***
Проснуться мне довелось от громких голосов где-то в районе кухни квартиры семьи Гарри. Едва открыв глаза, чувствую, что все тело будто ломит, а руки уже слегка подрагивают. Вот что со мной делают нервы? Я сама не своя стала, такое ощущение, что я и правда чокнулась, схожу с ума. Медленно сползаю с дивана, который вчера в абсолютной тишине застелил для меня Гарри и тихонько подхожу к двери, намереваясь выйти в коридор. Но в этом нет нужды, голоса трех людей в кухне такие громкие, что мне прекрасно все слышно отсюда. Подслушивать нехорошо, да-да-да. — Объясни нормально, почему ты туда не вернешься? — спрашивает женский голос. — Потому что, — отрезает Гарри. — Я уже сказал. — Да тебе нигде нет места! — голос девушки становится выше, но она словно останавливает себя и не хочет кричать. — Гарри, ты не думал, что проблема в тебе? Тебе пора научиться ладить с другими людьми. — С людьми у меня все в порядке, там он. — Кто он? — все-таки выхожу в коридор и прислоняюсь к стене, увидев, как сестра Гарри всплеснула руками. — О чем ты вообще? — Томлинсон. Он там живет. — Что ты городишь? — вижу на ее лице раздражение и недоумение. — Он живет в Лондоне. — Я тоже так думал. Но он тут был временно, а так, он живет там. И вообще, какого черта вы меня куда-то ссылаете, я такой же член семьи и имею право жить у себя дома! — Гарри стоит ко мне спиной, и я не вижу его лица, но прекрасно могу представить, какое сейчас на нем выражение. Он точно злится. Напротив, за столом, сложив руки, сидит мужчина средних лет с темными волосами, он отстраненно наблюдает за перепалкой, иногда неодобрительно глядя на Стайлса. Видимо, это его отчим. — Я не хочу возвращаться в этот город. И я не вернусь, — Гарри сводит руки за спиной и делает шаг навстречу к девушке. — Если ты сама до сих пор не поняла, что твой Луи — подонок, и готова его выгораживать, мне тебя жаль. — Кто сказал тебе, что он подонок, Гарри? Когда ты научишься принимать людей такими, какие они есть? Не все такие благородные и правильные, не все такие скучные, как ты сам! — голос девушки все же срывается на крик, но она вовремя себя успокаивает. — Если бы ты мог понять, что все люди разные… Что такого в том, что он понял, что я не его человек? Он ни-че-го мне не обещал, тупой ты баран! — девушка опять позволяет гневу одолеть себя и с силой ударяет Гарри кулаками в грудь, а я испуганно отступаю к стене, боясь выдать себя и опозориться, из-за этого теперь потеряв их из виду. — Мы расстались, такое бывает, Гарри! И не обязательно было устраивать этот боевик. Да отец еле отмазал тебя от полиции, и то, потому что Луи — молодец, не стал заявлять. И кто в этой ситуации еще и правильно поступил?! Закрываю лицо руками и вновь захожу в гостиную без сил и опустошенная, упав на диван. Значит, Луи не врал насчет того, что сделал Гарри, и его семья тоже презирает его за такой поступок. С сестрой все ясно, да и отчим тоже смотрел на Гарри с явным осуждением. А я еще сомневалась в том, что Томлинсон сказал мне. Поступок Гарри сложно не назвать отвратительным. — Если бы вы, моя семья, любили меня больше, чем этого самовлюбленного клоуна, то, может, все было бы иначе. А ты ревела из-за него ночи напролет! — Гарри тоже начинает кричать, и это вынуждает меня испуганно вскочить и начать собирать свои оставшиеся вещи. Не хочется становиться свидетелем семейных скандалов в этом доме. — А когда ты умоляла его не поступать так с тобой, он послал тебя к черту, он просто развлекался! — И что?! Какая его вина в том, что он не относится к отношениям серьезно?! Если бы я могла сейчас заткнуть уши, я бы заткнула, ей-богу. Натягиваю на себя вчерашнюю одежду и сую в карман джинсов телефон. Увидев на полке купюру, хватаю и ее, надеясь, что Гарри не посчитает меня воровкой и не будет держать на меня за это зла. На билет на автобус мне хватит, а поем я дома. Тихонько выскальзываю за дверь и оказываюсь в коридоре, где обуваю ботинки и уже окончательно покидаю квартиру. Да уж, я права была, когда вчера оттолкнула Гарри, потому что мое сердце изначально подсказывало мне все правильно. Луи не врал мне, и он правда что-то чувствует ко мне, это я вчера поняла. