Да, одиночества ты не боишься! Ведь ты путник, герой, боец! Ну что ж… А ведь мог сложиться У сказки счастливый конец. Ты одинокий путник Властитель чужих дорог. Только свою дорожку К счастью выбрать не смог. Умеешь ты обижаться, А вот прощать едва ль. Стал одиноким путник, и выстудит душу февраль Зато ты ушёл как надо, С гордо поднятой головой. Но нет её теперь рядом, Лишь ветер бродит шальной, Тщетно следы заметает, Из сердца стараясь прогнать. Ненужная грусть печалит, Ничего уж не поменять Ты ведь хотел как лучше, Привык всё решать один И вроде бы всё продумал, Вот только её не спросил *
***
Она ехала, не торопясь на своей пятнистой корове, капюшон накидки, по случаю солнечного дня был откинут, и тёплый ветер играл кончиком её тугой чёрной косы. Гитара, притороченная к седлу сзади, тоже жизнерадостно посверкивала лакированными поверхностями. День уже поворачивал к вечеру, но солнце было ещё высоко. Девушка с удовольствием подставляла ему своё лицо и, насколько позволяла накидка, руки. Солнце приятно грело кожу, а его лучи как будто играя, то падали прямо на лицо, то прятался за листья деревьев. Она и крыса вытащила из торбы, посадив на плечо. Пусть тоже погреется. Тот был совсем не против. Вольготно разлёгшись на её плече, грызун дремал, свесив переднюю лапку с её плеча. Он лишь изредка лениво приподнимал мордочку и слегка шевеля ушами вслушивался в только ему слышимую живность, шныряющую по придорожным кустам. Сейчас Рыска чувствовала себя не сказать, что счастливо, но в целом спокойно и даже расслабленно. Это был второй день после побега. Она за время пути успела подумать и привести свои мысли в порядок. Решив, что она права и сделала всё как должно. Не сказать, что это решение давалось ей легко, но её грела мысль, что она так делает ради любимого. Сейчас она отвлеклась от всех своих мыслей, устав от них, и просто наслаждалась хорошей погодой, приятным, не жарким теплом, неспешностью и неторопливостью этого склоняющегося к вечеру дня. На неё снизошло какое-то спокойное и уравновешенное состояние. Из расслабленного состояния девушку вывел внезапно услышанный за спиной коровий топот, как будто кто-то нёсся галопом. Она неторопливо оглянулась. Только и успела заметить клубы пыли, как кто-то пронёсся мимо, резко затормозив и остановившись чуть впереди. Мужчина ещё во время экстренной остановки стал разворачивать свою корову, подняв её для этого на дыбы. Когда пыль осела, Альк предстал перед ней во всём своём Хаскилевом великолепии, правда, несколько припорошенном дорожной пылью. Конечно, это был Альк! Его корова стояла практически поперёк дороги, напрочь перегораживая Рыске дальнейший путь, как будто он боялся, что Рыска попытается ещё раз сбежать. Рыска внутренне усмехнулась этому его опасению. А потом с небольшой грустью подумалось: «Всё-таки не смирился, прибежал, точнее прискакал, разбираться». Она вздохнула, но не слишком печально, всё-таки это было ожидаемо. Солнце светило у Алька за спиной чётко высвечивая его гордый силуэт, но в тоже время мешая разглядеть детали. Глядя на Алька незнамо откуда в её сознании всплыла цитата «имел вид гордый и обиженный». Потом она услышала его такой знакомый и родной голос. Сейчас в его голосе звучали недовольные, требовательные и обвиняющие нотки, тоже родные и знакомые. Почему-то совсем не ко времени, совсем не соответствуя серьёзности момента, представились раскаивающиеся грешники, которые послушно лежат ниц у его ног, а он благородный и непогрешимый герой, сидя на белой, почему-то худой корове, с огромным круглым щитом и копьём наперевес, указывает на них перстом и вещает, как они, недостойные, не правы, что оскорбили его в лучших чувствах, а они внимают ему с трепетом и благоговением. От этой внезапно яркой картинки Рыска тихонько хихикнула. И благополучно прослушала, что он там ей говорил. Когда же она вернулась в реальность, то услышала: — Ну! и что ты творишь?! Бестолочь