Невозможно

После подъема Лето дал мне форму, какую я носила в поселке: темно-зеленая, из плотной ткани. Но кое-что все-таки изменилось. На правом манжете куртки была нашивка с моим именем и полным номером: Лес, «А» – тридцать – восемнадцать – одиннадцать – шесть – ноль; в толще ткани я нащупала какую-то плотную гибкую пластинку. Когда я спросила, Лето ответил, что это нечто вроде личного жетона с несколько расширенным функционалом. - Умельцы из научного отдела свяжут его с твоим чипом. Эта маленькая нашивка – твой паспорт, ключ от дверей и даже рация. Вот здесь, чувствуешь? - солдат сжал между пальцами полоску ткани. - Это переключатель. Но прибор работает как рация, только если его соединить с динамиком или наушником. - А это не слишком рискованно? – спросила я, разглядывая узкую нашивку, почти незаметную. – Вдруг солдата захватят в плен или убьют. Не опасно ли оставлять всю доступную информацию для врага? - Одна из особенностей чипа, а значит, и жетона - анализ жизненных показателей, как только солдат умирает, запускается процесс форматирования, и вся информация с обоих устройств стирается. Единственное, что остается, это кусок металла в рукаве. - Но если все пропадает, для чего вообще это нужно? - На жетоне есть код, особая последовательность углублений и бугорков, которую потом можно расшифровать при помощи ключа. - Ну а если солдата захватят? - А теперь здесь, чувствуешь? – Лето снова стиснул нашивку пальцами. – Вот этот выступ? На кнопку надо нажать определенное количество раз, и вся информация сотрется. Я всего однажды видел, как парень отформатировал жетон. Он остался, чтобы прикрыть наш отход, рискнул, что спасти жизнь трем солдатам… Лето замер, напрягся всем телом, уголки его губ поползли вниз. И вдруг он перевел взгляд на меня. Я не желала знать, что ждет меня, но в его глазах прочитала такое короткое и такое емкое «кошмар». - Что стало с тем солдатом? – сглотнув, спросила я. - Он умер. Лето коротко тряхнул головой и велел мне поторопиться. После приезда в столицу мы впервые были все вместе: я, Сол, Мир, Кам, Иней. Вытянувшись по струночке, мы стояли в просторном овальном кабинете. Я ожидала увидеть богатую обстановку, но видела лишь такие же как и везде однотонные стены, флуоресцентные ленты на потолке. Единственное, за что цеплялся взгляд, было наличие картин, перемежающихся с картами, и длинный проектор над задней стеной. Нам велели встать напротив полукруглого стола, за которым сидели десять человек. Самой молодой женщине не было, наверное, и сорока, зато мужчина, восседавший в центре стола, был древним стариком, с исчерченным глубокими морщинами лицом. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, и постоянно кашлял в носовой платок. На табличке было написано «Председатель, Разумов Евгений Иванович». Это старомодное имя выделялось среди прочих наборов слов и цифр: Снег, семьдесят – один – один; Сирень, восемьдесят три – пять – три; Ливень, шестьдесят семь – восемь – два… Страта. Так вот, значит, кто они – властители тел, душ и умов в этом мире. Странная компания. Но удивительнее всего было видеть здесь не только военных, но и ученых: женщина, читающая какие-то заметки, не поднимающая на нас головы, и мужчина с острым подбородком сидели рядом, ближе к центру стола. - Пять человек, поселок «А» - тридцать – восемнадцать, - объявил стоящий рядом координатор Шторм. Мужчина, сидевший у самого края слева, забил данные в моноблок и, подождав немного, наклонился к своему соседу. Они тихо переговаривались пару минут, потом второй громко сказал: - Выводим на главный экран. Стук клавиш – и проектор заработал, на задней стене появились снимки Африканского континента со спутника. Береговая линия сильно отличалась от того, что я видела когда-то на уроках географии, но все еще была узнаваема. Заседатели набрали команды на небольших панелях, вмонтированных в стол, и их кресла развернулись на сто восемьдесят градусов. - Покажите квадрат третьего округа, - прохрипел председатель. Мужчина склонил голову, бодро отбивая дробь на клавиатуре, и на экране появилось новое изображение. Я узнала Судан, где-то на границе с Угандой красовались несколько красных точек. - Последние данные с фронтов, - снова попросил старик. На стене одна за