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, это уж всем известная истина. И он просто не мог смириться с тем, что Гарри опять в его жизни и делает что-то плохое. Да, я разочаровалась в нем, потому что он не поверил мне и вел себя, как скотина, но винить его я в этом не могу, после всего-то того, что было в его жизни еще совсем недавно. Да и не раз я замечала, что он дергается и волнуется, нервничает, это о многом говорит. Может, он до сих пор не отошел от всего, что с ним произошло по вине Стайлса. И я поговорю с Луи, мы все выясним. И, скорее всего, все наладится. Да, наладится. Иначе и быть не может.***
Вбегаю в кабинет с лёгким опозданием и, извинившись, падаю на стул, заметив краем глаза в другом углу кабинета Луи. Он сидит, опустив голову на руки и закрыв глаза, а его волосы взъерошены даже сильнее обычного. Приехала я в пятницу, и весь уикенд провела дома, но он не то что не пришёл, он даже не позвонил мне ни разу за все это время. И сейчас, наконец увидев Томлинсона, я чувствую странное жжение в груди, а причина его известна лишь небесам. Преподаватель ещё не начал, и он только проводит перекличку. Когда я слышу имя Гарри, я сначала удивляюсь, но потом понимаю, что он, видимо, ещё не сообщил в школу о том, что уехал в Лондон. Или же он просто пока не уверен в том, что семья не выгонит его обратно. В классе все лишь пожимают плечами, и преподаватель записывает у себя в ведомости, что Гарри болен. И это назвать неправдой тоже нельзя, Гарри явно болен. На голову. В честь первого дня зимы нам разрешают позаниматься всякой чепухой, и мы просто весь час пишем различные размышления и мини-сочинения, пробуя себя в качестве писателей. На втором же уроке нам дают уже более серьёзное, но все равно какое-то детское задание. Мы должны написать историю о том, что в последнее время очень сильно впечатлило нас. Добавить во все это максимум образности и художественности, это даже может быть стих. Что угодно, имеющее отношение к литературе и выражающее наши чувства. Я немного теряюсь, потому что, честно, не знаю, что написать. Это явно на оценку, и не хочется плохо показать себя, но в голову лезут только мысли о поцелуе с Гарри. Ха, это очень меня впечатлило, особенно, в первый раз, в машине. В итоге, я беру в руки ручку и позволяю себе просто начать писать то, что идёт на ум, никак это не фильтруя и не останавливая себя. Тем более, кроме учителя, этого никто не увидит. «Вчера я слышала, как моя мама, которая и вовсе не мама, впервые за многое время поёт. Она ушла из семьи и теперь живёт через забор от нас, с соседом, которого она любит не один год. Эта женщина была несчастна в браке и почти перестала петь, а ведь её голос так прекрасен. И вчера я услышала, стоя перед домом и разбирая почту, как она напевает старую джазовую песенку, убирая последние прогнившие листья в мусорный бачок. Я люблю её, и я так рада, что её жизнь вновь стала приносить ей радость, честное слово». Мысли о Лотте продолжают литься рекой, и я излагаю их на выдранном из блокнота листочке, не ограничивая себя ничем, и просто делясь с бумагой тем, что чувствую. Это то, что правда впечатлило меня. Лотта пела, и она была счастлива в те секунды. А я стояла с письмами на её имя в руках и чертовски ей завидовала. Мне уже давно не хочется петь, даже когда грустно или больно. Музыка словно покинула мою жизнь вместе с Шарлотт, моей какой-никакой матерью. Урок заканчивается, и мы можем идти на следующие, потому что преподаватель нас отпускает, сложив все работы в одну большую стопочку у себя на столе. Луи тут же подскакивает и вылетает из кабинета, что вынуждает меня тяжело вздохнуть, уронив блокнот, и от этого обратить на себя внимание Найла, который обиженно сверкает в мою сторону глазами. Он разозлился из-за того, что я уехала и ничего ему не сказала, и он, наверное, прав в этом. Но, если бы мне довелось покидать Уэйкфилд ради разговора со Стайлсом ещё раз, я бы поступила так же. Луи в течение дня я больше в школе не вижу.***
