Из девочки в леди Долохову

       На завтрак Антонин не спустился. Он теперь почти всегда ел в своём кабинете. Очевидно, ему было не только неприятно видеть изменницу, но и неловко смотреть на меня после такого откровенного разговора, который у нас состоялся в день казни. В итоге мы с ним в тот же вечер решили, что ребёнка от Драко я отдам в хорошую семью, и мы сделаем вид, что ничего не было. Хотя бы ради детей. Официальной версией будет смерть ребенка в родах. Возможно, со временем забудется мой проступок… Но мне в это слабо верилось. Антонин был мрачнее тучи и почти не разговаривал со мной. - Мама, ну можно мы пойдём гулять? – в сотый раз просила Рогнеда.       Я была очень рассеяна и не сразу услышала её. Все мои мыслти крутились вокруг сна, ребёнка Драко, и его бессовестного папаши. В добавок, я волновалась за Антонина, которого всё ещё беспокоили боли в груди.        Поняв, чего хочет от меня Неда, я встала и подошла к окну. На улице было холодно и появилось много изморози, это меня и пугало. А вот детям нетерпелось побегать по хрустящим осенним листьям и потоптать первый снег, который в этом году выпал в октябре. Самую малость, но выпал. Удивительно. Неда по секрету призналась, что это, скорее всего, проделки Дельфини – она так хотела, чтобы скорее наступила зима, что просила об этом самого Лорда. - Ну, мама! – подключился Эван.        О, будь моя воля, я бы вообще не выпустила их из дома в этот день! В будущем не пройдёт и минуты, чтобы я не думала об этом! Чтобы не жалела о том, что отпустила детей погулять. Я буду так думать о каждом миге этого дня до глубокой старости, до самого последнего вздоха. Но, увы, мы не можем знать будущего. Даже лучшие из гадалок не смогут наверняка сказать, что и когда произойдется с ними самими.        Не смотря на все сомнения и неприятные предчувствия, я решила, что веду себя глупо. Сон мне такой приснился только потому, что я больше всех волнуюсь за Эндрю и за девочку, с которой скоро должна расстаться. А дети так ждали первых заморозков, чтобы топтать трещащий под ногами иней и бить палками по замерзшим лужам. - Закончим завтрак и пойдём все вместе, - строго сказала я.       Так и сделали. Дети хорошо и быстро поели, мы с Настей и нянькой тепло их одели, и все вместе вышли во двор. Уже на крыльце я увидела, как Эндрю потер кулачком шею. - Что такое? - Ничего, - тут же ответил он. - Ты так делаешь, когда горло болит, - строго заметила я. - Ты что, заболел?        Я наклонилась и коснулась губами лба сына. Нет, температуры не было. Велела показать язык. Покраснений в горле не нашлось. - Так можно я погуляю? – нетерпеливо спросил мальчик.        Я чмокнула его в щеку, поправила шарфик и шапочку и любовно вгляделась в румяное по-детски пухлое личико. Эндрю я находила самым хорошеньким из своих отпрысков. - Ладно, но только недолго. Рогнеда, осторожнее! Скользко же!       Но упавшая Рогнеда уже вскочила, показа мне язык, и поспешила догонять Эвана. Эндрю побежал за ними.        Почему я отпустила его? Зачем не остановила тогда? Разве не могла я оставить его дома из-за этого странного жеста у горла? Не могла сослаться на простуду?       Я лишь придирчиво осмотрела сад на наличие опасностей. И только теперь увидела, что пруд покрылся тоненьким слоем льда. Это увидели и Эван с Рогнедой и Эндрю, и все трое с радостным воплями ломанулись к нему. - Нет! – рявкнула я.        Настя поспешно аппарировала прямо перед моими отпрысками, загородив им путь. - К пруду не подходить, - твердо сказала я, нагнав их. – Увижу, что кто-то приблизился к нему, выдеру, запру в чулане и не буду давать сладкого. Всё ясно?        Мои чада смотрели на меня во все глаза. Я никогда не была так строга с ними и никогда так не угрожала. Но я всё ещё помнила свой сон и не хотела лишний раз рисковать. Все-таки такие вещи просто так не снятся. Дай Моргана, всё обойдётся, но все же лишняя предосторожность не помешает. - Мама волнуется! – сказала Настя. – А ей нельзя сейчас волноваться. Ну-ка быстро побежали в беседку, и я наколдую вам много-много снега!        Такое предложением моим детям понравилось, и они убежали, увлекаемые Настей. Я облегченно вздохнула и с волнением взглянула на пруд, покрытый тончайшей пеленой льда. Ощущение неприязни усилилось ещё и оттого, что я знала – на зимовку туда сползались гриндилоу со всех окрестностей.        Вскоре в сад вышел и Антонин. За ним шагал Гиббон с очень деловым видом. Они этим утром собирались проверить защитные чары на нашей усадьбе – не повредились ли они от резкого перепада температуры.       