Право первой ночи

      Праздничная зала без окон была заранее подготовлена для Суда высочайших лордов: вдоль стен ярко мерцали камины, передавая свой теплый свет золотым кубкам и чашам. На постаменте сервирован закусками главный стол — для судей, справа и слева от него — стулья для помощников. Вдоль стен протянулись длинные и широкие гостевые столы, полные вином и деликатесами. Однако наслаждаться трапезой никто не спешил; нельзя было разобрать смешков и шуршания платьев, ухо не различало веселого разговора. Поразительно тихо гости расселись по местам, и ни один из них не открыл рта, чтобы поприветствовать соседа. Так они свидетельствовали свое уважение грядущему правосудию. Когда яблоку стало негде упасть, большие двери плотно затворились, издав страдальческий скрип, а в стене напротив, слева от стола судей, открылась маленькая позолоченная дверь, из которой не спеша появились Корбан Яксли, Люциус Малфой и Северус Снегг. Каждый из них держал в руках ворох пергаментных листов. Они расселись в таком же порядке и ожидающе взглянули на стоящего у трибуны Хвоста, позволяя ему говорить. — Дамы и господа, — визгливо заголосил тот, — высокие лорды и высочайшие леди! Именем Его королевского Величества, Геллерта Первого из благороднейшего и древнейшего дома Грин-де-Вальдов, объявляем данное судебное заседание открытым! Да свершится великое правосудие! Он витиевато махнул палочкой, сотворяя из воздуха высокий стул с цепями на подлокотниках. Камины угрожающе «вжухнули» пламенем, освещая малейшие детали резной спинки, изображающей различные сюжеты из истории магического правосудия. — …Засвидетельствуйте же наше почтение, — подобострастно завизжал Петтигрю, распластавшись в сторону трех судей. — И примите на себя бремя королевской справедливости! Как по команде, с дробным синхронным стуком, все гости выложили на стол перед собой волшебные палочки, демонстрируя покорность закону. Не менее сотни лиц в вежливо-бесстрастном ожидании обратились к главному столу. — Вверяем вам голоса Священных Двадцати Восьми! — совсем уж неприлично взвыл Питер и исчез за трибуной. Пламя свечей зыбко дернулось и застыло. Как хозяин дома, Люциус неторопливо поднялся с места. На его тонких губах застыла презрительная усмешка, а глаза отдавали холодом ярости. — Вероломство, дорогие дамы и господа, вот что мы расследуем сегодня! Зал тяжело вздохнул. — Вероломство и козни против чистокровных! Малфой зловеще продолжил: — Грязная кровь течет в жилах тех, кто, будучи нами обласкан, в решающий час вонзает нож в наши спины! Ввести в зал обвиняемую! Надеть на нее цепи! ***       Гермиона не могла прийти в себя. Она дважды умыла лицо и теперь, едва узнавая свое отражение, пыталась хоть немного остановить скачущее в груди сердце. Алый цветок пламени и не думал прекращать своё постыдное мерцание: щеки то и дело краснели, по груди лился пот, а тело трясло в сумасшедшей лихорадке. Люциус прислал ей какое-то холщовое рубище, но она и этому была рада, по крайне мере, это не душный корсет. Риск упасть в обморок и так казался нешуточным, а ей бы хотелось понимать всё, что происходит и иметь возможность хоть словом постоять за себя. Один из егерей помог ей дойти до залы, а едва широкие двери распахнулись и десятки глаз пытливо уставились на нее, как ведьма поняла: она пропала. ***       Волшебники неодобрительно загудели: на пороге, цепляясь слабыми руками за большую створку, стояла лохматая босоногая девушка, голодными глазами ошалело озирающаяся по сторонам. Ее правое плечо было сильно обнажено, и молодая грудь так и норовила явить себя присутствующим. Край одеяния едва прикрывал верхнюю часть бедра. Вальбурга, сидящая к двери ближе всех, осуждающе прицокнула. Ей вторили дамы помладше: старшие Гойл и Аббот. Леди Паркинсон брезгливо сморщила носик. Снегг и Яксли одновременно резко повернулись к Малфою, но тот был спокоен, как удав. — Это как понимать, Люциус? — прошипел Корбан, едва шевеля губами. — Что за цирк? — А ты хочешь показать всем, насколько мы пристрастны? — уголком рта ответил тот. — Или мне нарядить ее как твою покойную жену, в соболя и туфли с изумрудами? Тогда ее вообще