История, которой не было

— Тут один с младшего курса гулянье устраивает в выходные. Придешь? И вот уже Шани в вызывающе открытом платье отплясывает в кругу своих друзей-однокурсников, пьет на спор и совершенно не заботится о будущем. Оксенфурт — город вечно молодой, благодаря ученикам Академии. Здесь уже давно привыкли и к бурным праздникам, и к дебошам, и к шуточкам, творимым жаками в изрядном подпитии. На прошлой неделе они гуляли в «Алхимии», сегодня — в трактире на северном краю города, завтра, возможно, их занесет еще куда-нибудь. Уже не дети, но еще и не взрослые, они могли себе позволить иногда отложить в сторону перья и просто недолго побыть свободными. Смахивая со лба капли пота, Шани схватила с одного из столов чей-то полупустой бокал и мгновенно осушила его. Организм, уже затуманенный выпитым алкоголем, с радостью принял очередную порцию. Девушке было легко-легко, казалось, что она сейчас способна… да вообще на все! Так что когда ее схватили за руку и вновь потянули к танцующим, Шани совершенно не сопротивлялась, с радостью влившись в круговерть юбок, рук, шальных прикосновений и смеха. Сознание плыло, как рыбацкая лодка по мерному течению Понтара, в ушах гремела музыка, а ноги сами по себе отбивали залихватскую чечетку по истертому деревянному полу. Кто-то попытался обнять ее за талию, но Шани плавно утекла из объятий. Право, лево, поворот. Подскок, лево, право. Наклониться, обогнуть влюбленную парочку, уже давно заинтересованную совсем не в танцах. Право, лево. Снова чужие руки на собственных бедрах. Поворот. — Ну уж нет, теперь не отпущу. Вздрогнув, Шани моргнула. Взгляд, чуть плывущий, сфокусировался на белозубой ухмылке и пляшущих в карих глазах чертенятах. Или это просто отблески ярко горящих свечей? Чуть отклонившись назад, девушка изучала стоящего перед ней человека. В памяти ворочалось что-то знакомое, но никак не удавалось ухватить воспоминание за вертлявый хвост, пока девушка не заметила длинный, еще не до конца заживший шрам на скуле мужчины. И тогда пьяная дымка, наконец, слетела, и Шани узнала его — пьяницу и бабника, спасенного ею из лужи несколько недель назад. — Ты… — Я! — радостно отозвался Витольд. — Нашел тебя, солнце. Шани помотала головой, стряхивая с сознания алкогольный дурман, и вдруг поняла, что они стоят в обнимку прямо посреди зала, а вокруг, огибая их, как скалу в океане, по-прежнему пляшут люди. По талии пробежали чужие пальцы, горячие — чувствовалось даже сквозь платье — и сильные. Девушка уставилась в ворот кунтуша, распахнутого до неприличия, сквозь который виднелись очерченные мышцы. «Прям ходячее пособие по анатомии», — мелькнуло в голове. — Потанцуешь со мной? — сказал мужчина, и это явно был не вопрос. Пальцы перехватили ее запястье, потянули за собой, увлекая в круговорот плясунов. Твердой рукой Витольд вел эту партию, и девушке оставалось только послушно следовать указаниям его прикосновений. Привычные повороты и подскоки теперь приобретали иную форму, переплетаясь с поворотами и подскоками партнера. Уже мгновение спустя парный танец казался Шани совершенно естественным, она с восторгом приняла эту новую роль, и на сознание вновь начал наползать легкий туман. Мелодия закончилась резко: музыканты, обмахиваясь ладонями, просили пощады и немного времени для перерыва. Заворчавшие было студенты смилостивились и даже поставили ребятам по кружке пива. Витольд потянул Шани на улицу. — Ну рассказывай, — потребовал он, ненавязчиво подпирая спиной дверь трактира. — Что рассказывать? — не поняла девушка. Лицо приятно холодил свежий ветер, и Шани чувствовала себя такой невесомой: подпрыгни — и улетишь. И очень-очень храброй. — Как ты в этот вертеп попала? — хмыкнул Витольд. — А тебе-то что с того? — возмутилась девушка, скрещивая руки на груди. — Имею право повеселиться с друзьями. А