Я, увидев мужа издалека, закуталась в мантию поплотнее и решила сделать кружок вокруг пруда, чтобы спокойно подумать о своём. Антонин хотел бы провести время со своими детьми, а мне лучше не мозолить ему глаза лишний раз. И так столько боли причинила…        Куда меня понесли ноги? Почему я не осталась со всеми? Зачем изменила мужу, и почему оставила чужого ребенка? Не случись этого, я бы не ушла. Не случись этого, я бы осталась со всеми.       Я двинулась по дорожке, огибающей пруд. Про свой сон я уже начала забывать, куда больше меня волновали насущные проблемы. Семью для девочки мы вроде бы подобрали неплохую – Эдгар Гиббон, когда в последний раз заходил осмотреть Антонина, проболтался, что в Мунго сейчас лежит одна волшебница, на которой сильное семейное проклятье. Никак не может вылечиться, дети рождаются мертвыми. Она уже с третьей беременностью у него наблюдается, но итог, скорее всего, будет печальным.        Через подручных Беллатрикс, у которой везде были свои люди, удалось договориться, чтобы этой паре отдали на удочерение мою малышку. Семья подходила по всем показателям – они были чистокровны, имели достаток выше среднего и со слов Гиббона являлись добрыми людьми. Я должна была быть рада, что девочке так повезет… Но я скорее испытывала горечь. - Ты была бы моей маленькой принцессой, - прошептала я, поглаживая живот. – И твой отец из такой могущественной и богатой семьи, он бы тоже мог создать для тебя сказку… Как жаль, что ты незаконная.       Я тяжело вздохнула, ощущая сильную горечь. Что же, сама виновата. С самого начала нужно было понимать, что не получится и её оставить, и семью сохранить… Как жаль. А я так хотела маленькую сладкую девочку. Возможно, дочь Драко не била бы вазы камнями и не соревновалась с братьями, кто дальше плюнет… Хотя, пожалуй, характер у неё был бы подлым. Вспомнить хоть её малодушного отца.        Я остановилась, как вкопанная, увидев прямо у себя под ногами окоченевшую тушку гриндилоу. Надо же, в метре от озера. Наверно, выполз подыхать. Я брезгливо рассматривала тварь размером с кошку. Да, рожки довольно острые и зубы торчат… Пакость какая, что там и говорить про скрюченные пальцы и щупальца. Ужасный гибрид осьминога и какой-нибудь пираньи.        Я взмахнула палочкой, заставляя тушку исчезнуть. Если Эван с Недой найдут, то или препарировать начнут, как год назад, или наденут на палку и станут пугать няньку и Настю, как этой весной…       Я обогнула пруд, и стала возвращаться к площадке. Как я и думала, защитными чарами уже занимался только Эдвард, рядом с которым крутилась Настя, а Антонин играл с детьми. Он наколдовал ещё больше снега, и они теперь делали снежки и кидались друг в друга. Мой муж счастливо засмеялся, когда близнецы общими силами завалили его в им же наколдованный сугроб. А Эндрю увидел, что я возвращаюсь, и со всех ног побежал ко мне. Вот кто никогда не забывает свою мамочку.        Почему он был таким ласковым и трепетным ко мне? Почему всегда обожал меня больше, чем Эван и Неда? Почему бежал ко мне всякий раз, как меня видел? И почему, Мерлин и Моргана, великий Салазар и все боги, в тот момент никто и ничто его не остановило? Почему Настя была далеко, подле своего мужа? Почему Антонин был с близнецами? Почему нянька была так стара и невнимательна? И почему, наконец, я сама была беременна и не побежала ему навстречу, как делала раньше бесчисленное количество раз?       Нас разделяло всего метров пятнадцать. Нужно было только обогнуть пруд, как раз один из самых глубоких его участков с крутым берегом.       Иногда самые страшные вещи происходят, когда их совсем не ждешь. Когда кажется, что ничего и не может случиться, а никакой опасности и в помине нет. И это намного страшнее пережить и осмыслить, чем ожидаемые неприятности.       Я уже опустилась на колени и раскрыла объятья, улыбаясь, Эндрю тоже улыбался до ушей… Но пробегая по склону пруда он вдруг на чём-то поскользнулся, потерял равновесие, и скатился прямо вниз, оказавшись на льду и проехав по нему дальше. - Эндрю! – закричала я, вскакивая. – Эндрю, быстро к берегу! Лед ещё слишком хрупкий!       Он был недалеко от берега, буквально в двух-трех метрах. Там было не глубоко, насколько я помнила – мне по плечо. Но все же я успела испугаться и побежала к сыну. А он начал подниматься на ноги. По льду побежали трещины. - Нет! Не вставай! Не двигайся! – закричала я. – Антонин!        Мой муж встрепенулся и сел, чтобы посмотреть, почему я раскричалась. Одновременно с этим Эндрю встал на ноги, замер, внимательно глядя на лед. Но он вроде бы выдерживал его. Две секунды, я облегченно вздохнула, мой сын уже начал опять улыбаться, лукаво глядя на меня… И вдруг всё рухнуло в один миг.       