Сын моего врага

Из прихожей донесся явственный звук падения. Я тихонько, чтобы не разбудить, высвободился из жарких объятий Гарри, нехотя поднялся с дивана, на котором мы оба уснули (предварительно все же заняв горизонтальную позу), и пошел посмотреть, что же там стряслось. На полу возле поваленной подставки для зонтов (которую я все никак не удосужился выбросить) лежал покрытый жуткими ранами огромный волк, на глазах превращаясь в залитого кровью человека. В Люпина! – Северус… – прохрипел он, когда мое лицо попало в полосу света, отбрасываемую настенным факелом. – Помоги... мне... – Северус, что случилось? – вот только Гарри мне здесь не хватало! Он стоял в конце коридора, закутанный в плед, и щурился от света. Впрочем, в данную минуту он был моим единственным помощником, поэтому выбирать мне не приходилось. – Гарри, иди оденься и быстро возвращайся сюда. Один я его не донесу, а для носилок лестница слишком узка. Можно было, конечно, заклинанием левитировать его наверх, но я не знал, как отреагируют на это раны Люпина. Оборотень мешком висел на наших руках, и я видел, как тяжело приходилось Гарри, но мы все-таки втащили Люпина на второй этаж и положили в смежной с моей спальне. Едва его тело коснулось кровати, он застонал и открыл глаза. – Оборотни, – произнес он чуть слышно, – они не простили мне... предательства и напали... всей стаей. Лишь теперь я обратил внимание, что страшные раны на его теле не были нанесены режущими предметами, а являлись укусами. Я снял с него лохмотья, в которые превратилась его одежда, и провел первичную диагностику: помимо множественных укусов, ему сломали несколько ребер, и одно из них, по всей видимости, повредило легкое. Это объясняло невероятную бледность, затрудненное дыхание и кровь, выступившую в уголке его рта. Да, просто заживляющим и кроветворным тут явно было не обойтись! Наложив на раны Очищающее, я скрепя сердце позвал Кричера. Тот явился немедленно и уставился на Люпина огромными, как теннисные мячи, глазами. Я заметил в них страх. – Кричер, – сказал я, вкладывая в тон своего голоса максимум спокойствия (подумаешь, это ведь обычное для меня явление – в ночь накануне убийства самого дорогого мне человека и, что уж там, самоубийства – лечить смертельно раненого оборотня, двадцать лет назад изнасиловавшего меня самого), – пойди в лабораторию и принеси весь запас кроветворного, заживляющего и да... костерост тоже принеси. Эльф тут же исчез. – Гарри, послушай, мне... нам... придется немного отложить... – Сев, ты в своем уме? – его голос чуть дрожал от усталости и напряжения, но выглядел он вполне приемлемо. – Сейчас главное – спасти Ремуса. Ты сможешь? – Смогу. Наверное. Но мне потребуется запереться в лаборатории не меньше чем на двенадцать часов. Там... состав чрезвычайно сложный, а зелье еще должно настояться. Я дам... Люпину снадобья, которые помогут ему продержаться, пока я сварю Феникс Лакрима. – А что это? Никогда не слышал... – Ну еще бы ты о нем слышал! – совершенно некстати пробудился во мне сарказм профессора зельеварения. – Ты вообще не слишком-то уделял внимание тому, о чем я говорил на уроках! Но не будем об этом! Я оставлю тебя с ним на ближайшие двенадцать часов. Прости, что не поручаю это Кричеру, он понадобится мне, если какого-нибудь ингредиента не хватит или возникнут другие проблемы... – мне почему-то стало жаль старого эльфа, который откровенно боялся Люпина, тогда как Гарри считал оборотня едва ли не другом. – Очень важно все это время не давать ему спать – он может не проснуться («туда ему и дорога!»). Ты справишься? Тебе не страшно... с ним? – Ну что ты, Сев? Это же Ремус! Чего мне пугаться? – Ну да, ну да! Тут, как раз вовремя, вернулся