Алмазный британец.

На улице Виктор тих и сосредоточен. Необычно даже для себя самого, что уж говорить про привыкшего к неугомонности русского фигуриста Стефана. Вот только Стефан молчит и идет на полшага позади, предоставляя младшему товарищу выбирать маршрут. Тень разговора в кафе тянется следом по закоулкам, липнет к шагам. Не боится перемигивающися витрин, не тает от падающих с неба снежинок. Неприятная, темная, тяжелая тень. Виктор в конце концов останавливается, зябко поводит плечами. - Замерз? - Немного, - лжет Виктор. Холодно не телу. – Стефан… давай вернемся в гостиницу? - Как скажешь. Вот так просто. Не спрашивая причин. Просто соглашаясь с капризом. Виктору становится еще холоднее. С этим надо что-то делать. Немедленно! Что – Виктор понимает раньше, чем трогается с места. Как – пока неизвестно. - Я хочу остаться с тобой наедине. Еще. Еще раз… - произносит он упрямо. - Снова будешь меня останавливать? – Виктору хочется кусать шарф. Хочется, чтобы Стефан посмеялся тоже. А он, кажется, шутит наигранно, вымученно. Тоже тяготится сказанным. - Посмотрим… - обещает Виктор, встряхивая головой. Он так и не собрал волосы. Теперь они слегка влажные от снега. Серая пыль на серебре. А потом его взгляд натыкается на витрину игрушечного магазина с елкой и железной дорогой. - Я сейчас! – оживляется Виктор, скидывает сумку на тротуар (Стефан едва успевает подхватить!) и хлопает дверью. Возвращается он через десять минут, сияя от восторга, с огромным пакетом. – На моего пуделя похож! – предъявляет он недоумевающему другу плюшевую собачью морду с коричневым носиком и зелеными глазами. Австриец наконец-то начинает улыбаться так, что улыбка доходит до потемневших глаз. Виктор фыркает, обнимает пакет и пытается ловить снежинки губами. О том, что его сумку безропотно несут, он вспоминает уже на крыльце гостиницы. - Прости… - виновато тянется он к ремню. Стефан отдавать и не собирается. - Это лучше, чем когда ты молчишь. С таким не поспоришь. Виктор и не собирается. Он просто пытается набраться смелости и решимости. Кажется, он случайно рвет пальцами пакет, слишком сильно сжав. - Стефан… - Ммм? Виктор считает до трех. Якова хватит инфаркт, если он узнает даже про саму идею в светлой голове воспитанника. - Стефан, дай мне свою рубашку. Ошеломление в чужих глазах – это отлично. Виктор жмурится и тихо смеется. - Ну пожалуйста, пожалуйста. - Как пожелаешь, мой алмазный британец… Виктор готов запрыгать на месте, когда его, наконец, снова так называют. Надо было всего лишь немного покапризничать, верно? - Стефан… - Что-то еще? Виктор прячет усмешку в шарф и посматривает с самым озорным видом, на который только способен. Не говорите только, что другу не нравятся его выходки… он ни за что не поверит! - Да-а. Хочу мороженое. Из автомата в холле. Уголки рта австрийца выгибаются в недоуменной полуулыбке – но и только. - Какое? - Шоколадное. Виктор зажмуривается крепко-крепко. Считает до трех. Разжимает руки, позволяя пакету с игрушкой упасть на пол. Эй, Яков, а бывает инфаркт на расстоянии?... Наверное, он очень нервничает, поэтому мысленно продолжает спорить с тренером. Рубашка Стефана ему действительно большая. Так, как Виктор и рассчитывал. И еще Виктору нравится запах одеколона… Разодрать упаковку на плюшевой собаке оказывается неожиданно сложно. Руки предательски подрагивают. Эй, Яков… Уже несколько часов как совершеннолетняя звезда русского фигурного катания – тот еще хулиган. В этом тренер ох как был прав. - Виктор?... Зачем ты выключил свет? – недоуменно интересуется вернувшийся австриец. У Никифорова под пальцами едва не трещит ткань чужой рубашки. Раз-два-три. - Просто так. - Я могу включить? - Ага. Упаковка с мороженым шуршит по столу. В комнате пахнет кофе… Стефан его любит, оказывается. Черный, очень-очень горячий. А еще кофе можно вылить в молочный коктейль, и это тоже вкусно. Вкус-но. По-русски и по-английски. - Хм… мой алмазный британец желает съесть свое мороженое в постели? – шутливо интересуется австриец, появляясь в проходе, отворачивается к стене в поисках выключателя… Свет лампы вспыхивает неожиданно ярко. Как свет прожекторов на катке. Но зритель только один. Самый нужный. Виктор приподнимается на локтях, жмурит глаза и нарочито сонным жестом убирает длинную