ринтарская! В благородную поиграть надумала? Что ты этим сказать-то хотела? «А, ничего не пропустила», — поняла Рыска. — Хотя за ринтарскую прости. Просто бестолочь, — решил уточнить Альк. «Кто бы сомневался, что он начнёт разговор с ругани и оскорблений. Нет, не в отца пошёл. Не в отца. Не дипломат, от слова совсем. Тот аки змей увивался, чтобы своего добиться, источая улыбки и благожелательность, может и мнимую (кто ж их Хаскилей поймёт), обливая всё сладким ядом своих речей. А этот с места в карьер с обвинениями. А ведь не для этого же догонял.» Рыска с удовольствием разглядывала ругающегося видуна, всё-таки она по нему соскучилась, хоть он и такой вот, вредный и противный. Тот наконец среагировал на неподобающее Рыскино настроение: — И что ты лыбишься, вообще? Я с тобой серьёзно разговариваю! Так, ладно. Рыска стряхнула с себя мечтательно задумчивое настроение. — Ну хорошо, давай поговорим, — Рыска начала спешиваться. Злиться или отвечать на его оскорбления себе дороже, надо просто объяснить свою позицию, почему решила уйти. Объяснить, чтобы вопросов у него не осталось. — Не на дороге же разговаривать, — со спокойной уверенностью пояснила она, — Здесь мы только наорать друг на друга можем. Ты ж, вроде, не этого хотел? Этот спокойно-уверенный тон Рыски, несколько озадачил Алька. Возможно, поняв, что всё несколько серьёзней, чем он предполагал, он перестал ругаться и требовать немедленного ответа. И после того как он тоже спешился, они вместе пошли искать подходящее для долгой беседы и укрытое от посторонних глаз место. Вскоре место в виде довольно приятной полянки было найдено, коровы привязаны, а они сидели друг напротив друга на оставленных кем-то брёвнах, между ними чернело угольками заброшенное кострище. Предварительно пообещав ответить честно и открыто на все вопросы друг друга, ничего не утаивая и не стараясь беречь нервы партнёра, они начали беседу. Первым был вопрос Алька: — Ты не ответила на моё предложение. Я хотел бы всё-таки услышать ответ. — Ответ — Нет! — сказала Рыска, — Разве это не понятно по моим действиям? И причины я объяснила в записке. Ты ж её читал? — Да это ересь какая-то, а не объяснения. Какие-то общие слова ни о чём, и где только нахваталась, — ворчливо начал Альк. — Ты мне главное скажи. Я тебе не нравлюсь что ли? Чем-то не устраиваю?.. Ты меня не любишь? Вторую часть своей реплики он говорил в полушутливом тоне и нарочито небрежно, стараясь не показывать, насколько важен ему ответ на последний вопрос. Но по тому, как он задал этот вопрос, пристально на неё глядя, и как потом через щепку, наоборот, уставился в землю, приготовившись услышать всё, что угодно, замерев в напряжённом ожидании, несложно было это понять. Повисло тяжёлое молчание. Рыска не стала врать ему, договорились же, хотя это был самый простой способ быстро закончить разговор и избежать долгих и путанных объяснений, и далеко не сразу, очень негромко ответила: — Да, ты мне нравишься. Даже больше, я тебя люблю, — и потом уже гораздо громче и с нажимом, — но этого мало для замужества, ведь… Было невооружённым глазом заметно, как сразу после «Да» и последовавшего признания Алька отпустило и он расслабился, уже уверенный в успехе. Он тут же перебил Рыску, не став дослушивать, что она там хочет сказать. — Да этого более чем достаточно. Я считаю! А на всё остальное мне плевать! Значит так! Шумную и многолюдную свадьбу устраивать не будем. Не люблю я этого. Сделаем всё по-тихому, без шумихи, в первой молельне, которую встретим. А что затягивать? Семью я известил, все формальности соблюдены. Это даже хорошо, что мы не в замке, началось бы там, приёмы, балы, вся эта светская дребедень. Ужас!!! Потом поедем в Ринстан, чтоб ты могла отдать своему братцу причитающиеся ему деньги… Рыска поняла, что её мнение опять сунули под лавку, даже не соизволив выслушать. И она поняла, что если она сейчас согласится, то так всю жизнь оно и