Лёд с треском провалился, Эндрю за долю секунды ушел под воду, а у меня сердце остановилось. - Нет! Эндрю! – я бросилась к пруду так быстро, как только могла.       Дальнейшее происходило настолько стремительно, словно случилось в одно мгновение. И в то же время текло до невозможности медленно, как в ту ночь в больнице, когда умерла Лагерта… Вот я уже пробираюсь к разлому, ломая перед собой лед. В ботинки заливает вода, толстое шерстяное платье быстро намокает и мешается. Я разбиваю лед палочкой и без сомнений ныряю. Холод обжигает, тяжелая одежда мешается, но я двигаюсь так быстро, как только могу. Резко начинается глубина, я уже не могу стоять – не хватает каких-то пяти сантиметров. Что-то цепляется за палочку и вырывает её из моих пальцев.       Вода мутная, грязная, и я буквально на ощупь нахожу Эндрю, тяну его за курточку, пытаюсь всплыть с ним… Но тяжесть одежды не дает. Я поднимаю его над собой, чтобы он мог вздохнуть… Но вдруг что-то вырывает ребёнка из моих рук. Первая мысль – Антонин! Но нет… Моргана… С моих губ срывается беззвучный вопль – только пузыри во все стороны и холодная вода в нос и в рот.       Гриндилоу.       Эти твари, наводнившие пруд, приползли со всех сторон и облепили нас с сыном. Это они тянут меня за одежду вниз, царапают за руки и хватают за ноги. И это они вырвали у меня Эндрю! Путаясь в юбке, задыхаясь, я рвусь к нему. То ли гриндилоу, то ли коряги мешаются мне. Платье в чём-то запуталось, я пинаю ногами что-то живое и шевелящееся. Из-за возни поднялся ил и прочий сор, ничего не видно. Каким-то чудом у меня получается углядеть ручку Эндрю, слепо шарящую в поисках меня. И я хватаюсь за него, крепко сжимаю, тяну на себя… Эндрю держится в ответ так сильно, как только может. Нас пытаются оттащить друг от друга, меня кусают и царапают везде, где только можно. Что-то колит в живот, да так больно, что внутри всё сжимается, а ребенок в животе начинает сильно шевелиться, чем мешает мне ещё больше. Секундное замешательство… Ручка Эндрю в моей руке резко дергается и расслабляется… А в следующую секунду вода окрашивается в красный.        В то же мгновение я услышала треск льда – кто-то кидается в озеро прямо через лед, разбивая его. Сильные руки обхватывают меня поперек талии и рывком поднимают так, что моя голова и плечи оказываются над водой в одно мгновение. Сквозь кашель я кричу срывающимся голосом: - Нет! Спаси его, не меня! Спаси его! Антонин, гриндилоу! Антонин, пожалуйста! Эндрю! Кровь! Антонин, спасиего! Спаси его, брось меня!        Даже сверху видно, что вода окрасилась от крови. Я уже вне себя. Я кричу и вырываюсь, не замечая, что во многом это моя кровь – руки ободраны до мяса, лицо исцарапано.        Рядом оказывается Эдвард. Антонин передает меня ему и опять ныряет в ледяную воду. Я вырываюсь, что-то кричу, задыхаюсь и кашляю, но Гиббон упрямо тащит меня к берегу. Мелькают перепуганные лица Эвана и Рогнеды, которых держит бледная Настя. Наконец Эдварду удается вытащить меня на берег, хотя я очень активно сопротивляюсь. Но острая боль пронзает живот так, что я сгибаюсь пополам. Настя вскрикивает и закрывает глаза близнецам. Эдвард тоже почему-то волнуется, а я самая последняя замечаю, что у меня из живота торчит какой-то сучок… Не сучок, рог гриндилоу. Только тогда я начинаю чувствовать боль в полной мере, но страх за сына сильнее, и я всё равно ползу к воде. - Где же Антонин… Антонин его спасет… Где… - бормочу я, дико вращая глазами и шаря взглядом по поверхности озера. – О нет! Эдвард, Антонин не может вынырнуть! Помоги ему, быстро!        Не нужно повторять, Эдвард уже забегает в озеро. И тут подо льдом сверкает вспышка заклинания, лед разлетается в стороны и выныривает Антонин, поднимая ворох брызг. Он задыхается, его лицо всё в крови и, кажется, у него что-то серьезное с левым глазом – там всё багряное… Но мой взгляд прикован к тому, что он держит в руках, высоко поднимая над головой. - Эндрю! – кричу я срывающимся голосом.       Антонин, весь окровавленный, в одной только изорванной рубашке, прилипшей к телу, выходит из воды с ребёнком на руках. Я ползу к ним. Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы потерять сознание – острая боль во чреве или животный ужас.        Антонин кладет Эндрю на берег. Мой сын очень бледен и совсем не шевелится. И у меня всё плывет перед глазами от ужаса, движения даются с трудом, в животе усиливается режущая боль. Я дрожащими руками начинаю судорожно ощупывать сына… Дохожу до шеи… И падаю рядом, как подкошенная, без единого звука. На грани между реальностью и темнотой перед глазами стоит кровавое месиво на месте трахеи.