Из девочки в леди Долохову

      Мерцай, мерцай, маленькая звезда, Как здорово что ты есть. Высоко над нами, Как бриллиант в небе. Мерцай, мерцай, маленькая звезда, Как здорово что ты есть.*        Пела женщина. Красивым мелодичным голосом, глубоким и преисполненным нежностью. Так, как поют только любимому и долгожданному ребёнку. И на душе от этого было очень радостно и светло.       И погода стояла прекрасная. Я с трудом узнала свой сад, таким зеленым и пышным он ещё никогда не был. Небо было голубым-голубым, без единого облачка. И чтобы спастись от назойливых солнечных лучей, женщине в беседке пришлось расшторить тонкие белые занавески, которые обычно были собраны. Зато теперь резная деревянная беседка имела вид сказочного домика, а развевающиеся белоснежные занавески колыхались на легком ветерке как лепестки цветка или крылья бабочки. И до того мне было хорошо, до того радостно! И так красиво было вокруг, что сердце щемило от восторга!        Мне даже нравилось то, что я почему-то босиком иду по нежной мягкой траве, хотя таких плебейских привычек за мной никогда не водилось. Когда я подошла ближе к беседке, я увидела силуэт женщины, и узнала её. Я ахнула, задохнувшись от нечаянной радости, побежала вперед, чувствуя непривычную легкость во всём теле, отдернула в сторону занавеску.        Лагерта повернулась ко мне и широко улыбнулась, сверкнув ровными белыми зубами. Она была так прекрасна в этот летний день, что я замерла на секунду, чтобы просто полюбоваться ею. Пшеничные волнистые волосы спускаются почти до колен, роскошное тело скрыто лишь легкой ночной сорочкой, а лицо-то, лицо! На молочной коже горит румянец, глаза сияют, губы алые! Чудо, как хороша!        Я не нашла слов, чтобы выразить восхищение, только и смогла, что крепко обнять её. Лагерта с готовностью шагнула ко мне, открывая объятия, и оставляя люльку, которую качала до моего прихода. От волшебницы веяло свежестью и каким-то приятным запахом. Когда Лагерта отстранилась, она улыбалась всё так же ясно и счастливо. - Я так о тебе тоскую! – выдохнула я. - Что же обо мне тосковать? – с непониманием улыбнулась Лагерта. – Я всегда где-то рядом, ты же знаешь.        Я подумала, что это действительно глупо, она ведь и впрямь совсем рядом, в саду Тихого замка. И что так тосковала? - Какая ты сегодня хорошенькая! – не смогла не сказать я.       Лагерта не переставая улыбаться, вернулась на своё место, опустилась на скамью, и стала покачивать колыбель. - Так ведь и ты недурна, дорогая, - ответила она.       Я как со стороны себя увидела. Да, и впрямь, кожа сияла без единого изъяна, орехово-зеленые глаза стали словно больше и ярче, волосы теперь не пушились, а гладкими темными волнами спускались до лопаток. Да и тонкая рубашка из шелка, которая доходила мне до пят, сглаживала недостатки фигуры. Что за дивное место! - Мы странно одеты, тебе не кажется? – засмеялась я, так как это казалось мне смешным.        Я подумала, что хорошо бы выпить чаю в этой беседке, как мы всегда любили, и на плетеном столике оказался поднос с чаем, сервированный на троих. - Тут не холодно и не жарко, такая одежда в самый раз, - отозвалась Лагерта, лаская малышку в колыбели.       Я заглянула в неё. Девочка была чудной. Розовенькая, пухленькая, с белым пушком на голове и большими серыми глазами. - Какая очаровательная! – ахнула я. - На папу похожа больше, - кивнула Лагерта.       Я подумала, что это странно, потому что Рабастан – смугловатый темноглазый брюнет, а девочка совсем беленькая. Но вдаваться в подробности я не стала. - Ну что, будем чай пить? – спросила Лагерта. - С радостью, но тут на троих же. - Так мы и Эндрю позовем с нами! Он же так любит чай со сладостями! А нам так много положат в этот раз конфет и печенья, - сказала Лагерта.       