— Должен признать, что вы справились отлично, — всплескивает руками преподаватель и улыбается, изучая наши лица. — Я под впечатлением. Если позволите, я прочитаю парочку лучших работ, естественно, это будет анонимно. Класс одобрительно гудит, потому что слушать то, что написали сверстники, явно интереснее, чем обсуждать средневековую литературу. Я тоже замираю, надеясь на то, что моя работа не попала в список лучших, и её не начнут читать, потому что двое человек, как минимум, поймут, о ком речь и кто автор. Но в то же время мне бы хотелось, чтобы её отметили и прочитали, ведь это всегда приятно, когда то, во что ты вложил душу, находит отклик. Преподаватель тем временем читает изумительную работу, явно написанную девушкой, о том, как парень снимал котёнка с дерева и чуть не разбил себе голову. Автор, буду называть её «она», описала все до мельчайших деталей, вроде ткани пальто спасителя и крапинок в испуганных глазах котёнка. Это очень мило и так по-женски. Кто-то в классе в открытую похихикивает над подобными сантиментами, но, уверена, всем понравилось. Не каждый сможет такое написать.Union J feat. The Vamps — Got It All
— Автор следующей работы меня приятно удивил, — преподаватель приподнимает бровь и широко улыбается. — От него я ждал чего-то совсем другого, — прокашливается. — Читаю. Едва получив такое задание, я уже знал, о чем напишу, у меня не возникло ни единого сомнения. Иногда я могу казаться поверхностным и кому-то даже глупым, но те, кто знакомы со мной ближе других, знают, что это не так. Но я не уверен, что это знает она. Я увидел её совершенно случайно, наши глаза встретились лишь на секунду, а меня в тот момент будто прошибло током. Я знал, что найду её во что бы то ни стало и хотя бы поговорю с ней. Может, даже провожу её до дома и подарю ей букетик цветов. Почти так и было, стандартный план по завоеванию и мысли о том, что это очередное увлечение, которое скоро пройдёт, не больше. Я был уверен в том, что никогда не влюблюсь в нее, я думал, что мне чужды романтичность и чувствительность. Но я ошибся. Когда она расстраивалась, я терялся и пытался подобрать нужные слова, но, кажется, говорил какую-то чушь, потому что чувствовал её боль и сам не мог с этим справиться. Я звал её смотреть фильмы, готовил для неё какао или чай, старался рассмешить — я всегда так поступаю. Но это, казалось, было тем, что ей правда нужно. Когда она как-то раз спала в моей комнате, я зашёл, чтобы забрать свой плеер, и, включив ночник, увидел, как её спутанные тёмные волосы рассыпались по подушке, в которую я так люблю вечно утыкаться носом, и понял, что теперь полюблю это ещё больше. Она не заметила, наверно, иначе бы вытерла, подтеки от туши на своих щеках, и от этого я вновь почувствовал себя каким-то непривычно слабым. Я не знал, что мне сделать, чтобы она не плакала, но я хотел этого больше всего на свете. Помню, я тогда сел на край постели и аккуратно, стараясь ее не разбудить, провёл своей рукой по её плечу. Кожа была такой гладкой и нежной, что мне показалось, будто я прикоснулся не к девушке, а к шёлковой простыне. Это произвело на меня впечатление, несомненно. С утра она надела мой свитер, и, боже, я чувствовал себя самым крутым парнем на свете. Она не замечает этого, это точно, но она много кому нравится, а выбрала она почему-то именно меня. Уверен, она не считает себя особенной и ничего замечательного в себе не видит, и это ее единственный недостаток, но в то же время это и её главное достоинство. Она чуткая и хрупкая, но при этом неимоверно храбрая, потому что со всем безукоризненно справляется. Если бы она могла посмотреть на себя моими глазами, она бы тут же все поняла. Но мне кажется, она не замечает того, что чувствую я, и не видит, как я изменился, едва она появилась в моей жизни. Сказать, что я стал другим, не сказать ничего, лучше промолчать. Я готов был делать все, что она скажет, и помогать ей в самых сумасбродных затеях, я это и делал, если видел, что это то, что ей необходимо. Она смешная, когда пытается спрятать свою улыбку, и в эти моменты