будет. Она так и останется при любимом мужчине в положении глупой весчанской дурочки, которую, как непутёвого котёнка, будут тыкать носом для приучения к нужному поведению, а когда упирается, брать за шкирку и переносить в нужное место, мнением, которого, естественно, глупо интересоваться. И это кроме того, всего остального, того, что против их брака, что она весь путь обдумывала и собиралась, вообще-то, сейчас сказать. Да одного этого отношения хватит, чтобы отказаться от этой затеи. Ведь нет же самого главного — любви и уважения. Ей стало ужасно обидно. И что, это называется — любовь? Да с его стороны это что угодно, а не любовь. — Подожди, Альк! Не части. Я ещё не договорила, — твёрдо прервала она поток его слов. — Я считаю, что для создания семьи нужно, как обязательное условие, чтобы оба партнёра любили и уважали друг друга. Любили и УВАЖАЛИ. Понимаешь? — Это ты сейчас про кого? Про меня что ли?! Значит, ты считаешь, что Я не Готов?! Или что? Не хочу? Рыска неуверенно кивнула. — А почему тогда, я, по-твоему, сделал тебе предложение? И скакал тут за тобой, догоняя. А?! — Я точно не знаю… , — Рыска не успела договорить. — Вот! Не знаешь, а уже глупости творишь! — Альк, не перебивай меня! Вот ты обижаешься на отца, что он не принимает всерьёз твоё мнение, а сам ведёшь себя точно также. Альку сравнение с отцом не понравилось. Причём настолько, что заставило слушать обвинительную речь почти не перебивая. — Я думаю, что тебе эта женитьба не нужна. Я не знаю, что именно побудило тебя сделать предложение, — продолжила Рыска. — Это может быть чувство благодарности или желание бросить вызов отцу, или ещё что-то, да привычка, наконец. А вот любви и уважения я в твоих действиях не вижу. Прости. — Не понял. А что в моих действиях не так? — Альк был искренне удивлён. — Да вот, далеко ходить не надо, об этом говорит даже то, как ты сделал предложение, это самое. Даже слово мне не сказал, не предупредил, не спросил. Выставил дурой перед всеми и огорошил своим предложением со всего маха. Ну, конечно, зачем глупую девку спрашивать?! — Как это не спросил. Я спросил… Когда предложение делал. — Ага! Это по традиции положено. А если бы можно было не спрашивать, ты бы и не спросил. Ты ж один у нас умный! «Ну вот, спросил. И что из этого вышло? Лучше б, действительно, если б можно было не спрашивать», — подумал Альк. — Нет, чтоб как люди поговорить сначала, а не показательные выступления устраивать! Причём даже не предупредив меня об этом. И тебя больше не моя реакция тогда волновала и не мой ответ. Ты, по-видимому, был в нём уверен. — Ты сумела меня удивить, — вставил Альк. — Ну конечно! Мне полагалось ошарашенно пролепетать «Да»? Ты ж специально меня в такие условия поставил, чтобы мне сложно было что-нибудь кроме «Да» ответить. А заботила тебя больше реакция твоих родственников на твоё заявление. — Ну не без этого, — не стал отпираться Альк. — Мне действительно важно отношение к тебе родных. И что?! — Ты специально для родных это и сделал. Показал им, что тебе законы не писаны? — «Как там отец его сказал? Из вредности и духа противоречия», подумала Рыска, но вслух говорить не стала. — А я так, только инструментом служила. Да и то, как ты потом поступил, характеризует твоё отношение ко мне. Упала и упала, можно и прислуге поручить, у тебя нашлись более важные дела, — Рыска вздохнула, вспомнив, как хотелось ей после обморока увидеть рядом именно Алька, и как неприятно было очнуться в чужих руках прислуги. — Ты даже жениться хочешь по-тихому, потому, наверное, что меня стесняешься, — Рыска ещё раз тихо вздохнула и, понизив голос, почти скороговоркой продолжила. — Потому что чувствуешь, мы не пара, какая уж тут любовь. Конечно, какая я тебе пара, тебе разве что тсаревна вон пара! С её мнением ты бы считался. А с моим зачем? — Рыска перевела дух и закончила требовательно и с нажимом. — Ну и я действительно не знаю, почему ты хочешь на мне