одной стали появляться сводки, графики: сколько единиц боевой техники и оружия, потери, удачные акции, прогнозы… С фотографий досье на меня смотрели офицеры подразделений, выделившиеся солдаты… Умершие. Документальные снимки с мест действий – искаженные страхом, болью и яростью лица, сочащиеся кровью раны, земляные комья, взлетающие на метры в воздух, клубы дыма и пыли. Показ длился всего несколько минут, но меня начало мутить, и появилась неприятная слабость и дрожь в ногах. Меня чуть пошатнуло в сторону, но Сол придержал меня за спину, не давая завалиться. Я перевела на него взгляд, а он лишь подмигнул, ободрительно улыбаясь. - Судя по отчетам, бригада на северной границе нуждается в бойцах, - не оборачиваясь на нас, предположил седой мужчина по имени Град. Председатель оценивающе посмотрел на нас и отрицательно покачал головой. - Если мы хотим, чтобы от прибавления был толк, то не этих надо посылать к полковнику Склону. Снег, запиши эту группу в третий суданский, там от них больше проку будет. Мужчина за моноблоком начал было вводить данные ему указания, когда женщина в халате, до сих пор не поднимающая на нас глаз, заговорила. - Подождите, лейтенант! И тут она взглянула прямо на меня. Это была та самая женщина, которая помогла мне накануне ночью с выбором напитка. Я занервничала. Как мне себя вести и чего ждать от нее? То тайная вечеринка – Большая Пятница, но теперь-то заседание страты. Ночь – значилось на табличке с именем. Я с мольбой в глазах обратилась к ней, всем сердцем желая, чтобы она не стала выдавать меня. Но мои опасения оказались напрасными, Ночь лишь чуть заметно изогнула губы в улыбке. - Я просматривала отчеты с европейского фронта. Да, сейчас там тихо, но ситуация может измениться вот так, - и она щелкнула пальцами. – Лейтенант, пожалуйста, сводки. На заднем экране появились фотографии: лагери, разбитые в полях, на окраинах лесов, на руинах покинутых деревень и городов, небольшие аэропорты. Во вполне спокойный фоторяд лишь изредка врывались пробирающие до костей, полные жестокости снимки боев. - Не думаю, что из-за ваших «возможно» нам следует лишать суданские корпуса подкреплений, - возразил Град. - Предлагаю всем открыть тринадцатую страницу в файле, - продолжала Ночь. – Мы с коллегами провели анализ и склонны предположить, что в скорейшем времени расклад может кардинально измениться. Наши северо-западные границы сейчас меньше прочих обеспечены техникой и людьми. Это наше слабое место, и просчитать это сможет любой, более – менее владеющий информацией. Нам нужно создать хотя бы видимость полнейшей неуязвимости. - Что вы предлагаете, доктор? – председатель, не скрывая своей заинтересованности, взглянул на женщину. - Мы считаем, надо отправить минимум по одному новому отряду в каждую бригаду европейского фронта, - ответил коллега Ночи. По комнате пробежал гомон возмущенных голосов. - В каждую бригаду? - У нас в этом месяце и так недостаточно призывников из типа «А». - Ваше дело поставлять армии новое оружие, а не вести тактику! Председатель несколько минут, не говоря ни слова, просто слушал перепалку. Он выглядел сонным и постоянно подносил скомканный платок ко рту, но что-то подсказывало мне, что он все видит, ничто не проходит мимо него. Когда разговоры умолкли, он вежливо обратился к мужчине за компьютером. - Снег, что вы думаете о предложении доктора Ночи? - Судя по наскоро сделанному анализу, - мужчина застучал по клавиатуре, - выводы наших коллег из научного центра небезосновательны. Но также я считаю, что тратить драгоценные ресурсы из-за тридцати девяти процентов неразумно. - Что же вы предлагаете? Мужчина смерил нас долгим взглядом, сверился с данными в компьютере и, наконец, сообщил: - Отправим данную группу в дивизион майора Мака. Снег, не дожидаясь просьбы, вывел на главный экран все свои расчеты. Председатель долго их рассматривал и лишь коротко кивнул: - Внесите в протокол: присоединить группу тридцать – восемнадцать к вышеупомянутому дивизиону, поручить координатору назначить старшего группы с присвоением ему звания сержанта. Шторм, у вас есть кандидатура на эту роль? - Предлагаю солдата Иней, по моим наблюдениям она больше других подходит для этой роли. - Так тому и быть, - подытожил председатель. – Заседание