серебристую волну с лица. За ухо. Только она все равно падает, не слушается. Стефан смотрит молча, забыв убрать пальцы с выключателя. Стаканчик медленно катится по полу от ботинка, ковер безнадежно испорчен кофе. Раз. Два. Три. Виктор сглатывает и медленно садится, подтаскивая к себе собаку. Рубашка австрийца ему действительно велика, а если не застегивать две верхние пуговицы, то она сама сползает с плеча. И рукава слишком длинные. Достаточно длинные, чтобы спрятать подрагивающие пальцы. - Виктор, это как понимать? У игрушки какой-то не очень приятный магазинный запах и мягкая плюшевая шерсть, в которую приятно зарыться лицом, уходя от ответа. Серебристая волна падает на лицо. Русский фигурист, у которого даже мысли не возникало волноваться перед судейской коллегией любого уровня, очень старается не думать, как он сейчас смотрится. Хотя, наверное, очень соблазнительно… - Виктор, не молчи, пожалуйста. Ох. Когда у друга резко садится голос, впору начинать нервничать всерьез. Но Виктор безумно рад – значит, удалось! Раз-два… три. Он сонно приподнимает лицо от пушистого собачьего уха, наклоняет голову набок. - А так ты мог бы подумать, что мне – пятнадцать? – тихо интересуется он. – Или… четырнадцать?... - Виктор, ты понимаешь, что ты делаешь? Ох, как он понимает. Соблазняет. Провоцирует. Ему очень страшно. Виктор уже почти видит, как австриец хватается за голову, выдает что-нибудь про «неугомонного и капризного русского», бросает ему на бедра, прикрытые только сбившейся полой рубашки, одеяло, и уходит. Курить, например. Хотя, кажется, Стефан не курит. Вот это будет провал международного класса. Виктор Никифоров и провал? Не бывать такому. Игрушка из медленно разжавшихся рук съезжает на кровать. Раз… два… Русский фигурист лучится своей самой милой улыбкой. И протягивает руки к стоящему в дверях мужчине. - Хочу к тебе на колени. Под шипованым ботинком пластиковый стаканчик хрустит очень жалобно. А для Виктора – победная музыка. Вот только Стефан доходит и садится на край постели рядом – не дотянуться, поэтому руки приходится опустить. Виктор судорожно втягивает воздух и снова тянет к себе игрушку, обнимает ее крепко-крепко. - Какой ты красивый. Виктору хочется заорать от восторга. Но он так боится разрушить очарованность друга, что ограничивается медленным кивком. - Мой алмазный британец… - Твой, - подтверждает Никифоров и жмурится уже от удовольствия. Серебристые прядки, упавшие из прически на лицо – это очень красиво для глянцевого журнала, но так щекотно!.. Поэтому он охотно подставляется, позволяя Стефану убирать их – по одной, с благоговением. - Ты такой красивый. «Я старался!» - хочется смеяться Виктору. Но он продолжает сонно улыбаться и чуть покачивается, пока его неверяще касаются. Скулы. Край воротника. Плечи. Сгиб локтя и плюшевая лапа. От последнего становится совсем смешно. Напряжение отпускает Виктора мгновенно. - Он тоже хочет с тобой познакомиться, - заявляет Виктор и поднимает игрушку на уровень лица друга. Он очень неугомонный. Очень. И ему все же еще немного страшно. - Привет, - невыносимо послушно и серьезно отзывается Стефан, прижимается губами к коричневому пластмассовому носу. И не отводит взгляда от лица Виктора. – Мне так нравится, когда ты смеешься. - Если поцелуешь и меня тоже. Руки с собакой Виктору опускают пониже. У Стефана такие темные глаза. И улыбка… тонуть в ней. Искренняя. - Только если твой пес не будет ревновать. Виктор ни с кем так много не целовался за сутки, как со своим австрийским другом. Вот только это было – смешно, правильно, легко, как угодно, но не так, как сейчас. Это Виктор очень хорошо понимает, хотя опыт у него совсем небольшой. - Я немножко не умею… так, - признается он, но не отстраняется. Так – это глубоко, вдумчиво, настойчиво, страстно. Просто у Виктора перевод из головы вылетел. Да и русские слова – тоже. Собаку у него все же отбирают и откладывают в сторону. Впрочем, Виктор не против – руки уже не дрожат. Он улыбается, прячет кончики пальцев в рукава и покачивается, тихо мурлыкая от удовольствия, пока его откровенно восхищенно рассматривают. Пока расстегивают пуговицы. Стефану понравилось ночью, когда он не стал снимать рубашку, Виктор помнит. Поэтому он просто сидит. Сложно не смеяться, когда гладят