вот что ты тут делаешь? — ткнула она его пальцем в грудь. — Да прослышал, будто здесь веселье, пляски, водка рекой льется. Студенточки молодые — кровь с молоком. Ну и решил глянуть: вдруг тебя встречу, — его губы расплылись в широкой улыбке, в которой ну никак нельзя было заподозрить даже грамма лжи. Шани подозрительно прищурилась, глядя в исключительно честные глаза, и взмахнула рукой. — Ладно завирать-то. — Да я ж не вру! — демонстративно воскликнул Витольд. — Ей-ей! — То есть ты пришел… из-за меня? — Ну, а как же иначе, Шани? — развел руками фон Эверек. — Такого журавля грех из рук упускать — сам себя потом всю жизнь корить будешь. В тусклом лунном свете были почти незаметны отчаянно покрасневшие веснушки на лице девушки. Она резко отвернулась, потирая горящие щеки. — Как тебя зовут? Так ведь и не познакомились толком. — Витольд, — отозвался мужчина, мягко подходя к Шани со спины и кладя ладони на плечи. Девушка чуть вздрогнула, но ночную прохладу, уже начавшую ощутимо пощипывать разгоряченное от танцев тело, разогнало тепло этих рук, и она не стала возмущаться. — Красивое имя, — сказала медичка, глядя на небо. — Редкое. Повисла тишина, не неловкая, а, скорее, какая-то невероятно уютная и спокойная. Шани чуть откинулась назад, прижавшись спиной к груди мужчины (отчасти из-за тепла, отчасти — чтобы удержаться на ногах от накатившей слабости) и бездумно водила пальцем по собственной ладони, слушая размеренное дыхание Витольда. — Ты, наверное, напился. — Когда? — удивился мужчина. — Ну, тогда, в «Алхимии», — пояснила Шани. — Когда я тебя нашла. Напился и заснул в луже, да? — Не совсем, — усмехнулся Витольд. — Ну если только немного. Еще раз благодарю, что не прошла мимо, вытащила. — Да я-то что… — смутилась девушка. — Мелочь, не стоит благодарности. Они снова замолчали. Шани почувствовала, что теплые пальцы скользнули по ее рукам и переместились ниже, легли на талию. Из этой крепкой хватки она, даже захоти, точно не смогла бы вырваться. Хотя это не значило, что не попробовала бы. Но сейчас ей хотелось еще хоть немного постоять вот так, в тишине, чувствовать крепкие мужские руки, прижимающие ее к себе и дающие невероятное ощущение спокойствия и умиротворенности. Оксенфуртские студенческие гулянки — это всегда свобода: выпить, потанцевать, отдохнуть душой. Это краткие часы, когда можно делать все, что обычно запрещается, все, что негативно воспринимается обществом, но что так запретно-притягательно. Например, стоять в обнимку с почти незнакомым мужчиной в полночь на улице и смотреть на звезды. — Ты купец? — М-м-м? — протянул Витольд. Если он и удивился вопросу, то вида не подал. — Нет, конечно, с чего ты взяла? — Тогда наемник? — снова предположила Шани. — Плечи широкие, мускулы ярко выражены, — это она отметила, еще когда нашла мужчину в луже, — значит, должно быть, меч в руках держать ты умеешь. — Не меч, — поправил он, — предпочитаю саблю. А в остальном ты почти права, милая. — Не хочешь говорить, да? Витольд молча кивнул, скользя пальцами вверх по плечам девушки, не скрытым тканью платья. Кожа ее была мягкая, словно шелк, без единой щербинки или шрамика — не то что его собственная шкура, сухая, обветренная, дубленая. Он привык гладить женское тело: в большинстве своем у герцогини и бордельной шлюхи не так много отличий. Но касаться этой девушки для него было словно откровением. Внутри скромного бутона скрывалась настоящая буря, огненная роза с лепестками, подобными языкам пламени. Она жгла Витольда, вытягивала из него все жилы и ни на мгновение не отпускала из своих цепких объятий. Она не выходила у него из головы. Он раз за разом прокручивал в голове их встречу, и все сильнее крепло в нем желание вновь ее увидеть. Почувствовать под ладонями упругое молодое тело, взглянуть в глаза — карие с прозеленью, похожие на