История, которой не было

— Таким образом, кровоснабжение средней ягодичной мышцы производится благодаря верхней ягодичной артерии через внутреннюю подвздошную артерию. На рисунке — цифры двенадцать, тридцать шесть и тридцать семь соответственно. Переходим к малой ягодичной мышце… Шани лениво листала анатомический атлас, подперев голову кулаком. Лекция была исключительно однообразная и неинтересная, имеющая целью повторить все то, что студенты Кафедры медицины и траволечения и так уже выучили наизусть за годы учебы. Профессор же, низкорослый даже для низушка, умудрился сделать свое повествование еще скучнее. Так что Шани, как местная отличница, старательно присутствовала на занятии физически, но мысли ее были далеки от учебы. Крутились они, впрочем, в основном вокруг одного человека. Шани раз за разом прокручивала в голове события той ночи, смотрела на произошедшее под разными углами, пытаясь понять действия Витольда. Нет, она не была жрицей Мелитэле и не считала, что каждое существо заслуживает жизни. Но она была медичкой, лекарем, человеком, который спасает, а не калечит. И хотя на ее руках той ночью не появилось ни капли крови, она ощущала вес сабли так же, как если бы сама расправилась с теми людьми. Шани пыталась понять, что ее напугало больше: мысль ли, что ее защитник не выстоит против пятерых, или же с какой легкостью он это сделал. Она мало что понимала в фехтовании, но даже этих крупиц доставало, чтобы понять: Витольд махал мечом, еще когда она пешком под стол ходила. По сравнению с ним разбойники выглядели как кметы с дрекольем супротив дракона. Он не сомневался, что победит, потому что тоже видел эту разницу. И пользовался этим знанием с хладнокровием закаленного воина. Не солдата — потому что солдат рубит и режет только противника, на которого ему указывает генерал. Но воина — дерущегося по самым разным причинам. Для кого-то это честь, для кого-то жизнь. Для Витольда та схватка была развлечением. Шани видела его глаза — на миг он оказался в круге света, уходя в пируэте от меча бандита — и не было в них иного чувства, кроме наслаждения. Хотелось надеяться, что это ей только показалось. Шани перевернула страничку атласа, взгляд лениво пробежался по схематичному изображению человеческого тела. Невольно задержался он на мышцах рук, мощных, натренированных, словно человек на рисунке только и делал всю жизнь, что упражнялся с мечом в свободное время. Руки Витольда такие же — широкие, крепкие, твердые: явно тяжелая сабля для него аки веточка. Девушка перебирала в голове варианты, кем мог быть ее неожиданный поклонник. Солдат? Наемник? Ведьмак? Для первого недоставало дисциплины, для второго — чутья наживы, для третьего… Нет, ну это уж слишком смешно. Насколько Шани знала ведьмаков, основываясь на знакомстве с одним беловолосым, Витольд в этот образ не вписывался никоим образом. Больше на ум ничего не приходило. Тупик. Вздохнув, девушка закрыла атлас и положила голову на сложенные на столе руки. Профессор-низушек продолжал вещать с кафедры, за спиной, на дальних рядах, негромко гудели студенты. Уставившись в одну точку где-то над головой преподавателя, Шани снова погрузилась в размышления. С той ночи прошло уже больше полугода. Закончилось лето, наступила осень, снова начались занятия в Академии, лекции, семинары, практикумы в лечебницах и моргах. Попутно студенты кафедры медицины и траволечения подрабатывали на стороне, оказывая врачебные услуги в городе и окрестных деревнях, порой подворовывали в лабораториях и сбывали лекарства и настои знакомым травникам. Незаконно, а куда деваться — кушать-то хочется всем. А еще еженедельные попойки и гулянки, устраиваемые друзьями с других кафедр и курсов, и начавшаяся подготовка к выпускным экзаменам, и проведение исследований, направленных на выявление предрасположенности людей к болезням, и еще много-много всего. Потом сменились цифры на календаре и наступила зима, холодная, с