Кричер с зельями. Я дал Люпину выпить порцию, рассчитанную на поддержание его жизненных сил на ближайшие двенадцать часов, взглянул на Гарри, устроившегося в кресле рядом с кроватью, и пошел варить для своего врага невероятно сложное зелье. *** Я совершенно несправедливо так накинулся на Гарри – Феникс Лакрима никогда не упоминался мною на уроках зельеварения, по крайней мере, для уровня СОВ. Это было напрасной тратой моего времени! Даже мои талантливейшие ученики, слушавшие курс по Высшим Зельям, вряд ли справились бы с этим чудотворным эликсиром, способным возвратить человека буквально с того света. Однако существовало одно препятствие – в его состав, помимо огромного количества сложных и редких ингредиентов, входило кое-что, с чем далеко не каждый готовящий его смог бы расстаться, а именно – изрядное количество крови самого зельевара. К счастью для Люпина, я как раз собирался сварить небольшой запас для Гарри – на случай, если очередной выброс искалечит его сильнее обычного – но в свете данного Гарри обещания зелье теряло свою актуальность. В общем, ингредиенты у меня были. В последующие девять часов я работал не покладая рук: резал, толок в ступке, ссыпал, отмерял, мешал по и против часовой стрелки. Скажем так: я занимался своим излюбленным занятием, а цель, которая передо мной стояла... Будь на его месте Блэк, не уверен, что сделал бы это. Хотя... Не знаю. Может, и вылечил. А потом вызвал бы на поединок и убил своими руками! Когда зелье стало перламутровым, а от котла полетели во все стороны серебристые искры, я взял со стола маленький острый кинжал, провел им по запястью и нацедил полпинты крови. Залечив рану, я бросил взгляд на варево, которое тут же окрасилось в нежно-розовый цвет, а искры сменили цвет на золотой. Налюбовавшись этим зрелищем, я погасил огонь и накрыл котел крышкой. Зелью предстояло настаиваться чуть больше двух часов, а я пока мог немного отдохнуть. Но, конечно, закрывать глаза все же не стоило... *** Я уже пятый час сижу в библиотеке. Это зелье – Феникс Лакрима – бонус на экзамене на уровень ЖАБА по Высшим Зельям. Вот интересно: откуда у экзаменаторов столько времени и терпения – оно же почти двенадцать часов варится! На стол, за которым я сижу, падает тень. Я отрываю голову от книги и вижу Люпина. Бешеная злоба поднимается по позвоночнику (мне наплевать на намеки Дамблдора о его несостоявшемся самоубийстве), а рука сама тянется к палочке. Он улавливает мое движение, торопливо вскидывает пустые руки, показывает мне и без приглашения садится на стул напротив меня. – Успокойся, Сев, я пришел без палочки. Я всего лишь хочу поговорить... – Нам! Не о чем! Разговаривать!!! – шиплю я. – Проваливай! – Никуда я не уйду. Я пришел поговорить, и ты выслушаешь меня, – шепчет он в ответ, – нравится тебе это или нет! Свет факела падает на него, и моим глазам открывается сине-багровый кровоподтек у него на шее, похожий на след от удавки. Значит, Дамблдор не соврал. – Северус, выслушай меня, пожалуйста! То, что произошло, это... это ужасно! Я клянусь тебе, что не хотел в этом участвовать! Просто... Тогда, в конце позапрошлого года, ты все узнал про меня, и мы дрожали от страха и считали, что нас отчислят из школы за нападение и попытку убийства... Но время шло. К директору никого из нас не вызвали, зато ходили слухи про тебя... Что Дамблдор о чем-то долго с тобой говорил... После разговора с ним ты молчал, и мы поняли... мы поняли... – Что вам все сошло с рук! – завершаю я за него фразу. Он судорожно кивает и продолжает тем же сбивчивым шепотом: – И вот однажды... в начале шестого курса мы расположились на нашем излюбленном месте... и вдруг Хвост... в смысле, Петтигрю обронил: «Оттрахать бы этого