повесят и никому она не достанется! — Платье могло быть и подлиннее, — прокомментировал рядом сидящий Снегг. — Ну уж нет! — ухмыльнулся Люц. — Пусть все видят, что девок своих ты не кормишь вообще! — Заткнитесь! — шикнул Яксли. — И сделайте строгие лица! А ты Люциус, прекрати лыбиться как умасленный кот! Гермиона шла по длинному залу слегка покачиваясь и всеми силами концентрировала мысли на том, что происходит. Сознание то и дело уплывало в какие-то предвкушаемые чувственные удовольствия. Наверное, её рассудок спасало то, что в вопросах пододеяльной возни она, стыдно сказать, к двадцати пяти годам искушена не была от слова «совсем». Рон был очень деликатен и не поднимал эту тему до конца войны, а потом они уже и разбежались, не особенно друг на дружку дуясь. Гермиона плотно занялась карьерой и, сама от себя не ожидая, приударила за Кингсли, который очень красиво и по-джентельменски ее отшил, предложив взамен кое-что более заманчивое: своё наставничество. — Ты глянь, как она виляет бёдрами, — возмущённо пробубнила старушка Гринграсс, склоняя голову на правое плечо — рядом сидела Андромеда Блэк. — Просто издевается над нами, прошмандовка снегговская! — Не думаю, — ответила та. — У нее мутный взгляд. Отравили её мальчики, что ли… Сидящий у стола судей Крауч вскочил с места, кинулся навстречу Гермионе и дотащил ее до магически сотворённого стула, не позабыв скрепить запястья большими браслетами. Люциус, хмуро наблюдавший за ним, пробормотал что-то в духе «кастрирую пса сутулого…». Снегг переспросил его, но тот отмахнулся. Хвост снова показался у края высокой трибуны. — Гермиона Джин Грейнджер, у вас нет права свидетельствовать за себя, оговаривать чистокровных и мешать производству суда. За любое нарушение вы будете после окончания суда выпороты розгами дюжину раз, а при повторном нарушении — в двукратном размере. Применение наказания будет зафиксировано секретарём суда — мистером Селвином. Запись суда будет опечатана королевской печатью и отправлена Его Величеству. Корбан Яксли поднялся со своего места: — Поручаю бремя обвинения от своего имени Бартемиусу Краучу-младшему, моему законнику. Барти вновь подошел к Гермионе, отвесил ей насмешливый поклон и начал, обращаясь к залу: — Благородный дом Яксли обвиняет мисс Грейнджер в том, что она, выйдя замуж, скрывалась от власти своего лорда и не явилась к нему добровольно, чтобы даровать ему причитающуюся первую ночь. Таким образом, она нарушила королевский указ «О праве первой ночи», датированный двенадцатым декабря прошлого года. В части наказания и возмещения вреда, благородный дом Яксли просит чистокровнейших лордов передать ему в безраздельное владение маглорождённую Грейнджер, дабы взыскать долг сполна и покрыть расходы на восьмимесячные поиски. Гости задумчиво загудели, но тут же стихли, как на трибуне появился Хвост. — Имеются ли у благороднейшего дома Яксли какие-либо еще обвинения? — Нет, пока это всё, — мурлыкнул Барти и сел на место. — Слово предоставляется древнейшему дому Снеггов, — сообщил Питер. — Ну да, древнейшему, — тихонько проворчала Вальбурга, — просто у Геллерта завалялся на юге лишний замок, и он решил наградить свою любимую зельеварку Эйлин… Чаю у ней я никогда не пила — отравит, гадюка, и глазом не моргнёт! — Как будто тебя яд возьмет, — закатил глаза её муж. Снегг поднялся со стула и неприятно улыбнулся в сторону Яксли: — Как опекун мисс Грейнджер я настаиваю на её возвращении в мой дом и напоминаю, что она еще несовершеннолетняя, а также прошу предоставить суду доказательства её замужества! — Мерзавка венчалась в магловской церкви и уничтожила все записи о браке, — заявил Барти суду, — но мы поймали её муженька, когда он пытался пересечь на метле Ла-Манш! Привести! Дверь со скрипом отворилась и егеря втолкали в зал прыщавого доходягу. Люциус и Снегг удивленно переглянулись. — Я Стэнли Мартин Шанпайк свидетельствую перед судом свой брак с Громи… Гормионой Дрейдж… Ик! Драмионой Грыжей! Ик! Передние столы брезгливо отпрянули, и не разочаровав их, Стэнли смачно проблевался посреди зала, а затем тут же пристроился соснуть. Егеря мгновенно поволокли его прочь. — Не