мокрым снегом, заметающим улочки и подворотни Оксенфурта. У Кафедры медицины прибавилось работы: кашляющие, чихающие и шмыгающие носами магистры и бакалавры валом повалили за лекарствами от простуды. У Шани тяжело заболел отец, и ей пришлось на месяц просить освобождение от занятий. Благодаря умелым рукам дочери-медички, старик вскоре оправился от хвори, и девушка вернулась в Академию — заканчивать свой последний учебный год в качестве обычной студентки. Вслед за вьюгами и метелями Йуле наконец пришла весна. Снег стаял так быстро, что крестьяне и глазом моргнуть не успели, как грянуло время пахоты. Установившаяся теплая погода упорно держалась вот уже второй месяц. В лесах буйно расцветали аренария и каприфоль, прогалины затягивало ромашкой и сенжигроном. Неудержимо тянуло прочь из Академии, из душного города. Сейчас сбежать бы куда-нибудь в поля, валяться на сочной молодой траве, ловить губами лучи теплого весеннего солнца… Но приходилось корпеть над книгами, повторять, заучивать, снова повторять, вспоминать, готовить ответы и шпаргалки к грядущим выпускным экзаменам. За всеми этими занятиями дни пролетали незаметно. Шани думала о Витольде, как только выпадала свободная минутка, и в конце концов пришла к выводу, что поступила в отношении его весьма и весьма некрасиво. Кем бы ни был ее неожиданный защитник: воином ли, ведьмаком, да хоть самой Фалькой, переродившейся в мужском теле, — он вступился за нее. А она вместо того, чтобы сказать спасибо, самым подлым образом сбежала, всем видом выразив чуть ли не отвращение к своему спасителю. От осознания этого Шани чувствовала себя не в своей тарелке. Она уже готова была принести свои извинения, но… Но тут вставала одна большая проблема. Витольд больше не появлялся в ее жизни. Девушка не знала, были на то причины личного характера или же он и вправду обиделся. Но вот уже больше полугода от него не было ни слуху ни духу. Заевшая совесть довела до того, что Шани хотела уже сама отправляться на поиски своего отважного защитника, но вовремя сообразила, что мужчина может быть где угодно — и не только в Оксенфурте, но и в любой окрестной деревне, в Новиграде или Третогоре, да в конце концов он мог вообще уехать куда-нибудь к черту на кулички в Ковир или Повисс. На поиски могла уйти вся жизнь, и девушка не готова была положить ее к ногам человека, который, скорее всего, уже и не помнит о ней. Оставалось только смирить совесть и жить дальше. Жужжа, шальная муха билась в оконное стекло. Монотонная речь лектора наводила сон, которого так не хватало в последнее время. Шани чувствовала, как медленно смежаются веки, отрезая ее от мира и погружая в блаженную дремоту. Краем уха она улавливала отрывки разговоров однокурсников, шепотом обсуждающих за ее спиной самые разные темы. — …ну тот самый, с короткой бородкой. Кажется, он всерьез влюбился в эту прыщавую мымру, а та — ну дуб дубом… — …завтра как всегда, в «Рожках да ножках»? Конечно, буду! Прихвачу с собой гномьего самогону третьей крепости — стырил на практикуме по алхимии… — …да-да, фон Эвереки, двое братьев, как говорят. Сильные, мужественные, настоящие принцы. Краси-и-ивые. Звать, кажется, Витольдом и… этот, как же его? Запамятовала. В Сосенках в корчме сидят вот уже три дня, празднуют что-то… — …с зачетом прокатит, а вот с экзаменом туго вам будет, коли еще ему на лапу не накинете, крон по десять каждый… Стоп. Что? Резко оторвав голову от стола, так что в глазах на секунду потемнело, Шани обернулась к задним рядам и вцепилась в запястье одному парню. Тот аж подпрыгнул от неожиданности и испуганно воззрился на нее. — Тебе чего, рыжая? — Братья… Фон Эвереки! Кто из вас про них говорил сейчас? — Ну я, — удивленно пожала плечами миловидная девушка с короткими светлыми волосами. Шани помнила, что зовут ее Марикой, но не более того — они почти не общались. — Расскажешь поподробнее? Блондинка, продолжая удивленно смотреть на сокурсницу, еще раз