окончено, следующая группа через десять минут. Выходя из залы, я посмотрела на Ночь и чуть слышно прошептала «спасибо». В ответ женщина сжала губы в тонкую линию и опустила голову. Лифт остановился на нашем этаже, и Кам направился прямиком в свою комнату. Шторм крикнул ему, чтобы тот остановился, но парень лишь просил через плечо: - Мне надо собрать… Собрать что, он не стал уточнять. Координатор велел нам оставаться в коридоре, а сам направился за парнем. До того, как он закрыл за собой дверь, я успела услышать: «У меня был выбор между тобой и Иней. Ты отличный боец, но как управленец она лучше. Пойми, тут…». - Поздравляю, ты теперь сержант, - пританцовывая на месте, сказала улыбающаяся Мир. - Да, - коротко ответила Иней. - Так мы теперь в твоем подчинении? – не унималась девушка. - Наверное. Я не знаю. Слушайте, это ничего не значит. Мы всего лишь маленькая группа в дивизионе, там и без меня будет полно начальников. Это назначение ничего не меняет. - Прямо-таки ничего? Я обернулась и увидела переминающегося на пороге своей комнаты Рубера. Рядом с ним стояла небольшая тряпичная сумка с вещами. Тощий парень с вытянутым лицом, на носу очки в грубой оправе. Он как-то грустно улыбался, всматриваясь в лицо каждого из нас. - Ты теперь за них в ответе, - сказал он Иней. – Бывали у нас с тобой разногласия, - он усмехнулся и вмиг посерьезнел. – Удачи. Шмыгнув носом, Мир крепко стиснула Рубера в объятиях и пожелала хорошей дороги. Подошедший Сол только хлопнул парня по плечу. - Не хворай, приятель. Рубер посмотрел на меня. - Когда вернешься, я отвечу на все твои вопросы. Обещаю. На этот раз без откладывания на потом. - Ловлю тебя на слове. Мы замерли, на губах улыбки, но к глазам подкатывали слезы. И плакать хотелось совсем не из-за расставания с другом, а потому что он может нас больше никогда не увидеть. Вдруг три года там показались дольше вечности. А Рубер… Он как напоминание, что кому-то повезло больше, что есть где-то мир. Мне было страшно, и я видела по лицам других – им тоже. Казалось, этот момент никогда не наступит. Тренировки, одни сплошные тренировки, нам только обещали фронт, нас им пугали. Даже когда мы ехали в поезде, скорая переправка в действующую армию не была реальной, это чудилось обещанием, сродни угрозам рассерженного родителя. И вот теперь все было решено – это ни сон, ни видение. Это есть. В груди поселилось беспокойство, подгоняющее сердце, заставляющее его сжиматься и трепыхаться. Может быть, мне стоило злиться на Рубера, завидовать ему, но вместо этого я… Я была рада за него. Да, это правильное слово – рада. Как будто легче стало – хоть кто-то в безопасности. - Рубер! – окликнул парня координатор. – Почему вы еще здесь? Вы должны были быть на станции еще десять минут назад! - Простите, я хотел попрощаться. - Попрощались? Вот и отлично. До свидания! Шторм подтолкнул Рубера к лифтам и сам нажал кнопку вызова. Всего минута – и вот парня уже нет с нами. Он мчится на поверхность, и всего через тридцать часов будет дома. «Дом, - я невесело усмехнулась. – Теперь это слово кажется сказкой, далекой и несбыточной». Спустя всего полтора часа я уже тряслась вместе с остальными в закрытом кузове грузовика. Там же лежали мешки продовольствия и коробки с боеприпасами и лекарствами. До дивизиона майора Мака было около девяти часов пути. Через маленькие, затянутые полиэтиленом окошки не было видно почти ничего, да даже если бы это было не так, смотреть все равно не на что: унылый пейзаж мелькающих деревьев и полей летних цветов. Машина подпрыгивала на кочках, ее покачивало из стороны в сторону, то темнело, если мы заезжали в тоннель или под навес леса, то светлело, стоило водителю повернуть на открытый участок дороги… Однообразие утомляло, и меня начало клонить в сон. «Ты просмотрел протоколы?» - над ухом раздался знакомый уже женский голос. Я снова попыталась открыть глаза или пошевелиться, но ничего не вышло. Я могла только слышать: размеренное, еле уловимое бульканье капель, мягкие шаги, шуршание бумаг. «Да, я все проверил, и у меня есть идея, - мужской голос приблизился. – Видите, в тот момент как раз стоял питательный раствор». «Что в этом необычного?» «Я проверил, его смешивал новый человек, он замещал приболевшую