я влюбляюсь в неё ещё сильнее, и ради них я готов практически на все. Со стороны это вряд ли видно, я не привык демонстрировать всем свои чувства, но знаю, что должен открыться хотя бы ей, хоть это и непросто. Иначе я, продолжая прятать то, что ощущаю, и не показывая этого, потеряю её, заставив поверить в то, что она — просто развлечение и временная симпатия. Но это не так. Если я отталкиваю её, я корю себя за это, но мне тяжело перестроиться и изменить то, что я из себя представляю. Я гордый, а она такая же. Но я готов стараться и идти на уступки, честно. Она значит для меня очень много, и я ужасно запутался, я просто не знаю, что мне теперь нужно делать. Сижу и пялюсь прямо перед собой, прекрасно зная, кто это написал, но от этого не менее шокированная. Как и все. Звенящая тишина повисла в аудитории, и лишь кто-то переглядывается, глазами высказывая догадки по поводу автора «шедевра». Он написал это просто и искренне, без лицемерия, но не думаю, что многие решили, что это Луи. Чувствуя, как кровь приливает к лицу и я краснею, аккуратно поворачиваю голову в его сторону, но он ничем себя не выдаёт. Некоторое время он, как и все, задумавшись глядит прямо перед собой, после чего опускает глаза в тетрадь и делает вид, что ему смертельно скучно. Он явно не думал, что учитель прочитает это признание при всём классе. — Что скажете? Люси, вижу слезы в твоих глазах, — не самая умная девочка сидит, утирая пальцем подтеки от туши, и то и дело бросает полные обожания взгляды на своего парня, сидящего справа от меня. Она, кажется, думает, что это он написал. Тот лишь краснеет и отводит глаза, но, думаю, он сделает вид, что так и есть. Замечаю усмешку на лице Томлинсона и понимаю, что это тоже его забавляет, а значит, мои догадки верны — это написал он. Преподаватель читает ещё какую-то работу, и все отвлекаются, уже забыв про то, что написал Луи, все, кроме меня, автора предыдущего сочинения, Люси и её парня. Я чувствую, как Томлинсон упорно смотрит на мой профиль, будто желая, чтобы я повернулась, но я просто не могу. Я не знаю, как описать чувство, которое наполнило сейчас мою грудь… Это не неловкость, тем более, не стыд, но это что-то похожее. Смущение? Наверно. Я чувствую, что я вся красная, а слезы вот-вот потекут рекой, потому что черт… Это классно. Я никогда не получала таких слов в свой адрес, и, пусть учитель прочитал их без интонации и как дебил, я слышала в его голосе голос Луи. Едва звенит звонок, уже на этот раз я, хватаю заранее собранный рюкзак и, обогнув всех, первая выхожу из кабинета. Мне нужно на воздух, потому что меня охватил жар и мне кажется, что я сейчас упаду без сознания. Выскакиваю из здания школы, радуясь, что по вторникам у нас литература последним уроком и всего один час. Прислоняюсь плечом к ледяной стене школы, чувствуя, как зимний холод обжигает мои щёки и руки, виднеющиеся из-под закатанных рукавов свитера. Я знаю, что могу заболеть, но сейчас мне так жарко и душно, что я вовсе не чувствую лёгкого декабрьского морозца. — Хэй, — тёплые руки мягко опускаются на мои плечи, и тут же на них ложится моя же парка, я узнаю её по запаху духов Кейси, которыми сбрызнула её утром. — Замерзнешь ведь. — П-полагаю, — начинаю я, не спеша повернуться к Луи лицом. — Полагаю, теперь мы точно можем поговорить. — Прости меня, пожалуйста, — Томлинсон разворачивает меня к себе и его руки ложатся мне на талию, сжимая ткань мягкого серого свитера. Он смотрит прямо и в глаза, а мне опять становится жарко, и я краснею. — У тебя случайно нет температуры? — одной рукой Луи проводит по моей щеке, а я, не выдержав переполнивших меня эмоций, тут же бросаюсь ему на шею и крепко его обнимаю, прижавшись своей грудью к его. — Оу… Он замирает, но лишь на мгновение, и вскоре его руки вновь ложатся на моё тело, он притягивает меня ближе к себе и зарывается носом в мои волосы. — Не думай, что я трус, Дарси, — в груди что-то екает от этих слов. — Я и не предполагал, что этот кретин прочитает моё сочинение всему классу. Я бы все равно сказал тебе это лично. Это я, так сказать, тренировался. — Я