ладонями по бедрам, задевая швы на белье. Щекотно. Немного. Виктор откидывается на руки, сдвигает колени. - Я хотел снять сразу. Не смог… - признается он, облизывая губы и рассматривая потолок. Кажется, все-таки Стефану нравится его раздевать. Медленно. Ночью было гораздо быстрее. А еще, кажется, Стефану нравится выглаживать его по выступающим костяшкам. Щиколотки. Колени. Когда становится совсем щекотно, Виктор не выдерживает и ловит австрийца за руки. В свои недавно исполнившиеся восемнадцать Виктор Никифоров и думать не думал, какое это восхитительное чувство – когда тебе целуют ладони. - Здорово… - шепчет русский фигурист. А на Стефана действует как разрешение. Подхватывает пальцы, тянет к себе, требуя встать с кровати. Этого Виктор немного не понимает, даже на секунду хмурится. Но слушается. Это так волшебно – идти следом, когда смотрят восхищенно и неверяще. - Мой алмазный британец…. Виктор коротко прыскает в рукав. - Я твой принц. - Как скажешь. Принцу восемнадцать, принц все равно чувствует себя глупым. Зачем вести к креслу, если сам не думаешь садиться? Виктор недоумевает. Непонимающе следит, как его руку укладывают на спинку. Что от него хотят?.. Все же Никифоров пытается угадать. Становится на колени на сиденье, вопросительно оборачивается через плечо. - Какой ты красивый… Рубашка скользит по плечам. Ночью Стефану нравилось, и он запретил партнеру совсем раздеваться. Теперь снимает сам. Впрочем, Виктор совсем не против. Под руками друга хочется только мурлыкать от удовольствия и прогибаться сильнее. Кстати, если опереться локтями о спинку кресла, это сделать намного проще. - Только губы не прикусывай, - просит Стефан. - Хорошо, - послушно соглашается Виктор. И так же послушно раздвигает колени сильнее. Наверное, он выглядит ужасно развратно и пошло. Но австриец сидит рядом на подлокотнике и неспешно водит ладонью по спине, по бокам и животу, по ягодицам и бедрам. В общем и целом, Виктору Никифорову, восходящей звезде фигурного катания, все равно, как он выглядит. - Жди, - звучит следующее распоряжение. Якова точно хватил бы сердечный приступ, если он узнает, как его подопечный умеет слушаться. Но Яков не узнает. Оставленный в одиночестве Виктор на мгновение сжимает пальцы добела, встряхивается, выпрямляясь. Чувствует он себя сейчас на все свои заявленные в начале игры четырнадцать. Страш-но. - Кого боюсь? – злится на себя Никифоров, укладываясь обратно и расслабленно прогибаясь. – Он со мной возится, как никому не снилось… - Замерз? – минутой позже интересуется у него Стефан. Виктор жмурится, потягивается, прекрасно понимая, как смотрится его движение. - Нет. А вот не вздрагивать не получается. Виктор успокаивает себя только тем, что его поведение сейчас вполне отвечает заявленному возрасту. Зато австриец встревожен. - Ты же помнишь, что я остановлюсь в любой момент, когда пожелаешь, мой алмазный британец? Виктору выть хочется от количества заботы на одну его дурную голову. - А ты помнишь, что мне четырнадцать лет? – мстительным шепотом интересуется он в ответ. Наскоро облизывает губы и выдает, умудрившись не солгать ни единым словом, - ты первый, кто прикасается ко мне там. То ли зря сказал, то ли наоборот… Виктору кажется, что партнер слишком осторожен и медлителен. Ну, теорию-то он примерно помнил… с практикой сложнее. Как-то не рассчитывал. За все восемнадцать лет свой жизни… - Ай… - звонко вскрикивает он. Нет-нет, Виктору не больно. Но очень необычно. И очень хочется избавиться от неприятного ощущения. Вывернуться. - Тише. Сейчас пройдет. Становится очень стыдно. Сам же провоцировал. Виктор хрипло дышит и утыкается лбом в скрещенные руки. - Прости. Я не буду больше кричать. - Почему? Мне нравится. Виктор недоумевающее и немного зло косится на австрийца. Такой спокойный. И… так неторопливо поглаживает его сведенные спазмом мышцы, что огрызнуться хочется. Хотя и дураку понятно, что это неправильно. - Стыдно, - в конце концов буркает Никифоров и отворачивается. Прогибается чуть сильнее, пытается расслабиться. Тело привыкнет к тому, что внутри будет что-то… что-то большее, чем сейчас. Смеяться только не надо. Хотя Стефан и не думает смеяться. Запястья Виктору накрывают, слегка толкая в макушку. - Не хочешь кричать, кусай, - поясняет Стефан, сгибая