пожала плечами и украдкой пересела к ней на первый ряд. Шани еле удержалась, чтобы не вцепиться в нее как клещ и не выпытать все силой. Тем более что в этом не было смысла: Марика слыла ярой сплетницей, и выдать всю подноготную для нее — как чихнуть раз. — Говорят, что они откуда-то из-под Новиграда, — зашептала блондинка, чтобы не мешать профессору-низушку, который все занудно читал свою лекцию, не замечая ничего вокруг. Убедившись, что на них никто не обращает внимания, Марика продолжила: — Вроде как дворяне в каком-то колене. Но род пришел в упадок, и из всей кучи родственников в живых остались только они двое… Дальше Шани слушала, впитывая каждое слово. И узнала она много интересного. Витольд выглядел бандитом с большой дороги и вел себя так же — бандитом и оказался. Но не простым ведь, а из благородных. История стара как мир: младший сын разорившегося рода, мог рассчитывать только на себя и потому предпочел легкую и веселую жизнь разбойника честному труду. Пьяница, бабник и весельчак — вот краткое, но емкое описание младшего представителя семейства фон Эвереков. Про старшего брата, чье имя сплетница так и не вспомнила, Марика не смогла сказать ничего путного. Виной тому была странная аура отчужденности, окружающая предводителя Реданской Вольной компании, и пугающая искорка безумия в его глазах. Мало кто отваживался подойти к нему ближе, чем на пару шагов, и уж тем более — задавать какие бы то ни было вопросы. То ли дело — к веселому и свойскому Витольду. Блондинка говорила что-то еще, кажется, о чем-то спрашивала, но Шани уже не слушала. Лишь кивала невпопад, мысли же ее были далеко. Кажется, судьба давала ей шанс исправить то, что она сделала. Вернее, то, что не сделала. Чтобы наконец засыпать без грызущего душу раскаяния, девушка без промедления решила отправиться к Витольду и извиниться. — Где, говоришь, их можно найти? — В Сосенках, — охотно отозвалась Марика, — две версты по западной дороге в сторону Новиграда. Там, где мы еще на свадьбе у Триши гуляли. Шани совершенно не помнила, кто такая Триша, но окрестности Оксенфурта она знала неплохо, и деревеньку тоже — приходилось навещать там нескольких болевших оспой. — Спасибо за помощь, — улыбнулась она Марике, смахивая в сумку атлас и перекидывая ремешок через голову. — Прикрой меня, если что? Не успела блондинка вымолвить слова, как Шани пролезла под столом и, пригнувшись, чтобы профессор-низушек не увидел со своей кафедры, шмыгнула к дверям. Настолько виртуозное удирание с лекции так поразило Марику, что она даже забыла спросить, почему, собственно, ее однокурсницу так заинтересовали эти два брата-разбойника. Эх, а какая чудесная сплетня бы вышла…

***

Взятая напрокат у одного из знакомых лошадка трусила по дороге, осторожно ступая по совсем уже летней пыли. Справа и слева тянулись поля, коричневые с зелеными крапинками всходящих посевов. Пахло ландышами и сиренью. Шани держала путь в сторону Сосенок. Пока мышастого цвета лошадка упрямо несла ее вперед, у девушки еще оставалось немного времени, чтобы попытаться хотя бы примерно набросать костяк будущего разговора. Первым делом она, конечно же, вежливо поприветствует банду и их атамана, ибо не стоит затевать ссору с такими людьми. Потом спросит Витольда, выведет его из корчмы и попросит прощения за свое поведение. Именно в такой последовательности. В фантазиях Шани разговор проходил быстро и гладко и уже через час она возвращалась в Оксенфурт. Но реальность имеет свойство делать все по-своему. В Сосенках царила непривычная для села тишина — не бегали между хатами гуси и куры, не хрюкали свиньи, блаженствуя в лужах, да и играющих деревенских детишек тоже не видно было. Казалось, пришел мор — окна закрыты ставнями, двери наглухо заперты, весь скот загнан в хлев. Шани медленно ехала по центральной улице, пытаясь уловить хоть звук, но тщетно. Лишь из стоящего на отшибе дома неслись голоса, смех, ругань, звуки ударов. Девушка