пробивающуюся по весне из-под земли первую траву… Вцепиться до одури в своего журавля и не отпускать, даже если он будет рваться из рук в далекие небеса. — …не проводишь меня? Витольд дернулся, освобождаясь от странного оцепенения, сковавшего всего его целиком, и обнаружил, что сих пор сжимает Шани в объятиях. — Куда? — Домой. Мне не хочется больше здесь оставаться. Ты проводишь меня? Витольду захотелось петь. И он бы запел, если б не побоялся, что у Шани кровь из ушей брызнет. У него, несомненно, было много достоинств, но голос не находился в их числе. Хотя проводить «свет очей» своих «до дому, до хаты», конечно же, согласился. Шум трактирной гулянки стих почти сразу: стоило только завернуть за угол. Они шли по мощеной мостовой на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Шани несла в руках неудобные туфли, старательно обходя лужи, но полы ее длинного платья все равно уже потемнели от грязи. Улыбнувшись, Витольд улучил момент и подхватил девушку на руки. Та, кажется, обомлела от неожиданности, и мужчина успел пройти довольно много, прежде чем она задергалась в его объятиях. — Поставь меня на землю! Я сама могу идти! — Ну-у, девка, не лишай мужика столь малой радости, — хмыкнул Витольд, минуя торговую площадь. Мимо них прошел ночной патруль с факелами. Стражники сначала напряглись и схватились за мечи, но потом, разглядев парочку, завистливо засвистели вслед. Шани задергалась еще отчаяннее. — Да что вы себе позволяете?! Пустите меня, а то я… — Ну-ну? — Витольд даже остановился. Под светом одинокого фонаря он мог вновь любоваться девушкой. Рыжие волосы ее торчали на затылке забавным вихром — ну точь-в-точь корова лизнула. Раскрасневшаяся — то ли от выпитого, то ли от смущения, то ли и от того, и от другого — Шани была похожа на взъерошенного воробышка, маленького, но ужасно вредного. — А то ты — что? Медичка промолчала. Румянец на ее щеках стал ярче. Она опустила глаза, но уткнулась взглядом в широкий ворот кунтуша, распахнутый до неприличия и обнажающий покрытую темными волосками грудь мужчины. Туда смотреть было как-то еще постыднее, и девушка снова задрала голову, глядя на Витольда снизу вверх. Тот ехидно улыбался. — А то ты — что? — вновь повторил он. — А то я… — Шани замялась, пытаясь придумать достойный ответ. — А то закричу! — Кричи, — великодушно разрешил Витольд. — В такую ночь-полночь обязательно кто-нить выскочит спасать твою аппетитную зад… — А-а-а! — недолго думая, заорала девушка, ужом выворачиваясь из крепких объятий фон Эверека. — Спасите! Помогите! Насилуют! — Да вроде пока еще не насилуют, — попытался отшутиться Витольд, одновременно перехватывая свою ношу поудобнее. Но Шани продолжала голосить, извиваясь так, словно от этого и впрямь зависела ее жизнь. Мужчина понял, что еще секунда — и он просто-напросто уронит ее спиной на булыжники. — Тц, да что ж ты за егоза-то такая, — простонал он, закатывая глаза, — управы на тебя нет. Шани на долю мгновения затихла, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, но выпустить его криком не успела — рот надежно заткнули крепким поцелуем. Из головы сразу же вылетело все, что только можно. Прикосновение чужих губ оказалось настолько неожиданным, что она даже забыла о сопротивлении и замерла, как муха в янтаре. Даже дышать перестала. Витольд целовал ее мягко. Его губы пахли крепким самогоном и едва уловимо отдавали чем-то еще, с привкусом соли и легкой кислинкой. Сухие и обветренные, они касались ее собственных настолько нежно, что голова шла кругом: слишком уж это не походило на такого взрывного и яркого фон Эверека. От него можно было ждать ревущей страсти, буйства красок и эмоции, напора, требовательности, небесного огня и звездопада… Но не удивительно теплого дыхания, согревающего ее щеки, не осторожного прикосновения к уголкам губ, не коротких