Сын моего врага

Кто-то мягко прикасается к моему лицу. Наверное, я умер и это мама. Это ее такой родной и знакомый жест... — Сев, Сев, ты меня слышишь? — голос доносится издалека, но это явно не мамин голос, мужской... Мародеры! Я пытаюсь отстраниться от гладящей меня руки, но уже понимаю, что это совершенно не похоже на грубое лапание моих насильников, поэтому слегка расслабляюсь и открываю глаза. Надо мной — бледное и обеспокоенное лицо Люциуса Малфоя. Под глазами у него синие круги. — Где... я? — губы пересохли, и слова срываются с них с огромным трудом. — Не напрягайся. Ты у меня. В Мэноре. Уже неделю. Я дал тебе безоар и подлечил... все остальное... — А... как?.. — Ты забыл, что был приглашен к нам с Нарси на все каникулы? Когда на второй день ты не явился, я сам аппарировал к Слагхорну и от него узнал, что тебя уже три дня никто не видел, и ты, по всей вероятности, все-таки уехал в свой жуткий маггловский дом. Я начал искать тебя по всему замку, на всякий случай прошелся около того гобелена на восьмом этаже и подумал, что хотел бы тебе помочь. Не буду рассказывать, что я там увидел! — его передергивает. «И не надо, — благодарно соглашаюсь я про себя, — у меня хорошее воображение!» Еще через несколько дней, проведенных в Мэноре, я уже в состоянии сидеть и даже ходить. Люциус, поминутно чертыхаясь и желая Дамблдору долгой и мучительной смерти, пишет ему письмо и сообщает, что я немного приболел, поэтому задержусь в Мэноре и не успею вернуться к началу семестра. Люц ежедневно гуляет со мной в заснеженном парке, я не хочу отрывать его от молодой, очаровательной жены, но Нарцисса в самых искренних выражениях уверяет меня, что они оба счастливы помочь, чем только могут (надеюсь, она не посвящена в подробности того, в чем на самом деле помогли мне!). Вечера мы проводим в гостиной, и Нарцисса с Люцем стараются развлечь меня светской беседой. Я почти все время молчу. Я пытаюсь вслушиваться в разговор и не думать! Не думать!!! Люц практически не оставляет меня одного. Я догадываюсь, что мыл меня и лечил мои раны он сам, и мне мучительно стыдно. Он знает, что произошло! Он видел своими глазами, что со мной сделали! Но Люц ни слова не говорит об этом. Наверное, он понимает, что об этом говорить нельзя... Через несколько дней приходят сны. Иногда они неясные — я словно слышу ИХ шепот и ощущаю на себе ИХ руки, а иногда память вдруг подкидывает кошмарные картинки, и я вижу себя, голого и недвижимого, под одним из них. Самые страшные сны — это смесь реальных событий и того, чего, слава Мерлину, кажется, не было: в таких снах я не обездвижен, но все равно почему-то не сопротивляюсь, а они трахают меня по двое, и я ясно вижу член Джеймса у себя во рту, а член Блэка — ритмично движется в разорванной, окровавленной заднице. Вижу Люпина и Петтигрю. Они стоят рядом и подзадоривают дружков, а потом меняются с ними местами... Именно после первого такого сна у меня происходит выброс неконтролируемой магии. Сперва я, еще толком не проснувшись, решаю, что дом трясется от мощного землетрясения. Потом осознаю, что никакого землетрясения быть не может: мы же в Англии, а не, скажем, в Японии... Кто-то прижимает меня к себе, и это, как ни странно, не вызывает ужаса и желания бежать на край света. — Сев, это я. Успокойся. Я посижу тут с тобой, если ты не против. С того дня Люциус становится моей ночной сиделкой. Я по-прежнему вижу кошмарные сны, и у меня еще раз был выброс, но длился он, слава Мерлину, недолго. Я снова очнулся в теплых, надежных руках Люциуса. В последние ночи он попросил у меня разрешения не мучиться, скорчившись в кресле, а занять половину широченной