неловко сползла с седла, привязала лошадь к коновязи и подошла к входу в корчму. Вдруг дверь распахнулась — Шани еле успела отпрыгнуть, — и из хаты головой вперед вылетел рослый бородатый мужик в потрепанном кафтане. Он шмякнулся прямо в грязь, но быстро очухался и попытался уползти прочь. Вслед за ним в проеме показался второй мужчина. На нем была кожаная наемничья куртка, украшенная затейливой вязью. — Ползи-ползи, хряк, тебе самое место в луже рядом с хавроньями, — насмешливо крикнул он. За его спиной, в корчме, радостно заулюлюкали. — А ты еще что за птица? Шани не сразу сообразила, что обращаются к ней. Грязью забрызгало ее башмачки, старые, но все еще служащие верой и правдой, и она пыталась отереть их о траву. Услышав голос, она подняла голову. Мужчина в одежде наемника с удивлением смотрел в ее сторону. — Ты что забыла тут, девка? Мы ж ясно вроде шепнули вашему старосте, чтоб ни одного из кметов духу тут не было, пока Кабаны развлекаются. — Я… я не из деревни, — чуть дрогнувшим голосом ответила Шани, набравшись храбрости. — Я к вам. — Ко мне? — гадко ухмыльнулся наемник. — Да ты прыткая. Впервые встретились, а ты уже ко мне? Хорошо-о-о… — Руки уберите! — взвизгнула девушка, уворачиваясь от мужчины. Тот по инерции пролетел пару шагов и чуть не свалился в лошадиную поилку. — Я к не к вам! В смысле, к вам… Но не к вам конкретно. — Ниче не понимаю, — пробормотал наемник, разводя руками. — Так кто ты вообще, девка? И на кой хрен приперлась? — Я к фон Эвереку, — выпалила Шани прежде, чем успела прикусить язык. В глазах ее собеседника зажегся хитрый огонек. — А-а-а, ну так бы и сказала, лиса! — Он хлопнул в ладоши и приглашающе указал на дверь. — Входи, там он. Фыркнув на обманчиво вежливый жест, Шани шагнула за порог. Наемник заскочил в хату вслед за ней. Дверь захлопнулась, отрезав девушку от мира. Ей показалось, что это защелкнулась мышеловка. И мышью оказалась именно она. Но отступать уже было поздно. В маленькой тесном помещении находилось человек двадцать, не меньше. В воздухе висел стойкий запах сивухи, пахло потом и жарящимся на вертеле поросенком. Члены Вольной Реданской компании, более известные как Кабаны, ели, пили, играли в карты и кости и нестройно орали пошлые песни. На Шани никто не обращал ровным счетом никакого внимания ровно до тех пор, пока… — Эй, ребяты, гляньте-ка кого ветер принес! — громко рявкнул сопровождавший ее мужчина. — Мазелька городская, кровь с молоком! Эверека требует, душа, грит, не мила без него. Кабаны взорвались хохотом. Самогон, карты — все осталось забыто. Намечалось новое развлечение. Шани неуверенно переступила с ноги на ногу, откашлялась, сделала глубокий вдох, но сказать ничего не успела. Из дальней комнаты корчмы, отделенной от общей залы занавеской, в центр зала вышел мужчина. С первого взгляда было понятно, что он на голову выше каждого здесь находящегося: статная фигура, гордо вскинутая голова, прямой нос, вызывающая одежда выдавали в нем аристократа. Сабля на поясе, множество шрамов и манера по-особому держаться — разбойника с большака. Противоположные, казалось, сущности сливались в нем воедино, и это слегка сбивало с толку. Чувствовалось, что с этим человеком шутки плохи, если попадешься ему под горячую руку. Но пока в стального оттенка глазах не читалось иных эмоций, кроме скуки. — Добро пожаловать на наш скромный праздник, мазель! — с показушной улыбкой произнес он, разводя руками. — Что же привело такую юную особу в кабанье гнездо? Не помнится, чтобы мы встречались. Шани удивленно моргнула. Несмотря на явно чужую личность, под ней угадывался другой человек, громкий, яркий, шумный. Тот, ради которого она и приехала в эту деревню. Витольд и вправду был ужасно похож на своего брата. — Вы… как же там? — она замялась, пытаясь припомнить имя. — Ольгерд, красавица, — представился мужчина. — Ольгерд фон Эверек. К вашим услугам, прекрасная госпожа. Девушка улыбнулась. Сходство