сестру». «Нужно срочно найти его и заставить повторить все!» - воскликнула женщина. «Уже, сейчас жду результаты анализов», - я слышала, как молодой человек улыбается, коротко выдыхая. «Неужели нашли?» - словно не веря сама себе, прошептала женщина. Я открыла глаза и увидела сидящего рядом со мной Сола, он держал меня за руку. - Просыпайся, Лес. Приехали. Я потерла глаза и, потянувшись, зевнула. Сол помог мне выбраться из кузова. Здесь было теплее, чем в столице, воздух разогретыми за день потоками ласкал кожу. Пахло приятно, свежестью и влагой, что ли. Закатные лучи раскрашивали небо в яркие огненные оттенки: бледно-желтый размытый цвет над головой становился ослепительным ярко-красным, почти кроваво-багровым, у горизонта. Лагерь располагался на лесной поляне. Невысокие деревянные строения перемежались с палатками, просторными и совсем крохотными, и блиндажами, наполовину скрытыми под землей. По протоптанным дорожкам сновали парни и девушки, мужчины и женщины в военной форме. Каждый был чем-то занят: перетаскивали тяжелые на вид коробки, разговаривали, сверяясь с бумагами, проверяли тянущиеся по всему периметру провода, звеня инструментами. Вокруг лагеря высились тонкие столбы с прорезями в гранях. Сбоку блестело блюдечко поросшего кувшинками пруда, теряющегося средь редких деревьев. - Давайте построимся, кажется, к нам идут, - велела Иней. Я встала в общий строй, вытянувшись по струночке. Перед нами появился мужчина, на вид ему было не больше тридцати пяти. Приятное лицо, большие глаза с опушенными вниз уголками, от этого он казался вечно расстроенным. Держался он как-то расслабленно, не выпячивал грудь, не задирал подбородок. Мужчина смотрел на нас, но не как на товар, а скорее как на друзей, объявившихся после долгой разлуки. - Майор Мак, - представился он. – Но здесь лучше забыть про звания, это только отнимает время, просто не забывайте своих командиров и исполняйте обязанности, а так мы все солдаты. Стоящий чуть позади мужчина протянул Маку папку с личными делами. Майор открыл первое и быстро пробежался по нему глазами. - Сержант Иней? - Я! - девушка сделала шаг вперед и отсалютовала мужчине. - Вольно, сказал же. Эффективная у вас группа? - Простите? - Сколько вы тренировались вместе? - Большую часть времени, индивидуальные тренировки были только в столице. - Приходилось ли вам выполнять общее задание для всех? - Да. - Каковы результаты? - Мне казалось, в отчетах все есть, - Иней вздернула бровь и указала на папку в руках майора. - Я хочу знать ваше мнение. Иней обвела всех взглядом. Мне кажется, все тогда думали об одном и том же. Через неделю после начала занятий по рукопашному бою и стрельбе нас впервые повели на полигон. Самое обыкновенное поле за тренировочным центром с несколькими мощными прожекторами по периметру. Именно там позже проходил зачет. На первый взгляд ничем не примечательная местность была в действительности проявлением технологического прогресса: поле могло превратиться в пустыню или заброшенный завод, в центре могли вырасти горы или же появиться расщелина. Пейзаж менялся за каких-то пятнадцать минут. Пожалуй, та комната, в которой я проходила тесты в столице, - интерактивный вариант тренировочного полигона в поселке. Или наоборот. Не столь важно. Под открытым небом мы не только стреляли и отрабатывали боевые приемы, но и учились работать в парах, в группах, выполнять задания, которые могут быть нам поручены на боевой службе. Это было даже занимательно. Поначалу. Однажды, незадолго до зачета, преподаватель велел нам «спасти сослуживца», при этом «захватив в плен парочку вражеских офицеров». Казалось бы, все просто. Решив, что задание получено, мы принялись снаряжаться. Буран подождал несколько минут и сказал, что среди нас доносчик, который сдал наши планы врагам, а, может, не успел. Раздался звуковой сигнал, преподаватель скрылся из виду, и время пошло. Назвать взгляды, которыми мы обменивались первые секунды, подозрительными – не сказать ничего. Не произнося ни звука, мы кричали, обвиняли, унижали. Прошло почти десять минут, прежде чем мы сдвинулись со стартовой точки, да и то не по своему желанию – впереди, среди выросших зданий вражеского лагеря, замелькали люди. Словом, мы провалились. С