Грани

      – Смотри, художественную литературу складываем сюда, всё, что к авиации относится, под стол, а остальное вон туда, к стене.       – Может, сразу от пыли протирать? – предложила Саша, потуже затягивая верёвки на поясе старых Лешкиных штанов.       – А смысл? Всё равно потом стеллаж новый будут монтировать, придется снова протирать. Лучше уж один раз, когда на полки будем ставить.       – Ну, как скажешь, – она пожала плечами и взяла в руки толстый том в зелёной обложке. – Справочник математический. Его куда?       – Да давай к авиации пока, потом у отца уточню.       Через час почти все книги были сложены аккуратными стопками. Саша вытерла лицо нижним краем футболки, на мгновение обнажив живот, и вздохнула.       – Последний рывок, Саш, – улыбнулся Лёша. – Минут за десять закончим.       – Угу, – она тряхнула собранными в неаккуратный хвост волосами и потянулась за очередной книгой.       В коридоре что-то пискнуло.       – Это меня, телефон в коридоре на тумбочке. Принесёшь? – попросил Гущин сидя на корточках у высокой стопки книг и вычисляя, какого тома энциклопедии в ней не хватало.       Саша кивнула, вышла и через несколько секунд вернулась с телефоном в руках.       – Зинченко там. Держи, – не успела она протянуть ее телефон, как Лёша вскочил, задев стопку и свалив на пол несколько верхних томов, и практически вырвал его из рук девушки. Саша удивлённо заморгала.       – Ты чего?       – А вдруг что важное? – виновато буркнул Лёша. – Леонид Саввич просто так обычно не пишет.       – Ну не настолько ж важное, чтобы на меня так кидаться, – с обидой в голосе возразила она.       – Извини, – не поднимая на Сашу глаз, он потыкал пальцами в экран и открыл сообщение. В нём были всего лишь номер телефона и имя – Сергей Валерьевич.       – Что там? – уточнила Саша.       – Плотник.       – Какой плотник?       – А я Леониду Саввичу рассказал про вот это всё, – он выразительно обвёл комнату взглядом, – и он обещал хорошего плотника порекомендовать. Ну и вот.       – И стоило у меня телефон из рук рвать, – фыркнула Саша.       – Ну извини, правда, – примирительным тоном повторил Лёша. – Закончишь здесь? Я позвоню пока плотнику этому.       – Давай, – послушно согласилась Саша.       Гущин вернул упавшие тома энциклопедии на место и вышел в коридор, на ходу набирая номер.

***

      Саша спала, беззащитно заложив руку за голову и чему-то мягко улыбаясь. «Красивая,» – в который раз отметил про себя Гущин. Он стоял у окна, прислонившись бедром к подоконнику, и смотрел то на Сашу, потолок над которой то и дело облизывал белый язык света от фар проезжающих автомобилей, то вниз, на улицу. Из подъезда напротив трое мужчин, пошатываясь, практически на руках вынесли четвёртого и запихнули в такси. Настороженно озираясь и пугаясь стука собственных каблуков, просеменила девушка в нарядном и слишком тонком для января пальто. У круглосуточного магазина остановилась полицейская машина, грузный мужчина в форме уверенно зашёл внутрь, а через несколько минут вышел, неловко держа кончиками пальцев два бумажных стаканчика – наверняка растворимый кофе «три в одном», других горячих напитков в том магазине никогда не водилось.       Слышно почти ничего не было – стеклопакеты у Саши стояли хорошие, её родители явно не пожалели денег, когда отделывали квартиру для дочки. Отсутствие звуков улицы мешало сосредоточиться на происходящем за окном, мысли то и дело возвращались к событиям последних дней. Слишком много всего сразу. Как тогда, перед Канву: некрасивая ссора с Сашей, драка в кабине самолёта, отцовское «Пошёл вон!», разнос от Зинченко прямо на платформе аэроэкспресса. А теперь каждому событию по отдельности можно было порадоваться, да только вместе получалась какая-то ерунда. Впервые за последние двадцать часов Лёша заставил себя вспомнить прошлую ночь, признание командира, а главное – собственную реакцию на него. Не испуг, не отвращение, не желание убежать и не думать об этом, в конце концов, а острое и ясное ощущение закономерности происходящего. Тогда рефлексировать не было времени, он упал на колени перед командиром, ещё даже не успев толком понять, почему ему вообще захотелось это сделать. От воспоминаний о том, что случилось потом, в паху тяжелело даже сейчас, хотя ещё два часа назад, устало откидываясь на пахнувшую лавандой, как и всё постельное в Сашиной квартире, подушку, он думал – надеялся! – что никаких желаний подобного рода до утра уж точно возникнуть не может. Лёша медленно и глубоко втянул носом искусственно ароматизированный воздух – и кашлянул от досады, что чёртов аромат чёртовой лаванды мешал вспомнить запах вчерашний, горячий и терпкий. Саша заворочалась в постели, и он задержал дыхание на несколько секунд. Некстати подумалось: интересно, в какой позе спит Зинченко? Открыто, на спине, закинув руку за голову, как Саша? А может быть, на боку, обнимая соседнюю подушку, как сам Гущин? И ведь была же возможность узнать – тогда, на Канву, или однажды в Новосибирске, в переполненной гостинице, да только и в голову не пришло на это внимание обращать. Интересно, Зинченко уже тогда - думал?       В груди заворочался тяжёлый комок обиды на командира – то ли за то, что признался, то ли за то, что признался только вчера, то ли за то, что признался именно вчера. И второй комок обиды, уже на самого себя – за то, что не сказал о Саше сразу. А может быть, за то, что вообще о ней сказал. Скажи он о Саше сразу, Зинченко наверняка бы немедленно встал, извинился и ушёл, и не пришлось бы, целуя сегодня её нежные губы со вкусом клубничного бальзама, чудовищным усилием воли отгонять воспоминания о других губах, немного обветренных и как будто даже солёных. Не скажи он о Саше вообще… тут мысли начинали путаться. Могли бы они дойти до конца? Да только что в данном случае значит – «до конца»? Вспыхнуло и погасло, залитое волной липкого смущения, стыдное и оттого такое сильное чувство, возникшее от прикосновения к другому возбуждённому мужчине через несколько слоёв ткани. Лёше вдруг показалось слишком громким собственное дыхание, и он с опаской покосился на спящую Сашу. Хотел бы он испытать то же самое, но без тех самых слоёв ткани? Он снова посмотрел на Сашу и решил, что на этот вопрос лучше не отвечать даже самому себе. Слишком долго пришлось добиваться её доверия.       Лёша решительно повернул ручку, распахнул окно и зажмурился, встречая волну морозного воздуха, смешанного со рваным шумом ночной улицы.       – Что случилось? – шелест простыней и обеспокоенный голос за спиной.       – Душно стало, нужно было подышать. Извини, не хотел разбудить, – он нехотя закрыл окно и медленно вернулся в постель. Саша обхватила его тонкими руками и легко поцеловала в ледяную щёку.       – Спи, – шепнула она.       – И ты спи, – ответил он, целуя бледные губы невесты.