***
Проснулась Рыска непривычно поздно — сказалась всё-таки бессонная ночь. В окно уже вовсю светило солнце, кудахтала живность во дворе, хозяева тоже суетились по хозяйству, стараясь не шуметь, чтобы не будить заспавшуюся гостью. Рыска быстренько встала, убрала спальное место, ополоснулась колодезной водой, наскоро перекусила куском пирога, предложенным радушными хозяевами, и направилась к дому своего детства. До родительского дома Рыска пошла пешком, как и представлялось ей в недавних фантазиях, и сапожки на ней были оттуда же. На этом, правда, все совпадения и заканчивались. Дальше всё произошло совсем не так, как Рыске представлялось. Мать вышла к ней совсем не с поварёшкой в руке и столбом замирать у калитки не стала. Хотя и удивилась, недоверчиво разглядывая Рыскину одёжку, но дар речи тоже не потеряла. — Ну, здравствуй, Рысонька! — всплеснула она руками, как только опознала в гостье дочь и пригласила её в дом. Голос её звучал радостно и приветливо, но Рыске в это не верилось. От приглашения Рыска отказываться не стала, они прошли и сели за стол. Рыске даже оглядываться не пришлось, чтобы заметить, что дом почти не изменился с того времени, как она его покинула, так и не превратившись, как обещал Колай, в двухэтажную избу, а оставшись всё той же маленькой времянкой, где по-прежнему, как и в детстве, пахло кислым молоком и под потолком жужжали мухи. Мать достала из печки испечённые вчера пирожки, а кувшин с клюквенным морсом уже стоял на столе. Села, подперев рукой щёку, рассматривая Рыску. И пока Рыска собиралась с мыслями, заговорила первой: — Что-то случилось? — и потом, как бы оправдываясь, продолжила: — Мы так давно тебя не видели. «И ещё бы столько не видели», — мысленно завершила за неё фразу Рыска и тут же с тоской подумала: — «Это ж она спрашивает, чего я припёрлась-то. И мне как-то надо ей это объяснить». — Нет, ничего не случилось. У меня всё хорошо, — быстро ответила она на очевидную часть вопроса и из вежливости, просто чтобы что-то сказать, спросила сама: — А у вас как? — На самом деле ей это было совсем не интересно. Живы и ладно. Мать, оживившись, стала рассказывать об урожае свёклы и неурожае моркови, о том, что Колая забирали на работы, а оказалось, почти на войну, и он едва не погиб в этом ужасном столкновении на Хольгином пупе — ну да Рыска, наверно, знает, её же там видели — и как ей с сыном было трудно без мужа, и что он, хвала Хольге, вернулся живой, а сегодня с утра пошёл с мужиками сено казённое косить. Тут в избу вбежал круглолиций, похожий на Колая мальчуган лет девяти, с порога заканючив: — Мам, дай ещё пирожок, а то Марик мой отобрал, — а увидев незнакомую девушку, замер в нерешительности и вопросительно поглядел на мать. «Брат», — без особой теплоты подумала Рыска. И сама себе поразилась: ведь она же детей любит, а младший брат ничем кроме своего существования перед ней не провинился. Однако никаких тёплых чувств к нему Рыска почему-то не испытывала. Ну не было у неё к нему вообще никаких чувств. Рыска заставила себя улыбнуться пацану и сказать что-то приветливое. — Познакомься, это твоя сестра — Рыска, — тут же влезла мать. Рыску чуть не передёрнуло, но виду она не подала, вежливо качнув головой. — Здравствуйте, — неуклюже пискнул мальчонка и, схватив протянутый матерью пирожок, тут же умчался на улицу. Мать суетливо поправила платок на голове и кувшин на столе, пододвинула пирожки поближе к Рыске, то и дело поглядывая на неё неловко и чуть виновато. — Ты ешь пирожки, дочка. Вчера пекла, — опустила она глаза. Рыска засмотрелась на лежащую на столе, такую знакомую, матушкину руку, и не только по детским воспоминаниям, но и по — она мельком глянула на свою кисть — очень знакомой форме пальцев и ногтей. Мать кехекнула, собираясь, по-видимому, что-то сказать или спросить. «Так, хватит волынку тянуть», — сказала себе Рыска. — «Надо приступать к делу». — Я это… правда давно тут не была, — Рыска огляделась, как будто только что сюда вошла, на самом деле слегка оттягивая время и собираясь духом, как перед прыжком в холодную воду. — Хотела