Право первой ночи

      В то ясное раннее утро многие оболтусы-пастушата могли наблюдать прелюбопытнейшую картину: от замковых угодий Малфоев верхом на благородном олене и нагло высунув на бок язык, ехала огромная, медведеподобная собака. Ехала сидя, отклячив пушистый зад и держась передними лапами за рога. В рассветных сумерках она освещала себе путь стеклянной лампой, что там же, в чудесных рогах и застряла намертво. Кто-то даже будто слышал дьявольский смех, вырывающийся у псины из счастливо разинутой пасти.       В то же время, с другой стороны поля, от далеких угодий Яксли, навстречу неслось весьма неприятное чудище более серьезных размеров. Маглы уже знали, что не бывает подозрительно лысых трехметровых волков, стоящих на задних лапах. Знамо — опять вонючий оборотень. Только вот чей? У всех господ оборотни за егерей служили, в охране и на всевозможных побегушках. Этот же выглядел…хм… странно. Хотя бы потому, что как будто забывал снять с носа тоненькое пенсне и шляпу-треуголку. Совсем ушлые пацанята на мизинчиках клялись, что видели даже учительский портфель из старой бычьей кожи, лихо привязанный к бедру. Уже несколько дней пёс, олень и оборотень стремглав проносились по осенним полям, ныряли в развратно шелестящий кустарником овраг, уходящий в безбрежный лес, и были таковы. Поймать их никто не пытался; господам докладывать тоже большой охоты не было. А вот каждое утро поглазеть на это диво да с ватагой сопливых малолеток папироску покрутить — это за милую душу. ***       Запыхавшийся пёс нырнул под своды корней, увлекая за собой товарищей, что уже начали превращаться в людей. Процесс этот был болезненный, неказистый и, пожалуй, несколько интимный. Но не настолько, чтобы промолчать. — Римус, знаешь, если сравнивать, то среди других оборотней, ты…эм… вполне привлекательный. Ну, для своего вида, знаешь ли, — Джеймс уже мог говорить нормально, но его голова все еще оставалась оленьей, не в пример всему остальному телу. — Как по мне, Рем — вылитая иллюстрация из всяких египтологических писулек, — Сириус подавился хриплым смехом, — Бог Анубис во плоти. Прикрыть юбкой срам, ограбить ювелира — чтоб на браслеты и ошейник золотые не разоряться, клипсы прикупить, — и дать в руки какую-нибудь секиру для капусты! — Серпа хватит или вилки мясной, я его когда с ложкой-то вижу, боюсь! — А с мясной вилкой он вообще маньяк! Может два стейка разом наколоть — чудовище! — На себя посмотрите, — Лунатик усмехнулся, — один с башкой собаки, второй с рогами. Рассуждают они тут, понимаешь ли! — Привлекательные мужчины в самом расцвете сил, — притворно-обиженно забубнил Джеймс. — И очень полезные в хозяйстве. Нюхач вон тапки мигом притаранит, а я могу на горе встать и орать истошно. От меня оленихи просто текут!       Товарищи шли по узкой колее, спрятанной глубоко в земле да замаскированной корнями от любопытных глаз. Здесь раньше точила камень веселая речушка, тихим сапом размывающая крепкие вулканические породы, а теперь окончательно пересохшая. Путь вел к развалинам крошечного замка, в котором, как утверждали поверья, многие сотни лет гостят самые лютые привидения Англии. Идею такого убежища им подал, разумеется, Сириус, когда-то всем сердцем прикипевший к Воющей Хижине. — Ну так что, как там Яксли поживает? Люциуса кроет матом? — вопрос был адресован Лунатику. Тот криво ухмыльнулся: — Еще как! Точит грабли и орёт на всех, как мандрагора в пубертатный период. Друзья в голос захохотали. — Собирает силы, — продолжил Люпин, — как и обещал. Только что именно он задумал — непонятно. — Твой прогноз? — оглянулись заговорщики. — А какой может быть прогноз, если во двор мне хода нет? Я покрутился у периметра, мой запах насторожил всех. Говорил же, — он досадливо поморщился, — оборотни в стае живут и чужаков так просто на свою территорию не