пальцы и пододвигая костяшки ко рту партнера. – А вот свои губы и руки – нельзя. Следы останутся. - На тебе тоже… останутся. - На мне – можно. Виктор неуверенно косится на предложенное. Трогает кончиком языка, чуть прикусывает, примеряется. Стефан прав, он постоянно прав – явись Никифоров пред светлые очи тренера с обкусанными губами, не избежать скандала. А уж если кто сфотографирует… - Мф… - зубы он все же сжимает сильнее, чем намеревался. – Прости. - За что? Все хорошо. Виктор смаргивает. Его словно гипнотизирует каждая фраза партнера. Стефан приказывает ждать – он слушает. Говорит кусать – Виктор сжимает зубы. Говорит, что все хорошо… Виктора перестает беспокоить то, как ласкают изнутри его тело. Он извиняюще проводит языком по следам укуса. Это неожиданно приятно. Настолько приятно, что он увлекается, вылизывая костяшки поочередно – останавливается в смущении, только поняв, что ему давно подставили ладонь и слегка разведенные пальцы. - Прости. - Я рад, что тебе нравится. - А тебе? Вместо ответа целуют в макушку. Виктору это лучше всяких слов. Но все равно тревожно, когда партнер поднимается с подлокотника, на котором сидел. - Стефан… - Ммм? Виктор проглатывает предательское «подожди». Ему же только что сказали – все хорошо. - Не убирай руку, ладно? - Как скажешь. Виктор не хочет кусать. Ему просто надо знать, что если вдруг… он несильно сжимает зубы. Зажмуривается он куда как крепче. Нет-нет, все хорошо. Почти приятно. Слезинки катятся по щекам сами собой, Виктор против такого проявления малодушия со своей стороны. Он досадливо разжимает зубы и укладывает голову на сгиб локтя. - Стефан, все хорошо. Ты… делай, что нужно?.. Потребовать проще, чем вытерпеть. Неприятное, тянущее ощущение. Хотя то, как его выглаживают по спине и бокам, отвлекая, это немного… компенсирует. Виктору очень хочется то ли разрыдаться, то ли истерично рассмеяться. Надо же, какие слова приходят. Да еще и с переводом… - Мой алмазный британец… потерпишь еще немного? Я наберу тебе ванну. Виктор жмурится, утирая лицо об обивку кресла. Неэлегантно совершенно. В голове тихо и пусто. Но той неприятной, черной, липкой тени, которая преследовала его от самого кафе, больше нет. Во что же они превратили номер… кофе на ковре, замаранное им кресло… - Боже, Виктор! Никифоров поднимает голову, слабо улыбается. С того момента, когда Стефан ушел, он не пошевелился, не хотелось двигаться совершенно. - Виктор… Зачем так беспокоиться? Он улыбается. Он уже выучил, что Стефан зовет его своим алмазным британцем, когда чему-то рад или хочет утешить. А когда по имени, с ударением на второй слог – друг встревожен и обеспокоен сам. - Мне понравилось так стоять, - беспечно сообщает Виктор. Вздыхает, медленно выпрямляясь и пытаясь встать с кресла. Ему не дают. На руках у австрийца так спокойно и уютно. – Оу… горячо! – прогибается он, когда его опускают в воду. - Так надо. Виктор уже и не спорит. Откидывается на бортик, мелко-мелко дрожит. Почему-то это от холода… Виктор пытается что-то сказать, но зубы стучат громко и неуспокаиваемо. И голос не слушается. А в целом горячая вода и дрожь – это даже приятно. Так приятно, что Виктор закрывает глаза и потягивается, выгибаясь в красивую дугу. - Боже… А у Стефана-то что с голосом? Никифоров неохотно приоткрывает глаза и никак не может сообразить, почему друг сидит на полу подле ванны и закрывает лицо руками. - Ммм? – лениво мурлычет Виктор, хотя обращались и не к нему. - Боже, что я наделал… - Стефан? - Что я натворил… То, что звучит из уст Стефана, так ему не подходит, что Виктор, прогнувшись еще раз, тяжело повисает на бортике и тянется мокрой ладонью к затылку друга. - Стефан?... - Боже, Виктор, что я с тобой сделал… - хрипло произносит тот, опираясь руками о пол. Виктор, если честно, слабо представлял себе, почему люди могут приходить в отчаяние после секса. Но, наверное, это не очень правильно?.. - Мне понравилось, - безапелляционно произносит Никифоров, хотя тело возмущенно вопит об обратном. – Стефан, если мне это понравилось, - я плохой мальчик или хороший? В глазах австрийца – шок. Неверие. - Ты не можешь быть плохим… мой алмазный британец. Виктор смеется, морщится, прижимая под водой ладонь к животу. - А еще мы с тобой на столе мороженое забыли. Шо-ко-лад-но-е…