отрывистых поцелуев россыпью — невероятно целомудренных даже по меркам давно вышедшей из романтического возраста Шани. Это сводило с ума. Затуманенная выпитым голова требовала большего, но теплые губы вдруг исчезли, оставив после себя какое-то ощущение недосказанности. Словно прервали прямо посреди спора, когда аргументы сами рвутся наружу, но выплескивать их уже поздно. Шани часто-часто заморгала. Свет одинокого фонаря вдруг показался слишком ярким — оказывается, она давно уже жмурилась, пытаясь не упустить волшебного момента. Витольд смотрел на нее каким-то странным взглядом. Голодным. Обжигающим. Будто едва сдерживался, что бы… На его подбородке Шани увидела шрам. Совсем небольшой, с ноготок. Почти незаметный, если не смотреть на лицо вблизи. А она смотрела, и очень, очень близко. Потянулась — коснулась указательным пальцем. Кожу кольнуло короткой щетиной, но девушка не убрала руку, а скользнула легким движением дальше по щеке, обводя низкие скулы, разглаживая мелкие морщинки в уголках глаз. Не сдержавшись, Витольд потерся о ее ладонь, как большой кот. Даже мурлыкнул. Она вдруг резко и сильно подула ему на лицо и, пока он соображал, что бы это значило, сама потянулась вверх, обхватывая одной рукой его шею, пригибая к себе и целуя: уже так, как хотелось — крепко, глубоко, требовательно. Шани почувствовала, как губы Витольда дрогнули в улыбке, а потом уже хотелось не замечать ничего. — Ох ты ж, сука, как мы невовремя. Вздрогнув, парочка отстранилась друг от друга. Вдали по улице, где-то в тени, смутно виднелись несколько силуэтов. — Шли б вы домой, добрые люди, — искренне посоветовал им Витольд, моментально раздражившись, что его прервали в такой неподходящий момент, — час поздний. В темноте послышались смешки. Судя по голосам, людей было не меньше трех. — А мы недобрые, — усмехнулся кто-то, по-прежнему не показываясь на свет. — А что час поздний, так то вам бы беспокоиться. Трахались бы дома под одеялом — вот и счастье было б. — Та-ак, — медленно протянул Витольд, ставя Шани на землю. — Толку с вами балакать нету, погляжу. — Отож, — охотно согласились в темноте. Послышался тихий скрежет, словно из ножен достают меч. — Зачем болтать? Давайте-ка сюда что есть подороже и валите на все четыре. Сымай, девка, сережки! — Я те ща тыкву сниму, — исключительно дружелюбно ответил фон Эверек, закрывая Шани спиной и отталкивая ее подальше от места будущей схватки. — Всем. Что ж не показываетесь, крысы трусливые? Только трындеть горазды? — Ну все, сука, щас получишь у меня. Одинокий фонарь освещал куцый клочок улицы. За пределами маленького светлого круга мир растворялся в густой августовской ночи. Где-то там, в темноте, сейчас находилось зло. Совсем небольшое, но оттого не перестающее быть злом. Оно имело облик бандитов, разбойников и душегубов, облик мечей и засапожных ножей. Облик алчности и жажды наживы, толкающих людей на непростительные поступки: воровство, шантаж, даже убийство. Витольд сейчас сам готов был пойти на убийство, но тронуть девушку, в испуге жмущуюся за его спиной, он не позволит никому. Сабля со свистом выскользнула из изукрашенных ножен, и свет фонаря янтарем растекся по ее изогнутому лезвию. Мужчина выставил чуть вперед левую ногу, правую согнул и напряг, рука с клинком отведена назад — все, как учили отец и старший брат. — Ну давайте, курвины дети, коль кишка не тонка! Они бросились все вместе, и потому сразу же оказались в проигрыше. Нападай разбойники по одному, они бы взяли Витольда измором. Но откуда грязным нищим оборванцам с ржавыми мечами знать все премудрости тактики и стратегии. Их оказалось пятеро. Первый получил широкий взмах саблей, почти рассекший его тело на две половины. Кровь веером взметнулась вслед за плавным движением руки Витольда, запачкав ближайшую беленую стену. Второй увидел смерть