так и не думаю, — отстраняюсь от него, вновь чувствуя головокружение от запаха его свежего лёгкого парфюма, и осматриваю его слегка бледное лицо. — Я рада, что он прочитал. Пусть и немного растеряна теперь. — Да я тоже, — Луи, смеясь разводит руками в стороны. — Не ожидал. Смотрю в его голубые глаза, которые кажутся темнее из-за того, что небо серое, и все вокруг сегодня какое-то серое, и улыбка против воли появляется на моем лице. Я вижу в них стеснение, волнение, какую-то надежду… — Мне стыдно за свой звонок. Я выпил лишнего, — Луи отводит глаза и принимается изучать свои ботинки, а я лишь приподнимаю брови. — Это все, за что тебе стыдно? — Н-нет… Он слегка запинается, и я смягчаюсь, потому что вижу, что ему сейчас тоже непросто. Моя рука неосознанно тянется к его лицу, и я кладу её прямо на колючую щеку, ощущая, что она прохладная. Из-за холода на улице или из-за чего-то ещё? — Мне жутко стыдно ещё и за то, что я вёл себя, как баран, более того, знал это, но не мог остановиться, прошу, прости, — он тараторит все это в привычной ему манере, накрывая мою руку своей и нервно сжимая мои пальцы. — Я не мог справиться с собой, это из-за Гарри. Я ненавижу чувствовать себя слабым и поверженным, но он заставляет меня ощущать это. Я так взбесился, когда увидел ту фотографию, а ты ещё писала мне, как и всегда, и я тогда полдома расколошматил. Как псих, честное слово. Не мог поверить в то, что он опять здесь и рушит то, что делает меня счастливым. Это была злость не на тебя, а на него и себя, просто она неожиданно оказалась так сильна, что я сразу не смог её обуздать. Прости. Он глядит в мои глаза, все ещё прижимая мою ладонь к своей щеке, и, кажется, даже не моргает. Такое чувство, что я слышу, как бьется его сердце. Глупая неконтролируемая улыбка расползается по моему лицу, а я наконец успокаиваюсь и даже начинаю ощущать холод. Луи в это время ждёт моего ответа, явно нервничая. — Мне нечего сказать. Гарри теперь в Лондоне, как мы и хотели. Тебе больше никто не будет мешать, даже Найл уже смирился с тем, что ты не самый последний козел, — вижу улыбку на его лице. — А все ты, — фыркает Томлинсон. — Ты хорошо на всех влияешь. Пойдешь со мной на зимний бал в пятницу? — Ага… — тяну я, чувствуя, как Луи переплетает наши пальцы. На всех. — Пойду, конечно. — Вот и чудесно, — Луи чмокает меня в лоб и утягивает прочь со двора школы, что вовремя, я очень замерзла.***
— Дарси, можно зайти? — Рикка заглядывает в мою комнату, что изрядно меня удивляет, потому что она сто лет со мной уже не разговаривает. Но я киваю. — Фил, давай. Она входит, слегка морщась, держа брата за руку, а я, усмехнувшись и отойдя от зеркала, оглядываю их. Они выглядят хорошо, более чем. На Рикке свободное платье по колено, оно нежно-салатового цвета, с летящей шелковой юбкой. На шее у нее висит украшение Лотты, за которым она утром специально ходила в соседний дом, а волосы убраны в незамысловатую, но милую прическу. На Филиппе же что-то вроде смокинга, и он даже причесался. — Нам есть, что сказать, — говорит брат, а я даже присаживаюсь на край постели, расправляя юбку своего темно-синего платья. — Прости нас, пожалуйста. Мои брови взлетают вверх, потому что я ожидала чего угодно, но не этого. За все время, что я знаю этих ребят, они ни разу ни за что не приносили мне своих извинений, после всех ссор мы либо делали вид, что ничего не было, либо обиды просто со временем забывались. А сейчас и Фил, и Рикка стоят передо мной, потупив глаза в пол, и просят прощения. — Я была глупой, я не должна была так себя вести, ведь ты старалась для меня же, — тихо говорит сестра, и Фил тут же подхватывает. — А я, как и обычно, просто принял ее сторону, не разбираясь, но… пора уже оставить все эти глупости в детстве, да, Дарси? Ты ведь знаешь, как много значишь для меня. Ты — мой самый близкий друг уже не первый год. Ты понимаешь меня, и Рикку понимаешь. Ты о нас всегда заботилась, и все такое… — Филипп сбивается и прекращает свой монолог, и на этот раз уже Рикка выручает его. — Я знаю, что ты слишком добрая, и ты