постели. Я не возражал. Я верил ему и почему-то абсолютно не боялся спать в его присутствии. Девятого января мы тихо, по-семейному отметили мое девятнадцатилетие. Я изо всех сил пытался изобразить искреннее веселье, хотя подаренная Малфоями новая мантия и вправду меня порадовала (у меня было их всего две, и ТУ, вторую, я не собирался больше носить никогда), а фолиант по редким зельям из Средиземноморских растений привел в полный восторг. Втайне я, как ребенок, надеялся, что Люц догадается о пропавшей палочке, но получить мантию, да еще и книгу было просто замечательно. В ночь накануне моего возвращения в Хогвартс мне опять приснился ТОТ сон, но выброса не последовало. Я проснулся от того, что Люц обнимал меня. — Я знаю, что ты чувствуешь... Не спрашивай — откуда. И я знаю, что может тебе помочь, — шепчет он мне на ухо. Он снимает халат и небрежно бросает его на кресло. Под халатом он совершенно обнажен, и я холодею от ужаса. Люц приближает ко мне свое красивое лицо и тихо говорит: — Запомни, Северус, то, что с тобой случилось — не должно было произойти. Ты ни в чем не виноват. Никто, понимаешь ты, никто не имел права так с тобой поступить. И затем он целует меня... Меня трясет все сильнее и сильнее, я чувствую, как вибрирует подо мной кровать и угрожающе скрипит мебель в комнате, но Люца это не останавливает: одну руку он запускает мне в волосы, а другой еще сильнее прижимает меня к себе. Его поцелуй, нежный и ласковый вначале, становится все более настойчивым и подчиняющим. Меня никто так не целовал! Меня вообще никогда ТАК не целовали, если быть честным... И я наконец верю ему. Я ЗНАЮ, что он не причинит мне вреда, не унизит и не заставит снова испытать боль. Я расслабляюсь в его руках и отвечаю на поцелуй. Я позволяю его языку проникнуть в мой рот и хочу сделать то же самое, хотя у меня нет никакого опыта в ТАКИХ поцелуях. Когда нам обоим уже трудно дышать, он разрывает поцелуй и принимается неспешно расстегивать мою пижамную куртку. — Люц, — я накрываю его руку своей, — а как же... Нарси? — Это не измена, — отвечает он тихо. — Это — спасение. Она поймет. Он раздевает меня очень медленно, видимо, чтобы опять не напугать, но я уже так завелся, что начинаю судорожно и торопливо помогать ему и даже в спешке отрываю пару пуговиц от пижамы. — Какой ты нетерпеливый, — усмехается Люциус. Когда с пижамной курткой наконец покончено и она летит на пол, он быстрым движением стягивает с меня штаны, неожиданно наклоняется и вбирает мой член ртом сразу так глубоко и сильно, что все мысли, терзавшие меня на краю сознания о том, почему он это делает и сможем ли мы остаться после этого просто друзьями, разом улетучиваются, и я в состоянии только стонать и мечтать, чтобы это никогда не закончилось. Люц явно знает, что делает, он сосет мой член быстро и ритмично, время от времени выпуская его изо рта и облизывая головку, нежно ласкает языком яички и даже раз проводит им вдоль промежности, и это, как ни странно, заставляет меня вскрикнуть от острого наслаждения. Я понимаю, что нахожусь на грани, но когда пытаюсь отстраниться, он крепко вцепляется в мои бёдра пальцами, и я с громким криком кончаю ему в рот. Я чувствую... Боже, я не знаю, что чувствую... Мне хочется сказать ему что-нибудь, поблагодарить, но он мягко накрывает мой рот ладонью, укладывает рядом с собой на кровать и начинает нежно ласкать меня руками и языком. Я снова возбуждаюсь, мне кажется, что я способен кончить сейчас от одного присутствия рядом этого холеного, красивого и такого нежного со мной человека. Внезапная мысль накрывает меня волной липкого страха, ведь он явно желает продолжения. А я... если