жениться. Объясни, ну! — Не понукай, не запрягла, — раздражённо сказал Альк. — Может, я хочу одну глупышку счастливой сделать. Тебе же хочется семью, детей. Тебе нужна защита и опора. Так я согласен. Если я тебе симпатичен и ты меня любишь, то не вижу препятствий. И кстати! Нечего меня женить на ком попало! Сам разберусь! К тому же тсаревна занята, если ты помнишь. — А! Так поэтому я! Потому что тсаревна занята? — Не говори глупостей! И к словам не цепляйся! — Да женись ты на ком хочешь! Я-то тут при чём? — вспылила Рыска — Я на тебе хотел. Но если я тебе не нужен. То насильно мил не будешь! Уговаривать не собираюсь! — Альк раздражённо фыркнул и отвернулся. — А зачем тебе это?! Ладно я. Ты решил, что с тобой мне будет лучше и всё такое. Да, я глупая, необразованная, наивная весчанка, которой нужен кто-то сильный, умный, надёжный, коим ты, конечно же, являешься. А тебе, лично тебе, это зачем? Я тебе зачем? — Рысь! … Вот чего ты добиваешься? Чтобы я тебе дифирамбы пел, как Шарес Исенаре? Или серенады под окнами? Так не будет этого! — Не знаю, кто такие эти твои «рамбы», но меня бы устроило, если бы ты просто сказал, например, что ты меня любишь. Ну или что-то чувствуешь. И что я тебе для чего-то нужна. А ты вообще можешь сказать, не покривив душой, что ты меня любишь? А?! Вот скажи, что ты меня любишь, что я тебе нужна. «Нет! Нет, нет!» — кричало всё его существо, а гордость в компании с мужским снобизмом, называемым им чувством собственного достоинства, скулили и шипели в голос, говоря, что достоинство ж нельзя ронять перед женщиной. Утверждая, что эта женщина слишком много хочет. И много себе позволяет! И вообще, он слишком много внимания уделяет этой девчонке. Девчонке и её чувствам. Он вообще мужчина, или как? А раз мужчина, то значит самодостаточен и ему никто не нужен. Он крут как железные яйца. Это он может быть кому-то нужен, а ему никто, тем более какая-то жалкая женщина. Да, никогда! Он не тряпка, а «Мужчина», а значит сильный, гордый, независимый. Вот! Независимый, в том числе, от всяких бабских капризов. Он чуть-чуть придушил этих своих судорожно вопящих тварей и сумел ответить даже прилично, он же уговаривает как-никак, хотя в интонации твари прорвались: — Рысь! Зачем тебе это?! Ты же знаешь, я терпеть не могу эти глупости, всякие красивости и признания в любви! Рыска не могла не уловить в том, как он сказал последнюю фразу, нотки того самого снобизма, и это ещё больше её раззадорило, заставив настаивать именно на этой формулировке: — Да ты без красивостей скажи, что я тебе нужна. Нужна, понимаешь? И не просто какая-то женщина, а именно я. И что ты меня любишь. Твари всё-таки вырвались на свободу: — Дура!!! Она невольно сравнила отца и сына. Вот как так? Отец так ласково и проникновенно говорит ужасные и очень неприятные вещи, что его слушаешь и проникаешься, а этот умудряется в общем-то приятные говорить так, что хочется или развернуться и убежать, или по лбу его стукнуть, или сказать те непереводимые, неприличные саврянские предложения, которые она как-то разбойникам говорила, или всё сразу. Что за невозможный видун такой! — Ну вот и всё! Всё очевидно! Если ты даже этого сказать не можешь?! И у тебя для меня одно определение. О чём дальше говорить?! Лучше расстаться сейчас и не мучить друг друга долгие годы. — Я не должен выполнять любую твою прихоть! Подкаблучником я не буду ни при каких условиях. Ну не нужен я тебе, ну и скатертью дорога! Унижаться не стану! Рыска только осуждающе и упрямо мотнула головой, с болью подумав: «Ну раз сказать, что ты меня любишь, это для тебя унижение, то всё правильно я сделала, и лучше расстаться и больше не видеться». И направилась к своей корове. Они в раздражении вышли на дорогу. Сели на коров. Развернулись друг к другу спинами. И направились в противоположные стороны, быстро удаляясь друг от друга всё дальше и дальше. С твёрдым намерением никогда больше не встречаться.