Из девочки в леди Долохову

       На следующий день пришлось подняться очень рано. Я давно не чувствовала себя настолько разбитой и с трудом шевелилась. Зато дети пребывали в радостном возбуждении, а Антонин всем верховодил, решив меня поберечь. - Ты такая бледная. Всё хорошо? – спросил мой супруг. - Голова ужасно болит, - пожаловалась я. - Садись в экипаж, я обо всём позабочусь, - велел Антонин.        Уговаривать меня не пришлось и я, подобрав юбки плотного шерстяного платья, залезла в карету, в которой нам предстояло добираться до России. Считалось, что с детьми лучше не аппарировать, а путешествовать на карете намного занятнее, чем через каминную сеть. Антонин решил все превратить в путешествие, и дети были в неистовом восторге. - Так, коней оседлали? - Что? – забеспокоилась я, выглядывая из окошечка. – Коня, ты хотел сказать? - Папа разрешил нам путешествовать верхом! – счастливо воскликнула Рогнеда.        Я к своему ужасу увидела, что действительно ведут целых трех крылатых коней. - Только через мой труп! – воскликнула я. – Антонин, даже не думай об этом! Дети поедут со мной, а ты сам делай, что хочешь! Нет, нет, нет и ещё раз нет!!!        …Через пятнадцать минут мы поднялись в воздух. Мы с Эндрю в экипаже и Антонин с двойняшками верхом. Это к слову о том, как со мной считались, да… Что же, хотя бы Эндрю в силу возраста был отдан мне, хотя бы так. Стоит ли говорить, как я нервничала и переживала всё путешествие? Я буквально не отлипала от окошка, хотя Антонин заверил меня, что всё будет хорошо. Он наложил на двойняшек заклинания, благодаря которым они не могли упасть из седла, и напомнил мне о том, что у него великолепная реакция и что дети учились верховой езде лет с трех. Вдобавок на козлах ехали двое молодых Пожирателей, которых отрядили нас сопровождать. Но как я могла не переживать? Я была матерью. - Хотя бы ты, Эндрю, не скандалил, - тяжело вздохнула я, удобнее усаживая младшенького у себя на коленях и нежно обнимая его. – Спасибо, что ты у меня такой умница.        Эндрю тоже хотел ехать верхом, но когда я закатила истерику, заявил, что боится не справиться с конём и лучше поедет с мамой, чтобы той не было скучно. Антонину это не понравилось – я видела, что ему хотелось посадить в седло именно младшего сына, который казался ему слабым и слишком нежным. Но, видимо, чтобы хоть как-то меня унять, Эндрю был отдан мне в салон. - Не бойся, мамочка, с Недой и Эваном всё будет хорошо, - заверил меня Эндрю, поглаживая мою руку утешительным жестом. – С ними же папа. А я буду с тобой. - Надеюсь, что ты прав, милый, - вздохнула я, с бесконечной любовью гладя мягкие каштановые волосы сынишки, которые еще вились забавными кудряшками, как это часто бывает у совсем маленьких детей.        Мы оба смотрели в окно. Эндрю любовался пейзажами – мы как раз пролетали над Йоркширом – а я не сводила глаз со старших детей. Надо было отдать им должное, оба сидели так, словно родились в седле. Эван с важным видом ехал на небольшом крылатом коне рыжеватой масти, а Рогнеда мчалась на белой кобыле, котора      я считалась самой спокойной в наших конюшнях. Я поймала себя на том, что любуюсь дочерью. В ней всегда было что-то такое чужеродное мне… Какая-то внутренняя сила, бесшабашная смелость, неуместная прямота. Даже Эван был более осторожным и практичным, чем его сестра. А Рогнеда была совсем другой, очень похожей на своего отца. Я всегда знала, что это один из тех характеров, который знает только крайности и готов поставить на кон всё при необходимости. С годами это в Неде только усиливалось. Она была больше похожа на свою крестную, чем на меня.       Рогнеда, перехватив мой взгляд, залихватски ухмыльнулась, дала мне лихую отмашку и ударила шпорами в бока своей кобылы. Та взвилась выше, ускорилась, и моя дочь с упоением на лице скрылась впереди. - Антонин! – требовательно прикрикнула я.        С видом одолжения мой муж все же поспешил за дочерью – его могучий черный абраксанский конь в два взмаха крыльев нагнал белую кобылку. Эван поспешил за отцом.       Я откинулась на спинку дивана и тяжело вздохнула. Только Эндрю на моих руках был мне утешением, и я с благодарностью поцеловала его в макушку.