своего соратника, споткнулся и шмякнулся лицом в грязь. Этого хватило, чтобы тяжелый рубящий удар, настигший сзади, раздробил ему шейные позвонки. Третий оказался умнее и зашел Витольду в спину. Пока тот добивал упавшего, короткий нож полоснул его под мышкой. Неплотная ткань кунтуша разошлась, оголив светлую кожу, на которой мгновенно начала сочиться кровью длинная глубокая царапина. Охнув, фон Эверек отступил на шаг. В это время четвертый разбойник, выгадав момент, пнул его под колено. Уже падая, Витольд дотянулся и уколол бандита самым кончиком сабли в шею. И попал в нужную точку — в лицо брызнуло густой горячей кровью. Секунда, чтобы привстать на локтях, две — стереть с глаз липкую дрянь, еще одна — перекатиться вбок и вскочить, чтобы меч третьего разбойника вместо его груди вонзился в щель между булыжниками мостовой. — Да моя бабка дралась лучше вас, — фыркнул Витольд, тяжело восстанавливая дыхание. На земле валялась уже половина нападавших. Двое оставшихся переглянулись. — Даже когда ослепла и оглохла, — язвительно протянул мужчина. — Ну все, пидор ебучий, ты покойник! Мерзко заскрежетала сталь, соприкасаясь со сталью. В лицо фон Эверека пахнуло отвратительным смрадом сроду нечищенных зубов и перегара. Бандит — черноволосый усач со скошенным влево носом, — оскалившись, пообещал оторвать ему голову и засунуть глубоко в задницу. В ответ Витольд метко плюнул тому в глаз. Разбойник отшатнулся, ошалело мотая башкой, и это оказалось его последней ошибкой. С разворота Витольд рубанул ему по шее. Лезвие рассекло плоть, как масло. Голова с выпученными глазами и раскрытым ртом подлетела в воздух, описала неровную кривую и упала на землю. Прокатившись пару локтей, она замерла у ног Шани. Витольд глубоко вздохнул. С сабли стекала густая, черная в полумраке кровь, пачкая сапоги и мостовую. — Ты как, душа моя? Не бойся, все закон… — Не шевелись, сука. Шани перешагнула через голову и вступила в круг света. Девушка была неестественно бледна: казалось, вся кровь отлила от ее лица. У самой шеи ее подрагивал длинный нож, почти царапая тонкую кожу. Последний из бандитов паскудно ухмыльнулся. — Бросай саблю, гаденыш, или я перережу ей глотку. Проклиная свою невнимательность, из-за которой он совсем забыл, что нападавших было пятеро, Витольд медленно положил звякнувшее оружие на мостовую и оттолкнул в сторону. Сабля отлетела куда-то к домам. — А теперь, уж будь так добр, перережь себе глотку. — Бандит на всякий случай не дергался, памятуя об участи соратников, но явно жаждал поквитаться. — Во-он тем ножичком. — Нет, ну это ни в какие ворота, — пробормотала Шани. Лезвие кольнуло шею, но удерживающий девушку разбойник вдруг согнулся в три погибели. Оружие вылетело из его ослабевшей руки, и мужчина осел на землю, прижимая ладони к животу и вполголоса бормоча проклятья. Обернувшись, медичка с особым садизмом надавила ему куда-то в область шеи, и тот отключился. Витольд только рот открыть успел, как все было кончено. Убрав с блестящего от пота лица прилипшую прядку волос, Шани подошла к мужчине и подала ему руку, помогая подняться. — Это ты… как его так? — охреневшими глазами уставился он на валяющегося в отключке бандита. — Я же медичка, — пожала плечами девушка, — я знаю, куда надавить человеку, чтобы ему стало очень, очень больно. — Надеюсь, никогда не испытаю этого на своей шкуре… — Именем Радовида! Сложить оружие! — Стража! — приглушенно воскликнула Шани и схватилась за рукав кунтуша. — Скорее, надо уходить! Она знала город как свои пять пальцев. Поэтому потянула Витольда не на широкую улицу, а в незаметный переулок. По пути мужчина подхватил с земли свою саблю, удачно отлетевшую именно в эту сторону, и вслед за девушкой протиснулся в крохотную щель между двумя домами. За их спинами раздались вскрики стражников, обнаруживших кровавое