пускают. — Придется-таки в Крауча одеваться, — заключил Сириус, бодро перебирая ногами. — Не самое лучшее время, он сейчас в немилости, — заметил оборотень, — уж сильно напортачил на суде, да и память мы ему подправили щедро. Ходит, в углы втыкается и писает на ковер. — Ну, — развел руками Джеймс, — я так вообще в углы писаю и в ковры втыкаюсь, а вроде жив пока. У нас выхода другого нет. — Мне в принципе обе шайки не нравятся: что малфоевские прихвостни, что собачий выводок Корбана, — Бродяга фыркнул и вытянул корешок из земли. — Можем мы их как-нибудь стравить или в чисто поле друг против друга вывести? — Вот в чисто поле они-то никогда и не явятся, — горько вздохнул Люпин, — Корбан с Люциусом будущие, так сказать, родственники. Им, официально, мир соблюдать придётся. — Что значит, они будут вести холодную войну, по очереди покусывая друг друга да пережимая горло, а нас сделают крайними, — Блэк задумчиво оглядел дырявую крышу замка — они почти пришли. — Надо следить за ситуацией и ждать момент, — покачал головой Ремус, — шансы будут. Они замолчали. — Настают тяжелые деньки, а? — невесело усмехнулся Джеймс. ***       Гермиона собиралась спать. Утомлённая еще одним тревожным днём, она привычно сбегала в это целительное забытье, доверяясь на долгие восемь часов лишь мягкой перине и шерстяному одеялу. Но в этот раз, стоило только погасить свечу, как у двери завозился посетитель, и неясная тень нырнула в прохладу спальни прежде, чем девушка успела закричать.       Он неторопливо сел к ней на скрипучую кровать, дыша едва ли не в лицо крепким огневиски. Силуэт гостя был тёмен, высок и зловещ. Гермиона никак не могла сообразить, кто это, и вся покрылась липкой испариной, со стыдом ощущая, что и пошевелиться ей никак невозможно. Члены костенели, пальцы сводило нервной судорогой. Он сел как раз между ней и оплывшим огарком свечи. Ведьма могла дотянуться мизинцем до края мужской мантии, — так мала казалась кровать.       Гость молчал, и Гермиона с ужасом впитывала эту тишину, которая оказалась удушливой и влажной. Память услужливо подкидывала все рябые и упитые лица егерей, что встречались ей за последние дни. Лица смеющиеся, небритые, свирепые, чаще - тупые. Но больше всего ей в этом калейдоскопе не нравились физиономии откровенно… спокойные, отрешенные… бесчувственные. Как лица тех душителей и насильников, что печатали раз в полгода на передовицах самой дешевой и простой London Daily. Потом их, конечно, находили. Через год или полтора, когда список замученных женщин исчислялся десятками. Отдел полиции получал премию, а общественность облегченно вздыхала. До следующего раза. Ждать обычно долго не приходилось. — Вот и мой черед, — как-то пусто подумала Гермиона.       И в этот момент фигура, неловко покачнувшись, завалилась рядом, как можно комфортнее растянувшись на пуховой перине. Девушка попыталась потесниться, но он лег лицом к ней, на бок, видимо, чтобы иметь возможность пялиться ей точно в лицо, при каждом вдохе одаряя парами огневиски. И она все еще не видела его. Но точно знала, что ее пушистые тонкие ресницы почти касаются его носа.       В какой-то момент оказалось, что мужчина дышит неровно. Он тихонько всхлипывал и сонно ворчал, как бывает в крепком алкогольном забытье. Не единожды Гермиона порывалась встать, но каждый раз ей казалось, что он или просыпается, или вовсе не спит, наблюдая за ней. Предательская перина за прошедшие дни ощутимо продавилась посередине, и теперь, они скатывались друг к другу при малейшем неловком движении.       Волшебница и сама тихо плакала. Ей казался чем-то абсолютно очевидным тот факт, что если она встанет, потревожив его, непременно начнется нечто ужасное. Гермиона боялась запустить процесс, ходом которого управлять не могла. Непредсказуемость еще никогда не была такой… осязаемой.