треском… ссорами, оскорблениями, драками и даже парой выстрелов – хорошо, что патроны были холостые. Но оказалось, что «предателя» среди нас не было. Но ведь мы даже не поговорили, не прикинули шансы, а стали попросту обвинять друг друга, тем себя и выдали. Подобное повторялось еще не раз: появлялась какая-то сложность, и наша маленькая группа терпела оглушительное поражение. Нам удавалось очень и очень удачно выполнять задания, только если все шло по плану без осложнений. Поэтому неудивительно затруднение Иней в ответе на вопрос Мака. Эффективная ли мы группа? Да, если война ненастоящая. - Вполне, - слукавила Иней. – Но мы еще работаем над улучшением продуктивности. - Отлично, - кивнул Мак. – А теперь за мной, покажу вам здесь все. По словам майора, за лесом, в полукилометре отсюда был заброшенный аэропорт, всего пара взлетных полос и амбар – непримечательное местечко, но там были самолеты-беспилотники. Я удивилась – а мне казалось, батальоны европейского фронта бедно вооружены. И словно подтверждая мои мысли, майор сказал: - Несколько беспилотников мало, нам едва удается сдерживать позиции. Последнее время все тихо, но не будет же так вечно. У них-то, - Мак как-то неопределенно махнул рукой, - техники побольше будет, да и людей тоже. Но зато у нас есть это! Мужчина остановился у одного из столбов. Он приблизил ко рту правое запястье. - Один – два – два. Мел, слышишь меня? Отлично! Давай-ка продемонстрируем желторотым нашу маскировку. Мак засмеялся, слушая ответ некоего Мела, потом опустил руку и подмигнул нам. - Смотрите. Прорези на столбах загудели и загорелись блеклым синим светом. Секунд пять ничего не происходило, по потом гудение пропало. На самом деле, все пропало. И столбы, и люди, и дома – весь лагерь в мгновение ока исчез. Я рассеянно моргала, но видела лишь лес, погружающийся в сумеречную темноту вечера. «Невозможно! Не может вот так все пропасть! Я же видела лагерь, вот здесь, всего секунду назад. Невозможно… Я, должно быть, схожу с ума». Я перевела взгляд на командира. - Ну как вам, а? Всегда одинаковое впечатление производит. - Но как? – озвучила Мир всеобщее недоумение. - Все просто. Грани столбов – это камеры, прорези – проекторы. По сути, все это – большая панорамная фотография. Получается, лагерь словно окутывается изображением, как шапкой-невидимкой. Насладившись вызванной реакцией, майор снова связался с Мелом и велел выключать проекторы. Лагерь был довольно большим, на его территории размещалось без малого семьсот человек. Невысокие здания были своего рода штабами. В составе дивизиона были разведывательный взвод, инженерно-саперная, ремонтная, артиллерийская, мотострелковая роты, рота связи, авиационный эскадрон, полевой госпиталь, отделение материального обеспечения и научно-технический отдел. Я успевала только головой из стороны в сторону вертеть – я не ожидала увидеть столько всего. Я думала, будет полсотни человек, пара сырых землянок и старый майор, страдающий комплексом бога. Но все оказалось не так. Я не знала, что чувствую, что думаю. До тех пор, пока не увидела окоп, с трех сторон окружающий лагерь, с деревянными подпорками, насыпями, скрытыми в холмиках блиндажами, испещренными вражескими пулями. И вот в тот самый момент, я… вздохнула. И все. Я не почувствовала ничего. Может быть, мне стало настолько страшно, что я просто не смогла ощутить весь тот ужас, как слишком горячая вода порой кажется холодной? Не важно. А важно то, что скоро экскурсия закончилась, и началось… что? «Фронтовая жизнь началась», - подсказала я себе. Первая неделя была спокойной. День изо дня: подъем, тренировки, работы на благо лагеря, снова тренировки, немного свободного времени... Среди леса, летом – здесь было даже приятно, чем-то напоминало пионерский лагерь, где я когда-то отдыхала, только порядки, конечно, жестче. Но война вскоре напомнила о себе. Права была Ночь, когда говорила, что ситуация на европейском фронте может в корне измениться. За следующий месяц я испытала столько боли, сколько, думала, не смогу выдержать. Акции, контратаки, защита границ. Мои уши переставали слышать, оглушаемые взрывами, глаза не видели, ослепляемые яркими прожекторами. А душа черствела – я не хотела, не могла думать о том, сколько человек погибло от моих