мог найти кого почище? — злобно кинул Северус. — Я ведь старался, искал кого-то вроде тебя в юности, — довольно ухмыльнулся Яксли. — А я ожидал Уизли, — сообщил вполголоса Люциус. — Какое тебе Уизли, — удивленно вскинул брови Корбан, — их еще тридцать лет назад всех вырезали, никого не осталось! Еще бы Долгопупсов вспомнил или Пруэттов! В центр зала вышел сияющий Крауч: — Благородные господа, свидетеля вы слышали, бумаги он подписал. Грешно сомневаться в силе чистосердечного признания! — Ну-ну, — вставил Снегг, — притащить с помойки первого пьяницу и заставлять свидетельствовать! Требую голосование! Хвост пожал плечами: — Объявляю голосование! Кто из благороднейших чистокровных поддерживает доказательство? Поднять палочки! — Да она же грязнокровка, они все шлюхи, разве много им надо? — подал голос Роули и многие согласно закивали. Большая часть волшебников подняла палочки, считать голоса не пришлось — судьи и так видели, что голосующих «за» предостаточно. — Вот видишь, — шепнул Яксли Снеггу, — какого они все о тебе мнения, а Северус? Никому не нужен в Совете Двадцати восьми твой крючковатый нос! Ты оскорбил их, когда стал лордом, оскорбил дважды, когда женился на грязнокровке и трижды — когда взял другую грязнокровку в дочери! Снегг нервно дёрнулся, но головы не повернул. — Суд склонен считать брак мисс Грейнджер юридически состоявшимся, — огласил Люциус Малфой, и зал опустил палочки. Взгляд его упал на подсудимую. — Мисс Грейнджер, что с… Не дожидаясь окончания его фразы, она обмякла в резном кресле. Цепи тяжело звякнули. Несколько дам сочувственно охнули. Хвост, Крауч и Селвин принялись отстёгивать цепи и хлопать девушку по щекам. — Давайте, голубушка, нечего комедию разыгрывать! — тридцатилетний русоволосый Селвин наколдовал кувшин воды и принялся поливать ей лицо. — Не устраивайте пруд, — возмущенно заворчал Хвост, убирая палочкой излишки воды на полу. Многие дамы и господа, сидящие неподалёку, привстали, чтобы разглядеть, что происходит. Гермиона очнулась и, едва кто успел вскрикнуть, захватила лицо Крауча, чтобы притянуть для поцелуя. — Безобразие! — взвизгнула чопорная Гринграсс, — она же съест мальчика заживо! Снегг побледнел, а Люциус опрокинул на себя вино. Хвост и Селвин принялись тянуть Барти на себя, били по рукам одичавшую Гермиону. Где-то на другом конце зала в голос хохотала Беллатрикс, и стыдливо краснел Регулус. За столами творились хаос и смятение. — А говорил, что не интересуется девушками, — игриво заметила Пенси Паркинсон. Гермиона тем временем одолела троих, и с утробным рыком уже карабкалась по Барти, пытаясь не то задушить его в объятиях, не то взглянуть на мир с высоты его впечатляющего роста. На подмогу подающему надежды законнику кинулись егеря Яксли. Одежда Гермионы уже не закрывала ничего, и судейский стол имел удовольствие оценить кружевное нижнее бельё от Версачи, что подарила ей Джинни на день рождения. — О времена, о нравы, — заметил старший Роули, как можно плотнее прижимая к глазу пенсне. Тем временем, общими усилиями, Крауча удалось оторвать от обезумевшей девушки, и он, взлохмаченный донельзя и обескураженный, неуклюже пополз в сторону своего кресла. — Не для того я на юриста учился, — бормотал он, собирая по залу пыль. Губы его страдальчески опухли, а лицо розовело следами от дамских коготков. — Говорила же мама: стриги овечек и не высовывайся… Егерям удалось скрутить ведьму и волоком они потащили её к судейскому столу. — Она отравлена, Люциус! — Снегг сжал в ладони челюсть девушки, профессиональным взглядом зельевара считывая симптомы. — Вы должны отослать её и напоить настоем безоара, пока бедняга не протянула ноги, а то весь этот суд обернётся раньше времени поминками. — Благородные лорды просят перерыв, — торопливо пискнул Хвост с трибуны и исчез за маленькой позолоченной дверью, куда вышли лорды и егеря, что тащили за собой Гермиону. — Срам какой! — выругалась Вальбурга. — И что они там делать с ней собрались? — Да не завидуйте, тётя, — хихикнула Андромеда, закутываясь в шаль, — лучше пойдемте младшего Крауча утешим, бедняга впервые поцеловался с женщиной, а то всё Корбан да Корбан!