нас, конечно, простишь. Просто помни, что мы искренне раскаиваемся, и нам стыдно за свое поведение. Особенно, мне. Найл не стоит таких ссор в семье, я была слепа и не видела этого. — Спасибо, — тихо отвечаю им я после небольшой паузы. — Я знаю, что вам сложно было прийти сюда и сказать мне это, и я очень ценю такой поступок, — глаза близнецов уже засияли благодарностью. — Вы — мои брат и сестра, и я вас люблю, черт возьми, ребята, — крепко обнимаю обоих двумя руками, и чувствую, как они, смеясь, обнимают меня в ответ. Мне было это нужно, честное слово, потому что мне не хватало семейного тепла с тех пор, как к нам в дом приехал Гарри. А сейчас я снова чувствую, что они рядом, и я верю им. Их извинения кажутся очень даже искренними. — Ты в курсе, что ты очень хорошо выглядишь? — Фил подмигивает мне, отойдя чуть в сторону и придирчиво осмотрев мой прикид. — Томлинсон с ума сойдет на балу, и вы с ним точно… — Прекрати! — смеюсь я, ударив его в плечо, но тут же умолкаю, заметив серьезный взгляд Рик. — Кстати, о Луи. Это стоит отдельного упоминания, — она вздыхает, заправляя накрученный локон за ухо. — Мне стыдно еще и за то, что я так стояла на стороне Хорана, что обвиняла его не пойми в чем. Когда вы с Томлинсоном только начали общаться, помнишь? — это сложно забыть. — Я не имею ничего против, просто это так заведено, что те, кто имеют отношение к команде одной параллели, не любят… — Я все понимаю, — мне очень неловко сейчас, и я хочу прервать этот поток размышлений о Луи, Гарри и тех временах, потому что они, кажется, проходят, не оставляя даже следа в нынешней жизни. Эта неделя была прекрасной, а следующая обещает быть еще лучше, плюс, скоро Рождество, и я уже ощущаю в воздухе его приближение. Луи стал со мной прежним, даже лучше, он не перестает обо мне заботиться и старается всегда угождать. Конечно, это льстит и это приятно. Он даже приходил к нам домой, и Скрудж довольно мило с ним себя вел. Такое ощущение, что в Уэйкфилд вернулась гармония, всем захотелось помириться и стать нормальными, и это не обошло стороной и моего дядю. Вчера он отнес Шарлотте забытую шкатулку и перекинулся парой слов с ней, стоя у порога ее нового дома. Мы, дети, наблюдали за этим, затаив дыхание, и, уверена, у каждого внутри в тот момент было теплое чувство удовлетворения и спокойствия. Сейчас мы едем на декабрьский бал, и как всегда его в школе ждут с нетерпением. Во-первых, он связан с Рождеством, а это, конечно, здорово, во-вторых, он предвещает окончание учебы и долгожданные каникулы. Они сейчас будут как нельзя кстати. А сегодня я еще и вызвалась спеть перед всем потоком, перед сотнями людей. Я немного волнуюсь, но, уверена, все пройдет замечательно, потому что я соскучилась по музыке. Мы с ребятами спускаемся вниз, и Кейси провожает нас довольным взглядом: я знаю, ее порядком достали наши ссоры и перепалки, и она теперь тоже может вздохнуть спокойно. Мы даже выпиваем на четверых немного шампанского, чтобы настроение было лучше. В школе уже проходит тайный Санта, мы вытянули себе по бумажке в прошлом месяце, и все это время думали над тем, как радовать того, кто нам достался. У меня Найл, и я вот уже всю неделю подкладываю ему разные стикеры и постеры с известными футболистами, а прямо перед Рождеством планирую подарить ему хороший футбольный мяч. Но вот мой Санта не торопится радовать меня, и это обидно. Не хочу, как в прошлый год, получить в руки коробку конфет, даже без подписи или чего-то приятного, и сожрать их дома перед телевизором. Ладно, все будет так, как я того хочу, я верю. В общем, несмотря на странное и непривычное чувство, я прямо чувствую, как этот год медленно, но верно покидает город, забрав с собой все свои проблемы и подарив его жителям долгожданную радость. Вчера я даже впервые за долгое время сыграла на пианино, когда Луи зашел в гости с букетиком из белых роз. И Кейси, которая, кстати, ненавидит, когда я пою, сидела неподалеку в кресле и тоже слушала, прикрыв глаза. Как же я рада, что все наконец так, как и должно быть. Надеюсь, это надолго. А лучше, навсегда.