пуль. Все воевали, убивали и умирали за отечество. И я не была исключением. Я билась, подгоняемая адреналином и желанием жить. Я не обращала внимания на раны, которые получала. «Могу шевелиться – и ладно, боль можно перетерпеть», - так я думала, а ночами лежала, скрючившись под одеялом, до крови кусая руки, лишь бы не кричать. Я открыла удивительное свойство боли. Сначала, в самый первый момент после ранения, ты не чувствуешь ничего, не болит даже то, что болело секунду назад. Похоже на отлив. Потом накатывает первая волна: тело начинает ныть, заставляя тебя на время позабыть обо всем вокруг. Омыв берег, волна уходит: снова появляются силы вернуться в строй, выполнять приказы, воевать. И только потом, спустя когда полчаса, когда несколько часов, всей силой и мощью на тебя обрушивается цунами. Весь мир сосредотачивается на пульсирующем огне, раздирающем плоть. Каждая ссадина, каждый ушиб, каждый свежий шов и зафиксированный подвывих – вот и все, что имеет значение. Ты лежишь, давясь беззвучным стоном, и молишься лишь о том, чтобы этот кошмар закончился, ведь завтра или через пару дней все повторится снова – прибавится ранений, сослуживцев поубавится (только бы не твои друзья!), а боль… Боль будет всегда, мучить, медленно убивать, уничтожая волю и силы. Терпеть, главное терпеть, потому что пропадет желание жить – и еще одним трупом станет больше. В начале августа выдался на удивление спокойный денек, как те, что были в самом начале. Майор собрал у себя командиров всех отрядов и отделений. Иней тоже ушла, ее не было всю первую половину дня. После обеда собрание окончилось, и от Мака потянулись измотанные, еле переставляющие ноги мужчины и женщины. Не дожидаясь вопросов, наш сержант сама нам все рассказала. На днях обещали прислать из столицы припасы, не только нашему лагерю, еще нескольким по всей линии фронта. Командирам подразделений было велено провести акции, практически одновременно, чтобы истрепать врага, принести им потери, выиграть преимущество. Мак решил, что правильным будет не самим бросаться в омут с головой, а заставить противника сделать это. Через неделю небольшой отряд разведчиков должен был пробраться во вражеский лагерь. - Разозлить их – вот, что нам надо, а заодно попытаться узнать, чего нам ожидать, - сказал майор. – Оставьте после себя что-то, что даст им ложную информацию о наших планах. Пусть думают, что застанут нас врасплох, когда сами придут прямиком в ловушку. На выполнение первой части плана отправили третий разведывательный взвод под руководством лейтенанта, которого я практически не знала. Нет, меня не было в составе взвода, но Сол был. Я никогда так не боялась, даже когда сама находилась под обстрелом, а рядом замертво падали сослуживцы. Я не боялась, когда собственными руками, наравне с остальными, переносила погибших из окопов в свежевырытые могилы. Я не боялась, когда слушала наши планы, понимая, что совсем скоро на нас обрушатся вражеские силы всей своей мощью и яростью. Наверное, я вообще не боялась, заставила это чувство спрятаться, растоптала его и выбросила за ненадобностью. Я так думала. И вот, смотря, как отъезжает машина, на краткий миг видя силуэт Сола в окне, я испугалась. Что не увижу его больше, что не смогу поговорить, не загляну в его глаза, и не станет той тростинки, за которую я цеплялась, которая не давала мне окончательно свалиться в яму безумного отчаяния. Я боялась, что придется его хоронить, как остальных. Я бы не смогла, не смогла!.. Я впервые задумалась об этом. С самого начала, с самого первого прыжка, меня тянуло к Солу. Даже не так, мне казалось, что мы уже вместе, рядом. Это было непривычное чувство, совсем не похожее на то, что испытывала с Ильей. Здесь все было по-другому, просто, понятно… знакомо. Мы как будто не первый год знали друг друга. Спокойно, тепло – так я всегда ощущала себя рядом с ним. Я не могла его потерять. Я бы это не пережила. И не ради красного словца! Я правда не была уверена, что могу жить без него. Но он вернулся. Живой. Изрядно потрепанный, но все-таки… Сумел сделать меня самой счастливой даже в этом чертовом аду одним лишь своим взглядом. Майор предполагал, что на планирование операции у противников уйдет не меньше двух суток. Сразу после отъезда третьего