Я не поняла, что она хотела сказать, но мне было так хорошо от теплых солнечных лучшей, аромата мелиссы от моей чашки с чаем и встречи с подругой, что я не стала ничего говорить. Лагерта опять поднялась со своего места и выглянула из беседки. - Эндрю, малыш, беги скорее! Чай уже на столе!       Я со смутным удивлением в душе увидела, как из озера вылезает мой сын, который, очевидно, там купался. Погода была хороша, можно было не ругать его за то, что он полез в воду без спроса. Но странное дело, Эндрю почему-то был в своей осенней курточке, а в его кудряшках словно иней сверкал.       Когда он прибежал к нам и накинулся на горячий чай с конфетами, моё волнение усилилось. Но Лагерта завела разговор, и так меня успокаивала, так нежно и ласково что-то говорила, что я совсем растерялась и отчего-то никак не могла понять, чего она хочет. - Я присмотрю за ними, ты не волнуйся, - говорила она. – А ты присмотришь за моими, если всё-таки там останешься, хорошо? Мы ведь всегда друг другу помогали.       Тут меня как Лайтусом ударило. Я опять взглянула на Эндрю, который был в осенней одежде и с инеем в волосах, потом заглянула в колыбель. Почему-то малышка тоже была как будто припорошена снежком. И это летом-то! - Лагерта, постой, разве у твоей Мериголд не карие глазки? – со смутным сомнением спросила я. - Карие, - кивнула Лагерта. – Да только это ж не Мериголд, а твоя дочка.        Я сделала судорожный вздох и схватилась за живот. И только тогда поняла, что его нет. Вернее, есть, конечно, но такой, словно я не беременна. По крайней мере, не на девятом месяце. И что страшнее того, я увидела, что по белому шелку моей рубашки расползается багряное пятно. - Эндрю! – испуганно закричала я, поворачиваясь к сыну.       Да только его уже не было в беседке. Он уже был возле озера, и уверенно в него заходил. - Ты же мертва, Лагерта! – закричала я, наконец-то вспомнив самое главное.       В тот же миг мой сад стал осенним и очень скудным, как и в жизни. А когда я повернулась к Лагерте, то с моих губ сорвался вскрик. Передо мной стоял мертвец. Синюшный, с безжизненными глазами, одутловатым лицом и блеклыми волосами. А в кроватке лежал мертвый ребенок.       Я проснулась от собственного оглушительного крика и вскочила на кровати. Простыни и одеяло были мокрыми от пота и слёз, которые градом текли по моему лицу.       Зажегся свет в коридоре, послышался топот ног, и в комнату вбежала Настя, которая последние дни ночевала в замке, а не в своём домике, чтобы помочь, когда я начну рожать. - Что такое, мадам? Началось? – забеспокоилась она.       Я шумно дышала и судорожно хватала её за руки. - Сон… сон… ужасный сон…       Я не выдержала и опять заплакала. В последние дни я была особенно нервной.       Настя стала причитать и обнимать меня, всячески успокаивая. Когда я наконец пришла в себя, девушка раздернула тяжелые шторы, и в комнате стало заметно светлее. Было около пяти утра. - Антонин ещё спит? – спросила я, отводя с лица мокрые волосы. - Да, мадам. Позвать барина? - Нет, нет, не будем его беспокоить… - прошептала я.        Мой муж последнюю неделю спал в одной из гостевых спален и сторонился меня. - Что же за сон такой, мадам? – заботливо спросила Настя, сев рядом со мной и взяв меня за руку в знак поддержки. - И не спрашивай… - тяжело вздохнула я, отпивая из стакана с водой. – Хочу сходить к детям, посмотреть, как они. Вели, пожалуйста, приготовить ванную и бежевое платье. - Лучше синее, мадам. Сегодня очень холодно, - посоветовала Настя. - Хорошо, пусть синее, - кивнула я. – Спасибо тебе, милая.        Я отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Начинался самый страшный день в моей жизни. И вместе с тем девятый день со дня смерти Лагерты Лафингтон. **Английскаяколыбельная, оригинал – Twinkle, twinkle, littlestar HowIwonderwhatyouare. Upabovetheworldsohigh, Like a diamond in the sky. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are!