братьев стало еще более явным. Она обвела взглядом корчму, но Витольда нигде не было видно. Он вообще здесь? — Я Шани. Рада знакомству, — мило улыбнулась она. — Только ваш… человек ошибся по незнанию. Я не к вам приехала. — Не ко мне? — игриво произнес Ольгерд, молодцевато поводя мышцами. — К кому ж тогда? — К вашему брату. Послышались сдавленные смешки, тщательно замаскированные под кашель. — За малышом Витольдом уже девки бегают? — усмехнулся Ольгерд, облокачиваясь о стену и скрещивая руки на груди. — Видать, действительно вырос. Обрюхатил, небось, и бросил? Шани выпрямилась и кинула в сторону наглого предводителя Кабанов испепеляющий взгляд. Увы, только чародейке удалось бы таким образом превратить фон Эверека в пепел. Простой медичке из Оксенфурта это, к сожалению, не светило. — Вы видите у меня… брюхо? — резко поинтересовалась она, по его примеру складывая руки на груди. Ольгерд переглянулся со своими мужиками и громко рассмеялся. — Кто ж вас, баб, знает? Мож, скинула, но мужику жизнь испортить все равно хочешь, — хмыкнул он. — Ладно, мазелька городская. Будет тебе Витольд. Как только из нужника вернется — хоть всего забирай. — А вон он идет! — крикнул кто-то, выглянув в окно. Дверь распахнулась от мощного пинка и с грохотом ударилась о стоящий у стены комод, сбив оттуда какие-то чашки. Пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, на ходу завязывая узел на штанах, в корчму вошел Витольд собственной персоной. Его слегка пошатывало. — Эй, братишка, угадай, кто к тебе явился нежданно-негаданно. — В голосе Ольгерда слышался смех. — Невесту в городе завел? Не очень прямой взгляд Витольда сфокусировался сначала на Кабанах, потом — на хитро улыбающемся брате и, в конце концов, добрался до Шани. Мужчина икнул и потер глаза. — Т-ты… откуда тут? — задал он не самый умный вопрос. Видимо, на большее его сейчас не хватило. — С неба свалилась! Из-под земли вынырнула аки червь дождевой! На этом… на дрыконе прилетела, гы-гы-гы! — заржали Кабаны, выдвигая предположения. У них был отличный день с пирушкой и бесплатным балаганом. — Заткнулись все, — тихо произнес Ольгерд. Смех мгновенно оборвался. Разбойники лишь глазами продолжали сверкать из-за кружек да под столами делать ставки на дальнейшее развитие событий. Шани смотрела на Витольда, узнавала и не узнавала одновременно. За полгода у него прибавилось шрамов и седины в волосах. Чуть сгорбилась прежде прямая спина, чуть заострились скулы и поблек румянец. Кроме того, он был пьян — таким девушка его еще не видела. Впрочем, она и видела-то его всего дважды… — Я пришла извиниться, — вспомнила Шани о цели своего приезда. Она сложила руки в примирительном жесте и чуть склонила голову, демонстрируя искреннее раскаяние. — Я так и не поблагодарила тебя за казус той ночью. Понимаешь, мне было очень страшно и неловко. Я никогда не оказывалась в такой ситуации и не знала, как надо себя вести, поэтому сбежала. Ты старался изо всех сил, брал на себя всю ответственность, а я только и могла, что дрожать от страха и неопределенности. Ведь я не была уверена, есть ли у тебя опыт в этом деле и хорошо ли ты владеешь своим оружием… У Кабанов снова случился приступ кашля. Шани недоуменно взглянула на Ольгерда. Атаман привалился к сундуку у стены, закрыл глаза ладонью и звучно ржал, с шумом втягивая воздух ртом. Разбойники висели друг на друге и валялись по столам, икая от смеха. У Витольда покраснела шея. Казалось, он даже резко протрезвел. — Ты че несешь? — прохрипел он, глядя на девушку исподлобья. — А она огонь! — воскликнул Ольгерд, хлопая в ладони и утирая выступившие на глазах слезы. — Мой младший брат настолько плох в постели, что девчуля прям из-под него сбежала, парни! Кабаны заржали еще громче. Витольд пошел пятнами. До Шани начало доходить, что никто, кроме нее, кажется, не понял, за что именно она извинялась. — Поговорим там, — рявкнул Витольд, хватая девушку за руку и вытаскивая во