взвода мы начали подготовку: переправляли оружие, технику, людей к тому месту, куда должны были примчаться солдаты Европейского союза. И вот был отдан приказ: на рассвете мы выдвигаемся к «точке сбора», чтобы все доработать до конца и самим не быть застигнутыми врасплох. Сегодня был ранний отбой, но мне совсем не хотелось спать. Договорившись с постовым, я сказала, что буду у пруда, хочу немного побыть одна, и вышла за пределы лагеря. Я опустилась на влажную от росы траву на пологом берегу и уставилась на кувшинки, раскачиваемые мелкой рябью. Стрекот кузнечиков, гулкое кваканье лягушек и заливистые песни ночных пташек – идеальная музыка, так напоминает мир – прошлое, когда не было войны, когда вся моя жизнь была другой. На западе последние багровые лучи заходящего солнца проигрывали схватку с надвигающейся темнотой. Над головой засверкали первые звезды. Здесь они были такими яркими, мерцали на безоблачном небе. Прозрачный воздух чуть дрожал под едва уловимыми порывами прохладного ветра. Я услышала шаги и резко обернулась, щупая пояс – оружие было при мне. Но я зря переполошилась, в паре метров от меня стоял Сол. - Близко ты подобрался, - сказала я, облегченно вздыхая. - Это моя обязанность. Парень присел рядом со мной на траву, и теперь мы вместе смотрели на блестящую в лунном свете водную гладь. - Как дела? – шепотом спросила я. - Могло быть хуже, мы потеряли двоих, но, в целом, задание выполнено успешно. - Нет, как ты? - Уже лучше, - он замолчал. - Я никогда не смогу к этому привыкнуть. - Я тоже. - Скольких ты убила, Лес? – вдруг спросил Сол. Я не любила считать, не хотела вспоминать, но я точно знала, скольким выстрелила прямо в голову. Я помнила их лица, всех и каждого. Но это были лишь единицы – еще же было множество тех, кто погиб от гранат, тех, кого не посчитать. Я опустила голову. - Четверых. - А я только прошлой ночью семерых положил. Мы молчали, одолеваемые своими демонами. Я не смогу к этому привыкнуть. И жить как прежде не смогу, если все-таки не умру. А два года, десять месяцев и шесть дней – это чертовски долгий срок, когда не можешь быть уверен даже в том, что принесет тебе следующий час. Сол опрокинулся на спину и заложил руки за голову. - Мне нравятся звезды. Я последовала его примеру и примостилась рядом. - Чем? - Постоянством. Наши предки смотрели на эти звезды, и наши потомки будут видеть их же. Это подкупает, знаешь ли, в нашем-то безумном мире. - Трудно не согласиться, - я усмехнулась. - Знаешь, Лес, а я уверен, что все у нас будет хорошо. Война не может длиться вечно, все имеет свои начало и конец. Думаю, надо надеяться. - Надежда – это единственное, что никто не может отобрать. - Да, - Сол улыбнулся, узнав свои же слова, - да… Сославшись на холод, я придвинулась к парню ближе, свернувшись у него под боком. Мне надоело смотреть в небо и я перевела взгляд на прудик. Я нахмурилась – что-то было не так. Я напряглась, Сол почувствовал это и потеребил меня за плечо. - Что такое? Я приложила палец к губам, прося его помолчать. Он замер, и я вслушалась в тишину. Вот именно, тишина! Птицы перестали петь, лягушки и кузнечики попрятались. И тут я услышала рокот, утробный и гулкий, все нарастающий. Я огляделась по сторонам, всматриваясь вдаль. Я всем сердцем надеялась увидеть вспышки молний на горизонте, ведь тогда рокот оказался бы громом. Но нет. Все мои надежды рухнули, когда над деревьями блеснула металлическая обшивка беспилотников. Я вскочила на ноги, но Сол рывком дернул меня обратно. - У них тепловизоры, - процедил он. - И что нам теперь делать?! Мы точно не успели бы добежать до лагеря, который уже скрылся под пологом изображения. - Сюда! Сол в два шага спустился по склону и вошел в воду. Мы зашли как можно глубже, ближе к деревьям, растущим прямо из воды. Сол сжал мою руку – сейчас! Я набрала побольше воздуха в легкие и погрузилась в зеленую муть пруда. Я слышала, как самолеты кружат над поляной, опускаясь опасно низко. Я смотрела наверх, но, конечно же, ничего не видела. Скоро рокот начал удаляться. Они ничего не нашли, они уходят! Воздух в легких заканчивался, мне не терпелось вынырнуть, но Сол не отпускал мою руку. И вдруг самолеты вернулись. На этот раз они не задержались. Глухой удар, от которого земля