сказать, что у меня всё хорошо. И… — выдохнув, Рыска выпалила последнюю часть фразы, — я на вас не обижаюсь. Мать так и осталась сидеть с открытым ртом. «Вот, оказывается, в кого у меня привычка рот разевать в самый ответственный момент», — подумалось Рыске, и тут же она вспомнила ехидное замечание Алька: «Рот закрой, а то муха залетит». Она даже мельком кинула взгляд туда, где они жужжали. — Зря ты так, дочка, — отмерла мать. — Мы ж тебе добра желали. И зря ты тогда сбежала. Мы с Викием, будь покоен его прах, договорились об очень хорошей партии для тебя. Он согласился тогда взять тебя в жёнки своему сыну, — почти с гордостью сказала мать. Вид её так и говорил: «смотри, как я о тебе заботилась». — Вообще-то стоило и меня в этом деле спросить. Я знала о вашем уговоре. Я тогда потому и сбежала, — мать обиженно поджала губы, Рыска тем не менее продолжала: — Мне Викий в тот день намекнул, а потом я случайно твой разговор с нашим хуторским дедком услышала. Ну да ладно, дело прошлое. Оно и лучше, что так получилось, а то я так и не решилась бы уйти с хутора. Так и сидела бы там, ожидая неизвестно чего. Поэтому спасибо. — Ну, извини. Я правда хотела как лучше, — всё ещё обиженно ответила мать. — Я не издеваюсь, я правда тебе благодарна. И понимаю, почему вы отдали меня на хутор, и даже не осуждаю тебя за это. Насильно, ведь, мил не будешь, верно? — ей почему-то трудно было вслух назвать её мамой. — Рысонька, я… — мать, наверно, хотела сказать, что Рыска неправа и как она её всегда любила и сейчас любит, но внезапно сказала правду: — Мне очень трудно было, — и потупилась, надолго замолчав. Потом, как будто внезапно вспомнив о своей гостье, мать снова обратилась к ней: — А как у тебя сейчас дела? Может тебе чем помочь? Наверняка, задавая этот вопрос, мать точно знала, что денег Рыска просить не будет. Она и раньше-то никогда не просила, а теперь, у неё только одежда явно немалых денег стоит. Даже Рыска иногда ужасалась сколько. Она несколько растерялась и даже не смогла с ходу придумать, чем бы таким мать ей действительно могла помочь. Хотя она бы и не приняла помощи от неё. Но этот вопрос… «Наверное, такие вопросы и называются риторическими», — подумала Рыска. И заулыбалась, наконец-то она поняла, что такое риторические вопросы. Хотя, справедливости ради, этот вопрос всё же требовал ответа, просто единственного и заранее понятного: «Спасибо, ничего не надо». Так Рыска и ответила: — Нет. Спасибо. Я же сказала, у меня всё неплохо. И денег хватает, и со временем дом свой будет. От вас мне ничего не надо. — Я поняла, что ты не за деньгами пришла. Просто, я не поняла — зачем? Может тебе нужна поддержка, или совет, или ещё чего? — теребя кончик косы, спросила мать. — Нет, спасибо. Советов тоже не надо. Я достаточно уверенно стою на ногах. Я просто пришла сказать, чтобы вы за меня не переживали, — несколько смущённо сказала Рыска. Оказалось, мать не про деньги говорила. Мать, по-видимому, действительно не поняла, зачем она пришла. Неудобно получилось. — Я рада, что у тебя всё сложилось, — вполне искренне сказала мать. Рыска аж прониклась. Её это тронуло. Она смотрела на сидящую перед ней женщину с грустными, уставшими, слегка виноватыми глазами, которые та норовила куда-нибудь спрятать. Чем-то она была очень на неё похожа, по крайней мере, внешне, это было бы глупо отрицать. Почему-то раньше Рыска этого не замечала. Ну да, разрез и цвет глаз другие, форма лица — тоже. Зато тот же нос, губы, брови, такие же густые, чуть жестковатые чёрные волосы, да и телосложением она в мать. Но вот судьбы у них были совершенно разные. И тем не менее, это её мать. И она бы не хотела повторить её судьбу. Ей стало её жалко. Но вместе с тем, в груди чуть-чуть потеплело. Рыска встала из-за стола и неуверенно направилась к матери. Та тоже встала навстречу. Рыска подошла и неловко обняла её. Не очень плотно повязанный платок сполз у матери с головы, и Рыска прижалась к её волосам, как в детстве, хотя ей и пришлось слегка нагнуть для этого голову. Мать обняла в ответ. На полщепки на Рыску накатило ощущение из раннего