двор. Стены корчмы вновь затряслись от хохота. — На сеновал тащи, это ближе всего будет! А коли не хочешь, что б сено жопу кололо, гони старосту в шею из его хаты… и не оплошай на сей раз! Зарычав в ответ на столь душевные советы, несущиеся из окна корчмы, Витольд бесцеремонно закинул Шани поперек спины ее же собственной кобылы и сам вскочил в седло, дав лошади шенкеля. Недовольно мотая головой, благородное животное взяло с места в карьер, быстро оставив деревню позади. Копыта выбивали из дороги пыль. Девушку нещадно трясло, передняя лука больно упиралась в ребро. Тяжелая рука Витольда надежно придавила ее к лошадиной спине, не давая сползти ни влево, ни вправо. Перед носом болталось стремя и перепачканный в навозе сапог. — Ты с ума сошел?! — закричала Шани, на ходу ударив кулаком по голени мужчины. — Куда ты меня тащишь? — Туда, где не ляпнешь больше такой херни перед Ольгердом и парнями, — буркнул Витольд, подгоняя лошадь. — Вы, бабы, думаете вообще своими красивыми головками, прежде чем рот раскрывать? — Баба на рынке торгует! — взбеленилась Шани, пытаясь стукнуть его еще куда-нибудь побольнее и при этом не свалиться со скачущей галопом лошади. — Что я такого сказала?! Я извиниться приехала! Гад неблагодарный! Я же от чистого сердца, а ты… — Тпру-у! Кобыла замедлила шаг и почти сразу остановилась. Девушку по инерции потянуло вперед, и она чуть не упала вниз головой, но рука, сгребшая кафтан на ее лопатках, не дала этому случиться. Витольд стащил Шани с лошади, поставил на ноги и, крепко схватив за плечи, встряхнул пару раз, так что у нее аж зубы клацнули. — От… отпусти меня! — крикнула девушка, скидывая его ладони и отступая на шаг. — Да что тут вообще творится? — Мне тоже это знать охота, — сказал Витольд, глядя на нее исподлобья. — Кой леший ты приперлась, девка? — Извиниться! — Ну так и извинялась бы — нахера позоришь меня перед братом?! — возмутился он. — Надо мной же теперь все ржать будут! — Так, ладно. — Шани подняла руки в примирительном жесте и несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая пошатнувшиеся нервы. — Давай придем в себя и поговорим без этих криков. Мы не на ярмарке за репу торгуемся. Витольд сдержанно кивнул. Это явно далось ему непросто. Шани прошлась туда-сюда по небольшой полянке посреди леса. Их окружал молодой березняк, в глазах рябило от черно-белых полос. Ее кобыла на всякий случай отошла от спорящих людей и щипала траву в отдалении, не привлекая к себе внимания. Под одним из деревьев девушка заметила пузатый боровичок. — Итак, — она повернулась к Витольду, стараясь улыбаться как можно искреннее, — давай все-таки разберемся. Я извинилась за то, что сбежала, даже не поблагодарив тебя за свое спасение? Извинилась. Не моя вина, что твои… соратники не так меня поняли. — Да ты же!.. — задохнулся возмущением Витольд. — Почти, сука, прямо… что я неумеха… Ох, ладно. — Сплюнув на землю, он криво махнул рукой и плюхнулся на траву. — Эти кретины ржут, даже если им палец покажешь. Ничего, врежу кому-нибудь пару раз — отстанут. Вид у мужчины был исключительно мрачный. Шани почувствовала, как на душе заскреблись кошки. Она ведь действительно не хотела ничего плохого, а получилось… А получилось как всегда. Осторожно она села рядом с Витольдом, положив ладонь ему на сжатый кулак и предложила: — Хочешь, давай вернемся и я объясню им, что на самом деле произошло той ночью? — Да хер бы с ними, — забавно поморщился мужчина. — Не стоит яйца лизать тому, кому эти объяснения не упирались. Ты скажи лучше, что нашло на тебя? — он с подозрением глянул на Шани. — В прошлый раз аки от огня сбежала, а теперь вдруг с извинениями лезешь. — У меня было достаточно времени, чтобы подумать, — ответила девушка. — И раз в твою голову за эти полгода не взбрело навестить меня, пришлось искать самой. — Навестить? — искренне удивился Витольд. — Так ты ж вроде ясно понять дала, куда я идти могу! Весь и частями… — Я дала