрела на Лагерту, а потом напустилась на домовика: - Это Рудольфус или Беллатрикс? - Нет, госпожа… - Тогда кто? Больше никто не может попасть в наш дом так прямо, кого ты впустил, негодный!?        Я была готова его убить, так как запахло угрозой для моих детей, от чего у меня в душе всё переворачивалось. - Это ваш брат, госпожа, - с трудом успел вставить эльф. - Матушка с Патриком? – не поняла я. - Один сэр Патрик, хозяйка, - тряся ушами, сообщил домовик.        Я нахмурилась. Моему брату было без трёх месяцев одиннадцать лет, и он, насколько я знала, не умел путешествовать через каминную сеть в одиночестве. Ему вообще это не позволялось, раз уж на то пошло. - Веди его скорее! – велела я. – Мерлин и Моргана, Лагерта, что ещё случилось? - Не волнуйся раньше времени, - посоветовала моя подруга. – Может, мальчишка просто озорничает. - Надеюсь, - кивнула я, усаживаясь на софе, на которой очень удобно полулежала.       Как только Патрик показался на пороге, я поняла, что он не просто шалит – лицо моего брата кривилось от подступающих слез, он был одет очень небрежно, как будто страшно спешил, и в дрожащей руке держал пергамент. - Мама, - прошептал он дрожащими губами. - Что? – ахнула я, вздрогнув. - Мама от нас сбежала! – выдохнул мой брат, с рыданиями кидаясь мне в объятия.       Я крепко прижала Патрика к себе, обняв его обеими руками. - Тише, тише, объясни толком, что случилось? – уговаривала я его.       Лагерта подняла с ковра выроненный Патриком пергамент и, выпрямившись, зачитала: - «Мои дорогие дети, с тяжелым сердцем покидаю вас навсегда. Так вышло, что я полюбила прекрасного человека и теперь уезжаю с ним на его родину в далекую и прекрасную страну. Увы, он очень молод, намного моложе меня, и совсем не готов обзавестись почти взрослым сыном. Возможно, когда-нибудь мы снова увидимся и будем жить одной дружной семьей. Сейчас же оставляю вас на милость Мерлина и Морганы в надежде, что Антонин позаботится о вас обоих. Пэнси, моя дорогая девочка, ты уже совсем взрослая, и сможешь заменить своему брату мать. Патрик, мой любимый ангелочек, будь послушным мальчиком. С любовью и тысячью поцелуев, ваша мать, Нора отныне не Паркинсон».        Патрик продолжал безутешно рыдать, обнимая меня за шею, а мы с Лагертой в немом шоке смотрели друг другу в глаза. - Вот дрянь-то, - одними губами проговорила моя подруга.       И, честно говоря, я была с ней вполне согласна.       Когда через час я с трудом уложила зареванного брата спать в гостевой спальне, мы с Лагертой опять сидели в салоне, позволив себе взять по бокалу вина. - Что думаешь делать? – поинтересовалась мадам Лестрейндж. - А что тут думать? Как решит Антонин, - пожала плечами я. – Когда приедет, буду умолять его взять Патрика на воспитание. - Возьмет? - Не знаю, - честно сказала я. – Должен, я думаю. Они вроде бы неплохо ладят, да и куда Патрика теперь? Если мы не возьмём его, то мои родственнички обязательно приберут брата к рукам ради его наследства, которого он уже не увидит. - Да, ситуация, конечно, та ещё, - нахмурилась Лагерта. – А мать искать будешь? - Нет, - решительно помотала головой я. – Пусть теперь живет, как хочет. Я не держала на неё зла за свой вынужденный ранний брак с человеком втрое старше меня, хотя, видит Моргана, если бы она хоть что-то делала, может, мне и не пришлось бы идти на это. Но то, что она предала и бросила Патрика, я ей простить никак не могу. - Я тебя понимаю, - кивнула Лагерта. – Ты можешь рассчитывать на мою помощь. - Спасибо, дорогая, - вздохнула я. – Но сейчас я могу рассчитывать только на Антонина.