детства, из тех редких моментов, когда мать прижимала её к себе и гладила по голове. Стало почти хорошо. И ещё появилось ощущение правильности происходящего. И Рыска прошептала: — Я люблю тебя, мама. Наваждение отпустило. Рыска отстранилась. Помолчали. Потом мать спросила: — Ты как, замуж не собираешься ещё? — Рыска слегка вздрогнула от своевременности вопроса, но это был совсем обычный, очевидный вопрос, который задают в любом случае. — Да, собираюсь, — ответила она. — И кто он? — ещё один предсказуемый вопрос. — Прости, мам, знакомить я вас не буду, — твёрдо сказала Рыска и вежливо улыбнулась. Мать и не настаивала. Сказала только: — Это ты меня прости, дочка. Так получилось. Не держи на нас зла. — Я же сказала, не держу, — Рыска достала из захваченной котомки тёплую шаль и другие заготовленные подарки и протянула матери. — На. Это вам. — Спасибо! Рыска повесила на плечо котомку, обвела комнату последним взглядом и сказала: — Ну, мне пора. Прощай! Мать вскинулась после последнего слова, но потом, как бы понимая неизбежность происходящего, как эхо, повторила: — Прощай!***
Вернувшись в избу к Фессе с Цыкой, Рыска тепло, но по-быстрому попрощалась с друзьями. На вопросы «Как прошла встреча?» особо не распространялась, коротко ответив, что нормально, но потом всё же созналась, что сама ещё не поняла толком. Пообещав, если ещё раз будут проезжать поблизости, обязательно их навестят, заверила, как бывшая, но всё же путница, что всё у их семьи будет хорошо, отвязала корову и отправилась в обратный путь. И вот она опять одна едет на Милке до той вески, где оставила Алька. Дорога не то чтобы пустынна, изредка по ней кто-нибудь да проезжает. Но именно что изредка. А чем ещё заняться одной в дороге? Она думает, размышляет. Что она чувствует после встречи с матерью? Сильно ближе они не стали. Материны помыслы, радости и печали были где-то там, далеко от Рыски и её теперешней жизни. Их жизни совсем разные и вряд ли когда-нибудь пересекутся, что Рыску в общем-то радует. Она не ошиблась, когда-то почувствовав это. Но всё же что-то изменилось. Они с матерью родные люди. Эта мысль уже не вызывает отторжения. И то неприятное чувство, которое она ощущала каждый раз, когда думала о матери, начало её отпускать, заменяясь чем-то другим. Похоже, с пониманием тогдашнего поведения матери, его причин, ушла и обида. Рыска начала принимать, что вот эта неидеальная женщина — её мать. Да, она такая, и у неё, как у всех, есть свои достоинства и недостатки. С Рыскиных глаз словно пелена упала, мешающая правильно видеть. Стало возможным разглядеть и хорошее, и плохое, ошибки и заботу. Стало возможным простить и принять её, такую, какая она есть. И, может быть, знание и понимание материнских ошибок, позволит Рыске не повторять их. Вообще, отпустить обиду оказалось хорошей идеей. Нести эту детскую обиду по жизни и дальше становилось слишком большой обузой. Сейчас стало как-то… Хотя на самом деле она ещё не поняла, как ей стало с этими новыми отношениями. Всё-таки, против ожидания, на Рыску этот разговор сильно повлиял. Она как-то всю обратную дорогу находилась под впечатлением. Вроде ничего особенного и не произошло, но что-то изменилось. Пока ещё толком непонятно что. Наверное, как сказала Фесся, «с этим надо переспать», тогда станет ясно.***
Альк встретил Рыску в веске, выловив её не слишком далеко от избы, где они снимали комнату, но движущуюся в противоположную сторону. По пути к месту встречи она чуть-чуть ошиблась направлением и заплутала, пропустив нужный поворот. Переживания последних дней не в лучшую сторону сказались на её внимательности. К тому же, она не совсем вышла из своей дорожной задумчивости, поэтому, как не преминул прокомментировать Альк, «заблудилась в трёх соснах». — Ну что? Как прошло? — спросил он, когда они оказались в снимаемой комнате. И тут же ехидно добавил: — Что-то ты какая-то невесёлая. Что, не слишком приятное занятие оказалось? Рыска посмотрела на него нечитаемым взглядом и, ничего не ответив, прошла вглубь комнаты. А потом оглянулась и сказала: — А ты знаешь, неплохо.