понять? — поразилась Шани. — Не помню, чтобы между нами мелькала фраза «пошел бы ты на все четыре стороны, человек, только что спасший мне жизнь». — Не всегда обязательно говорить, — неожиданно серьезно сказал фон Эверек, — иногда это можно понять и без слов. Именно слов Шани сейчас и не хватало. Она глупо открывала и закрывала рот, смутно начиная понимать. Однажды кто-то сказал ей фразу, которая въелась в память. «Стоит поставить себя на место другого человека, и ты сможешь понять многое». Шани столько времени размышляла о случившейся между ними размолвке, прокручивала в голове свои последние слова, пытаясь понять, почему сказала именно это… Она зациклилась на своих переживаниях и даже не подумала, что почувствовал сам Витольд той ночью. Как он понял ее побег. — Сначала я решил — дура ты, — медленно произнес Витольд, сжимая и разжимая кулаки. — Просто взбалмошная курва, решившая набить себе цену. Потому и уехал из города. Убедил сам себя нахрен пойти. Повторял, что таких у меня еще сотни. Мужчина говорил очень тихо, и Шани приходилось задерживать дыхание, чтобы ловить его слова между биениями своего сердца. — Мы с братом… много где побывали, — продолжал он. — Раз ты нашла Кабанов, значит, наверное, уже знаешь, чем мы известны-то. — Вы разбойники, правильно? Витольд недовольно фыркнул. — Какие мы те разбойники? А хотя… я и сам толком этого не знаю. Думается, даже Ольгерд не знает. Мы, вроде как, бандиты, но из благородных. У нашей семьи имение под Новиградом. Но на жизнь мы зарабатываем чем получится. Заплатят — пойдем наемниками, позовет король — встанем под его знамена. А в перерывах и деревеньку грабануть любо. Шани поморщилась, но ничего не сказала. В конце концов, если бы ее родители не нашли денег на учебу в Академии, ей самой пришлось бы пойти в бордель или еще куда хуже. Не всегда у людей есть роскошь выбирать. У Витольда, видимо, ее тоже не было. — Короче, уехал я, — продолжал тем временем он. — Ольгерд еще тогда заметил, что я сам на себя не похож стал. Осунулся якобы, задор растерял. Может, и растерял, со стороны все ж виднее… — Мужчина исподволь глянул на Шани. — Я думал о том, что произошло. Понял, почему ты убежала. Понял, отчего такой страх был на твоем лице написан. Вот дурень, думал, это надо ж так долго соображать. Потом вернуться хотел, да побоялся. — Кого? — удивилась девушка. — Меня? — Да не, — поморщился Витольд, — не тебя, а что опять напугаю. Да и откуль мне знать-то, вдруг меня уже каждая собака в лицо знает, как мясника из Оксенфурта? — Ты думал, я сдам тебя страже? — Да, была мысль такая, — нехотя признал он. — Но вообще я просто не знал, как к тебе подойти, что ляпнуть такого, что б ты опять удрать не вздумала. А то ведь и… как нажмешь куда-нибудь в брюхо — я и помру, как тот хер. Шани улыбнулась, вспомнив последнего, пятого, разбойника, которого она ловко вырубила двумя нажатиями в нужные точки. Видимо, со стороны она выглядела очень спокойной и уверенной в себе. Хотя, помнится, коленки тряслись от страха — хорошо, хоть под юбкой не видно было. — Ну, короче говоря, запутался я, — наконец признался Витольд, — так что решил забыть твои веснушки и рыжие лохмы. Но так и не удалось. Шани медленно подняла взгляд к небу. Солнце пряталось в кронах деревьев, окрашивая редкие перистые облака во все оттенки золотого. На этом фоне кроны берез, окружавших полянку, вырисовывались особенно четко: можно было различить буквально каждую веточку, каждый листик, испещрившие небо полосками и пятнышками, словно в какой-то затейливой детской игре. С легким порывом ветра они приходили в движение, меняли свое положение, путались друг в друге, как будто чья-то могущественная рука ткала свое какое-то особенное полотно. Ветви путались в облаках, притягивали их к земле, а те наоборот — тянули деревья ввысь, и было в этой извечной борьбе что-то удивительно мудрое, недоступное обычному человеку. Сделав глубокий вдох, Шани повалилась