***

       Мы летели весь день, изредка делая привалы. Полли, путешествующая под лавкой, взяла столько припасов, что мы могли бы продержаться на них неделю. Когда мы наконец пересекли границу, пролетев над морем (одной Моргане известно, как я не сошла с ума), были уже сумерки. Мы остановились на острове Борнхольм*, где наши сопровождающие быстро разбили палатку и разожгли огонь.        Я заметила, что стало существеннее холоднее, чем дома. Гуляли сильные ветра, и я не без боя заставила всех детей надеть самые теплые мантии, а сама облачилась в подаренную мне год назад соболиную шубу до щиколоток – в Англии я её не носила, было слишком жарко. А Антонин развел костер, трансфигурировал из веток железные палки, и принялся жарить мясо. Домовикам велел не мешаться, заявив, что это мужское дело. Только двое Пожирателей, которых я знала по именам как Эдварда и Кайла, были допущены помогать колоть двора и поддавать огня. Антонин снял мантию, задрал рукава сюртука по локоть, и с большим энтузиазмом всем руководил. - Мэм, мистер Долохов просил узнать, не нужно ли вам чего, - с готовностью услужить спросил меня тот молодой волшебник, которого звали Кайлом.        На вид ему было лет двадцать максимум, и он являлся счастливым обладателем золотых кудрявых локонов и ярких синих глаз. Красивый юноша, и на удивление робкий для его рода деятельности. - Благодарю за беспокойство, передайте моему мужу, что я скажу, если мне что-то потребуется.        Я выжала улыбку. Я в тот момент сидела на ступеньке кареты с чашкой обжигающего глинтвейна и с безысходностью наблюдала за тем, как мои отпрыски прямо руками едят прожаренное ароматное мясо. Вид у всех был хоть и уставший, но до неприличия довольный, а Антонин так расцвел от удовольствия и гордости, что с его губ не сходила улыбка. - А почему вы с Эдвардом не едите с остальными? – поинтересовалась я, заметив, что второй молодой человек не старше Кайла, плечистый и угрюмый, все ещё возится с нашими конями. - Ох, ну… мэм… - замялся Кайл. – Куда мы полезем за один стол с мистером Долоховым, мэм… - Ерунда, - отмахнулась я. – Идемте, я приглашаю вас и вашего друга. Антонин, видимо, отвлекся на детей и забыл это сделать… - Мэм! Вы не понимаете, это такая честь, что… - робко приговаривал Кайл, пока я уверенным шагом направлялась к костру. - Антонин, ты, кажется, забыл пригласить отужинать наших спутников, - с нажимом произнесла я.        Кайл рядом со мной мучительно вспыхнул. - Кортни, я велел тебе спросить, не нужно ли чего леди Долоховой, а ты пожаловался ей о том, что я вас с Гиббоном не кормлю? – усмехнулся Антонин.        Он сидел, широко расставив ноги, и держал в одной руке огромный кусок мяса, а в другой – железный прут, которым шевелил угли. Вид у него был, как у какого-нибудь разбойника, да и шутка показалась мне глупой – бедный юноша залился краской так, что его бледная кожа сделалась огненной. - Я… вовсе нет, сэр… Сэр, вы не так поняли… - Антонин, - с укоризной протянула я. - Эдвард, хватит там возиться, потом закончишь! – крикнул мой супруг через плечо. – Вам с Кайлом нужно поесть, а то вы растеряете силы и защищать нас будет совершенно некому, - с сарказмом проговорил Антонин. - Папа! А можно, мы потом поиграем в дуэль с Эдвардом и Кайлом? – поинтересовалась Неда. - Думаю, лучше заняться этим по приезде, милая, - заметила я. – Сегодня нам лучше лечь спать пораньше – завтра нам предстоит долгий путь.        Рогнеда хотела было начать спорить, но почему-то не стала. - Хорошо, мам, - она улыбнулась, и у меня опять сердце от стыда кольнуло.       Я опять посмотрела на Антонина, на то, с каким уважением, если не раболепством, на него глядят наши спутники, и мысль о том, что я поступила с ним несправедливо, опять начала точить меня. - Прошу меня простить, я вас покину – перелет утомил меня, - проговорила я, уходя в палатку, на которую было наложено заклинание невидимого расширения.        Спали мы всей семьей в одной большой комнате – мы с детьми на большой и жесткой походной постели, Антонин просто положил матрац на пол. Я видела, что точно на таких же во второй палатке устраивались Гиббон с Кортни, и в который раз удивлялась своему мужу и его неприхотливости. А сама исподтишка наложила сто заклинаний на постель, дабы быть уверенной в том, что мы с детьми ничего не подцепим. Я долго ворчала о том, что лучше бы мы остановились в любой гостинице, пусть бы даже и в маггловской, но когда забралась в огромную жесткую кровать, и все мои дети прижались ко мне, я поняла, что в этой простоте что-то есть. В нашем большом доме мы никогда не были так близки, как в этой простой походной палатке. Даже Рогнеда ощутила эту близость и, отпихав Эвана в сторону, ввинтилась между ним и мной, когда Антонин затушил последние свечи. - Мам, расскажи сказку, - попросил Эндрю. - Нет, пусть папа расскажет о своей родине! – потребовала Рогнеда. - Ты завтра сама всё увидишь, - пробурчал Антонин из темноты. - Ну пап, ну