побоище, и вслед за этим — грязная ругань и, кажется, звуки рвоты. Но к тому времени виновники резни уже скрылись в переплетении оксенфуртских улочек. Они остановились, только добравшись до дома родителей Шани. Девушка потеряла где-то по дороге одну туфлю, а платье выглядело на ней так, словно его только что сняли с огородного пугала. Одежда Витольда тоже утратила былой лоск, с клинка все еще изредка капала кровь. Кровью же пропитались и правый бок кунтуша, и широкий пояс. — Что б меня подкинуло да об землю шандарахнуло, а ведь хорошая ночка вышла! Шани исподлобья взглянула на мужчину. Хмель выветрился из ее головы, еще когда только из тьмы впервые раздались чужие голоса. Теперь она смотрела на мир исключительно трезвыми глазами. И он, мир, уже не казался таким радужным и ярким. Если еще час назад Витольд выглядел чуть ли не принцем, то теперь маски были сорваны. Под личиной трактирного пьяницы, балагура и бабника обнаружилось еще кое-что. Стальной клинок, хладнокровный убийца, отчаянный берсерк. У нее перед глазами до сих пор стоял темно-алый росчерк на беленой стене и неровный полет отрубленной головы с распахнутым в беззвучном крике ртом. Шани видела многое в полевом госпитале под Бренной. Видела вывороченные из суставов кости, вывалившиеся внутренности, огрызки ног и рук. Вместе с другими медиками она с рассвета до глубокой ночи сшивала раны и разорванные органы, ампутировала конечности, вытаскивала из тканей наконечники стрел и осколки пик. Через их руки и хирургические инструменты прошли тысячи, лишь сотни из них выжили, на всю жизнь оставшись калеками. Всего за несколько суток Шани увидела столько, сколько увидит не каждый медик на всем своем веку. Но даже там, среди пока еще живых и уже мертвых солдат, она не испытывала такого страха, как в ту секунду, когда идеально ровно срезанная голова ночного грабителя мягко стукнулась об ее босые ноги. Под Бренной во влажном блеске крови и белизне костей она видела необходимость. Глупую, учиненную лишь из-за амбиций — но необходимость. Полчаса назад на улочке Оксенфурта человек же погиб просто так, ровным счетом за ничто. — Спасибо, что проводил, — чуть дрогнувшим голосом сказала Шани и направилась к двери. Мысленно она молилась всем известным и неизвестным богам: только бы Витольду не вздумалось ее остановить. Но молитвы — впрочем, как и всегда — не возымели своего действия. — Э, постой! — На ее запястье сомкнулись чужие пальцы. Витольд развернул девушку лицом к себе и заглянул в глаза, хотя та старательно пыталась их отвести. — Испугалась? — мягко спросил он. — Ну что ты, солнце, это ж так, дрянь помоечная. — Я не испугалась, — тихо ответила Шани, поднимая голову и встречаясь взглядом с мужчиной. — Не их… Тебя. — Тогда почему убегаешь? — Витольд нахмурился, не выпуская ее запястья: он решительно не понимал причины резкой смены настроения девушки. Вдруг мужчина посерьезнел. — Он тебя ранил? — Кто? — запуталась девушка. — А. Нет. Не в этом дело. — Она мягко, но требовательно разжала его пальцы и отступила на шаг. — Прости. Я хочу домой. Слишком много… всего. — Но Шани?.. Скрипнули петли, и Витольд остался один на темной улице. В недоумении он смотрел на закрывшуюся ровнехонько перед его носом дверь, и категорически ничего не понимал. Только что он ощущал себя рыцарем, спасшим принцессу, эдаким ведьмаком для кметов, порешившим мерзкую тварину в болоте, а теперь его словно обоссали с ног до головы. И что самое обидное — мужчина решительно не мог взять в толк, что натворил. Чувствуя, что голова начинает уже пухнуть от размышлений, Витольд сплюнул на землю и решительно сунул саблю за пояс, чтоб не запачкать украшенные ножны. Бросив мрачный взгляд на дом такой непостоянной медички, он побрел куда глаза глядят, тихо матерясь сквозь зубы на «дурных баб с… ох, какой задницей».