спиной на траву и раскинула руки в стороны. Длинные тонкие стебельки защекотали лицо, по носу проползла божья коровка, деловито раскрывая невесомые крылышки. Ветер коснулся их — и насекомое взмыло в воздух, сделало кружок над ее головой и исчезло в лазурном небе. Шани улыбнулась — широко и счастливо. — Какие же люди идиоты, Витольд фон Эверек. — Ты про меня? — Про тебя, — согласно кивнула Шани. — И про себя. И вообще про всех. Знаешь, я никогда раньше об этом не задумывалась. А теперь вдруг поняла, что все наши беды от того, что мы идиоты. — Ниче так объяснение, — хмыкнул Витольд, потирая шею. — Не хуже других. — А раз мы все идиоты, то и поступки у нас тоже идиотские, верно? — продолжала размышлять девушка. — Что ни делаем, все равно глупо выглядим. Витольд на этот раз промолчал, ожидая продолжения, но Шани уже закончила. Отряхивая штаны от прилипших травинок и пахучей пыльцы одуванчиков, она поднялась с земли, подзывая свою кобылу. — Я рада, что мы во всем разобрались, — тепло улыбнулась она. — Прощай, Витольд фон Эверек. Береги себя. — Погоди… Ты уезжаешь? — Мужчина тоже вскочил на ноги, недоуменно глядя, как она проверяет подпругу. — Но почему? — Я приехала извиниться, — пожала плечами Шани, — и я извинилась. Более того, я услышала и твои извинения. Мы в расчете. — Еще нет, — голос Витольда неуловимо изменился, став более глубоким и раскатистым. Он шагнул к девушке, оттесняя ее от лошади своей широкой грудью и заставляя отступить на пару шагов. — Ты должна мне еще кое-что, душа моя. Шани вопросительно подняла брови. Витольд покачал пальцем. — Ай-яй-яй, а что насчет благодарности за спасение твоих прелестных ножек? — Кажется, я уже говорила, что признательна тебе за это. Что еще ты хочешь от меня? Витольд широко улыбнулся, отчего от уголков его глаз потянулись по вискам тонкие морщинки. — Поцелуй, Шани. Она хмыкнула, ожидая чего-то подобного. Подошла к Витольду, глядя на него снизу вверх, протянула руку и коснулась его щеки. Привстала на цыпочках и осторожно коснулась его губ своими, легко, почти мимолетно. И шагнула назад, подбирая поводья. За спиной послышалось что-то похожее на уставший стон. Шани дернули за запястье, заставляя обернуться. Витольд обхватил ее плечи ладонями. — Прости, солнце, — прошептал он, наклоняясь к ее лицу, почти касаясь кончика ее носа своим, — но теперь-то уж я тебя не отпущу. От Витольда пахло почему-то не крестьянским самогоном, какой пили Кабаны в селе, а явно дорогим и хорошим вином. Этот запах скользил в гортань, заполнял легкие до отказа, когда на полувыдохе мужчина обдавал ее лицо своим дыханием. Теперь он целовал Шани совсем иначе, нежели в прошлый раз: жадно, быстро, стараясь ухватить как можно больше за один и тот же момент времени. Ухватив девушку за подбородок собственническим жестом, Витольд прижимал к себе ее тонкое хрупкое тело. Его огромные ладони казались ей почти по-медвежьи большими, но было в их прикосновениях столько тепла, столько ласки и давно копившейся нежности, что она таяла в этих объятьях и плавилась от жара разгоряченной кожи. Мир исчез, ушел на второй план вместе со своим солнцем и весенним ветром. Шани видела только Витольда, тонкие блики, пляшущие на радужке его глаз — удивительно светлых, медово-карих, наводящих на мысли о ранних цветах мать-и-мачехи и густых одуванчиковых полях. Она касалась морщинок на его лице, разглаживая это помятое полотно огрубевшей кожи. Он покрывал поцелуями ее щеки, усыпанные сейчас веснушками намного сильнее, чем в любое другое время года. Она выгибала спину, продлевая мгновения, когда тело прикасается к телу — пусть даже через одежду. Он чертыхался вполголоса, путаясь в пуговицах ее учебного платья. Она запутывала свои пальцы в его волосах. Травинки щекотали ей спину и ноги. Солнце золотило серебро в его волосах. Сейчас, в этот самый момент, на криво брошенном на мягкую лесную траву кунтуше, они наконец поняли, что значит счастье.