расскажи! - Расскажи, пожалуйста! - Совсем немножечко расскажи! - Ладно, ладно… - сдался Антонин с затаенной радостью в голосе. – Мы едем в прекрасный город Верхоянск. - Никогда не слышала о таком, - вставила я. – Похоже на название деревни. - Мам! – возмущенно шикнул Эван. - Тиша, мам! – Неда пихнула меня ногой. - Ну, ты недалека от истины, - усмехнулся Антонин. – В принципе, в России волшебники живут примерно так же, как в Англии. Издревле выбирались наиболее отчужденные уголки, в которых магглов поменьше. Конечно, кто-то и в больших городах живет, но большинство предпочитает селиться в Сибири. Для магглов там климат больно уж суров, есть места, где их всего по штуке на десять квадратных километров…        Я улеглась поудобнее, вслушиваясь в грудной, с хрипотцой голос Антонина. Надо было отдать ему должное – рассказывал он всегда очень интересно, хотя некоторые факты я и подвергала сомнению. Один маггл на такой огромной территории – разве это возможно? - Морозы там такие, что только держись. Простой человек может замерзнуть насмерть, если в январе проведет час на улице. Целыми днями идёт снег, бывает, что дома заваливает так, что только трубы торчал и дымят… А если ветер подует, то до костей пробирает. Волшебникам-то что – согревающие чары наложил на себя, и живи спокойно. А магглам смерть. Я родился в тех местах, недалеко от Верхоянска. У моего отца там был большой дом, много слуг и домовой. Он, правда, всё в Петербурге жил, у нас там был особняк. А мы с матерью – в нашей глубинке. Как же я любил те места… Бывает, проснешься по утру, а окно так заиндевело, что ничего и не видно - сидишь и узоры на нём рассматриваешь. Моя мать тогда сильно болела и не могла за мной уследить. А я таким неугомонным был! Бывало оденусь тихонько, окно отворю, и кааак прыгну прямо со второго этажа в огромный сугроб. Снег ворохом во все стороны, заледеневшие деревья на солнце мерцают, и небо – голубое-голубое. Лежу так и смотрю, а сам ангела делаю – я вам потом покажу, как это. И так радостно и легко на душе…Потом встаю, весь облепленный снегом, как шар, и бегом в деревню, играть с дворовыми ребятишками. Ну, у нас в Сибири много небольших деревенек, как Хогсмид. Очень уж много там волшебников живет. На земле моего отца было несколько арендаторов, и у них, к моей радости, было много детей. И вот я с самого утра с ними и в снежки играл, и крепости снежные строил, и с горки катался, а летом по тайге всей ватагой гуляли и по ручьям пускали кораблики. А если кому-то удавалось палочку у родителей стащить – так вообще столько всего придумывали, что домой не загонишь! Играю я, значит, целый день – кто из ребят пирожков вынесет, кто молока горячего – словом, не голодный и домой не спешу. А дома все с ног уже сбились, меня ищут. Потом кто-нибудь из ребят особенно громко меня барином кликнет, и какой-нибудь взрослый поймёт, кто с его ребятишками играет. И сразу няньку мою звали – что за бабища была! На медведя одна ходила. Впрочем, та и без палочки бы справилась. Здоровая, лапищи – как мои две руки, харя красная, нос картошкой. Любила меня как родного и такой ласковой была. А мужиков в деревне могла коромыслом зашибить, да… Прибежит и квохчет, как курица надо мной – «Молодой барин, как же так можно-то, матушка ваша себе места не находит! Ох, мокрые все! Как бы вы не простыли, Антонин Иванович»! - и домой тащит. И хорошо, если ей меня удавалось отловить днём. А то ведь бывало убегу так и заиграюсь до ночи, а к вечеру такие морозы ударят, что вздохнуть и то больно! Заклинания и те слабо помогают. Ну и какой-нибудь мужик из дворовых загонит вместе со своей оравой в хату и на печь закинет. А я-то и рад, шапку пониже на глаза опущу, чтоб лица совсем не разобрать было, и сижу с ребятами перешептываюсь. Какие мы истории выдумывали, ууу! И про лешего, и про деревья живые, и про оборотней… Потом всю ночь от страха тряслись. А утром меня домой к матушке отведут, а она, бедняжка, вся дрожит и плачет – «Как же ты, Антоночка, меня испугал». А я что? Дурак дураком, стою и улыбаюсь, только волосы после шапки дыбом стоят. Поберечь бы мне её тогда, ведь уже плоха была. Только ума-то не было, какое там…        Я очень живо представила себе маленького вихрастого сорванца, который в моих мыслях был очень похож на нашу дочь. Антонин замолчал, а я свесила руку с кровати и протянула в ту сторону, откуда он говорил.Коснулась жестких, как у Рогнеды, волос, погладила. Антонин перехватил мою ладонь и поцеловал. - Мне было примерно так же, как и Неде с Эваном, когда она умерла. Представить сложно, я даже не понимал, как она больна… - Ты был ребенком, ты не мог понимать, - тихо проговорила я, чтобы не разбудить задремавших детей. - Нашим детям повезло, что у них есть мать, - так же тихо ответил Антонин.        Я тяжело вздохнула, вспомнив о Драко и своём недавнем подвиге. Да, у наших детей будет мать ровно до тех пор, пока Антонин не узнает о моей измене… *Остров в юго-западной части Балтийского моря. Принадлежит Дании.