он ждет, чтобы я был снизу — я не смогу... Он, видимо, ощущает мою растерянность. — Не бойся. Ничего, что было бы неприятно тебе, не будет... У него в руках появляется маленькая баночка. Он быстрым движением наставляет на себя палочку и шепчет заклинание (какое, я все равно не слышу, слишком шумит в ушах). Он зачерпывает из баночки вязкую, маслянистую субстанцию и покрывает ей мои пальцы. — Спокойно, не волнуйся, — говорит он немного дрожащим то ли от возбуждения, то ли от чего другого голосом, — вставь в меня один палец и начинай растягивать. Я закусываю губу от страха и предвкушения, но делаю все так, как он сказал. Внутри он горячий и тесный, но совсем не такой тесный, как должен быть по моим представлениям, и у меня мелькает дикая мысль, что он, возможно, и до меня спал с мужчинами. Вскоре я понимаю, что можно добавить еще один палец. Люц стонет и насаживается на мои пальцы, потом я слышу его прерывающийся шепот: — Давай, Сев, я готов! Нанеси побольше смазки на член и возьми меня! Я опять теряюсь: ведь я совершенно ничего не умею и не знаю (а то, что знаю, не дай Бог никому!). Но Люц — опытный кукловод. Он сам наносит щедрый слой смазки на мой возбужденный до предела член, ложится на спину и сгибает в коленях ноги, широко разведя их в стороны. Сгорая от острого, почти непереносимого желания, я как можно медленнее вхожу в него, стараясь не причинить боли, но по его лицу кажется, что ему не слишком неприятно. Я даю ему привыкнуть к ощущениям и начинаю медленно двигаться (как делал это несколько недель, а может, и целую вечность назад Люпин. Во мне.) Нет. Не вспоминать! Я закусываю до крови губу и приказываю себе запереть эти воспоминания на самый крепкий замок в моей черепной коробке. Наваждение повинуется моей воле и исчезает. Это снова только Люц и я, и мы занимаемся любовью. И в этот момент я верю, что это самое правильное название для такого занятия. Видимо, Люц был прав, когда говорил про спасение... Люц стонет подо мной, он обхватывает меня ногами и весь подается мне навстречу. — Быстрее, — хрипит он, и я, словно послушный ученик, ускоряюсь, и каждый раз, когда он двигает бедрами, почти теряю сознание от наслаждения. Кровь шумит у меня в ушах, и сквозь этот шум я слышу вой, переходящий в крик. Похоже, кричал я сам, потому что, когда я наконец кончаю, а вслед за мной, сжав свой напряженный член и проведя по нему несколько раз сильными движениями, кончает и Люциус, я обнаруживаю, что сорвал голос. Идти в ванную нет сил у нас обоих, Люц лениво-медленным движением накладывает очищающее, и мы просто молча лежим рядом, а потом я засыпаю, так и не выпустив его из объятий. Утром я просыпаюсь раньше него. Я смотрю на его лицо, такое спокойное и юное во сне, и понимаю, ЧТО он для меня сделал и КЕМ мог бы для меня стать... Если бы не одно но... Он — женат, он любит свою жену, и я не желаю, чтобы он разрывался между нами. Я тихо встаю, наколдовываю палочкой Люциуса перо и пергамент и пишу ему записку: «Люц, спасибо за все! Наверное, я — трус, потому что до смерти боюсь потерять такого друга, как ты. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал! Надеюсь, по-прежнему твой друг, Северус Снейп». Я одеваюсь и выхожу в гостиную, чтобы через камин вернуться в Хогвартс... * * * Боже, я что, заснул?! Кингсли глядел на меня недоуменно и, кажется, с волнением. — Ну и напугал ты меня! Нельзя же работать двадцать четыре часа в сутки. Ты прямо за столом отключился! — сказал он с легким укором в голосе. — Прости, — меня немного знобило, как будто я глубоко спал и внезапно проснулся, — так о чем ты говорил? — О Поттере, Северус, я говорил о Гарри Поттере.