спесивого придурка в жопу!» И все принялись ржать. Мне это тоже показалось смешной шуткой. Я же не думал... В общем, через пару месяцев Блэк вспомнил о предложении Хвоста и заявил, что идея ему нравится, только с реализацией придется подождать... Ему в тот момент уже стукнуло восемнадцать, а нам всем (включая тебя) – нет. Он объяснил про Азкабан, мол, его, как самого старшего, могут на несколько лет посадить и за то, что напали на малолетку, и за вовлечение нас в... Я чувствую, что меня сейчас стошнит от этих подробностей. Чертов оборотень! Нашел кому исповедоваться! И все же я продолжаю сидеть, точно приклеенный к стулу, и слушать. – Северус, я правда пытался отговорить их. Когда до меня дошло, что это не шутка, а они уже разрабатывают план действий, я решил предупредить тебя. Послать записку... но... ничего не предпринял... Я испугался! Блэк пригрозил мне... оглаской. Он сказал, что не такой дурак, как ты, и молчать обо мне не собирается! Я оказался в ловушке! Их дружба... ведь до них у меня совсем не было друзей, а ты... ты всегда мне нравился! Их дикие выходки все чаще и чаще раздражали и утомляли. Я с детства мечтал о таком друге, как ты, с которым приятно просто беседовать, который не поднимет на смех, если ты любишь учиться! Почему мы не на одном факультете?! – вдруг выпалил он и в страхе оглянулся через плечо, не слышит ли библиотекарь. – А что бы это изменило, ответь мне, Люпин! Выходит, моя принадлежность к другому факультету оправдывает изнасилование?! – мои слова бьют его наотмашь, как пощечина, он бледнеет еще больше, но продолжает говорить. – Когда они уже все обсудили и даже дату для нападения назначили, я отказался. Я заявил, что никому их не выдам, но не пойду с ними. Они вроде бы отстали. Джеймс хлопнул меня по плечу и обронил: «Лунатик запал на Нюниуса!» Я не сообразил, какой день они выбрали! Как раз накануне полнолуния! Они знали, что перед трансформацией я превращался в зверя внутри, внешне еще сутки оставаясь человеком! В это время я уже не владел собой, меня можно было заставить сделать любую жестокость, а я потом даже и не вспомнил бы! И еще... – его бледные щеки залил густой румянец, – я становился сексуально агрессивен... Я начинаю понимать и внезапно чувствую что-то похожее на жалость к этому потрепанному гриффиндорцу, в глазах которого сейчас стоят слезы. – Поэтому они пустили тебя первым, – глухо говорю я. – Я этого не помню, – шепчет он, и слезы катятся по его впалым обескровленным щекам. – Зато помню я... Значит, поэтому, – я не договариваю и кивком головы указываю на след от веревки на его шее. – Да, – подтверждает он. – Мы вернулись в Хогвартс после Рождественских каникул, и они рассказали мне... в подробностях... А затем возобновились занятия, а тебя все не было... Я набрался храбрости и спросил у Слагхорна. Он ответил, что ты, кажется, болен... Меня мучила совесть. С каждым днем все сильнее и сильнее. И вот однажды я дождался, когда никого не было в спальне, и сделал это... – Тогда почему ты до сих пор жив? – спрашиваю я холодно. Жалость, которую я поначалу испытывал к нему, улетучивается, уступая место ледяному презрению. Он много месяцев знал! Он мог предупредить меня, но ничего не сделал! А потом просто взял и повесился! Да и то, очевидно, неудачно. – Я не очень хорошо помню. Кажется, Почти Безголовый Ник привел МакГонагалл. Наверное, я не успел... И веревку привязал не так, как нужно... Северус, я умоляю тебя – прости меня! – теперь он тихо плачет. Я хочу выдавить из себя какую-нибудь гадость, но не могу. Он раздавлен своей виной, и я не буду добивать его. Но и простить его я тоже не могу. Это выше моих сил! Я забираю со стола книгу и молча ухожу из библиотеки.