задрожала, и ноги еще сильнее увязли в илистом дне. Грохот взрыва, заставляющий камни взлетать в воздух, тонкие стены штабов рушиться. Даже под водой меня обдало жаром. Судорожно разбивая руками водную гладь, я практически выпрыгнула из пруда. На поляну сбросили бомбы. Только одна из трех попала по лагерю, но и этого было достаточно, чтобы повредить проекторы – выдать наше местоположение и нанести нешуточный урон. Беспилотники уже скрылись за лесом, и я со всех ног бросилась к лагерю. На бегу я нажала переключатель на жетоне и поднесла запястье к губам. - Одиннадцать – шесть – три. Мир, ты меня слышишь? Мир?! Одиннадцать – шесть – один. Иней? Сержант! Я выругалась и помчалась еще быстрее. Половина палаток была погребена под обломками камней и комьями земли, на узких тропках лежали мертвые и контуженные, между ними бегали от одного к другому уцелевшие медики, сами неслабо побитые. У самых моих ног лежал мужчина – постовой, с которым я всего полчаса назад говорила, обещая не уходить далеко от лагеря. Я выкрикивала имена друзей, надрывая горло. И тут я увидела ее. Мир стояла на коленях и сжимала в кулаках ворот куртки Кама, лежащего и мутными глазами смотрящего в небо. Девушка рыдала, шепча имя парня, умоляя его вернуться. Она вдруг посмотрела на меня, выхватила глазами из общей мечущейся массы: ее лицо было перекошено болью, нижняя губа тряслась и блестела. Выйдя из ступора, девушка снова посмотрела на Камня и затрясла головой, как будто не верила, не понимала… Меня приковало к месту, в уши словно ваты набили. Я огляделась. Только что синяя ночь вдруг превратилась в кроваво-красный пылающий костер. Меня резко развернули и заставили посмотреть на себя. Сол. - Лес! Лес! Майор отдал приказ, к лагерю движутся солдаты, надо защищаться! - Чем? Вся техника в пяти километрах, - вяло отозвалась я. - Солдат, не время паники! Соберись! Мне словно пощечину дали. Моему союзу, моим друзьям грозит опасность. Я должна взять себя в руки, забыть про боль и страх. Я должна сражаться до последнего! Я посмотрела на Сола. Его темные глаза выделялись, почти светились на измазанном грязью лице. Мой якорь, мое спасение: пока есть он, я не перестану бороться за жизнь. Мы бросились к окопам - в блиндажах наверняка есть припасы. Там уже были солдаты, всматривались в затянутый дымкой и туманом перелесок. Со всех сторон доносились стоны, переговоры и щелкотня заряжаемых автоматов, винтовок, пулеметов. Просто так мы не сдадимся, уж нет, не дождетесь! Кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулась и увидела Иней. На ее лбу красовался глубокий порез, из него сочилась кровь, которая густым ручейком стекала по щеке и впитывалась в ворот майки. - Мы им покажем, из какого теста сделаны! – оскалилась она, сжимая в руках винтовку. - Так точно, товарищ сержант! – с шутливым официозом отозвалась я. - Мы все солдаты, - повторила Иней слова Мака, которые он сказал нам при знакомстве. – И еще мы подруги. Я улыбнулась, и вдруг откуда-то из леса на нас обрушился град пуль. Они разрывали воздух и вонзались в тела моих сослуживцев. Было шумно и холодно, как будто здание разваливалось: все гремело, свистело. Становилось жутко. Я упала на корточки, прижимаясь к холодной земляной стене окопа. После недавнего дождя грязь под ногами еще не высохла, в нее затягивало как в болотную трясину. Я снова оказалась в своем кошмаре. Только теперь это был не сон, а явь. Но я не хотела убежать, забиться в угол и оплакивать себя. Нет. Я была готова биться до последнего вздоха, еще не время умирать. Выстрелы начали звучать все реже. «Еще чуть-чуть, еще немного… Сейчас!» - подсказывала я самой себе. Перепроверив автомат, я быстро поднялась из своего укрытия и прицелилась в туман. Я как будто точно знала, куда стрелять, хоть и видела лишь мелькающие тени. Странное, пугающее шестое чувство. Выстрел, еще, еще… Рядом со мной Сол, с другой стороны – Иней. Краем глаза я замечаю мелькание медицинской формы Мир, бегающей от одного раненого к другому… И тут я услышала - даже не так - почувствовала, рокот самолетных двигателей. Обстрел с воздуха. Я судорожно обвела взглядом солдат. Их ладно, если бы сотня набралась. От всего дивизиона осталось всего сто солдат. Что мы сможем против целой армии? Нет, нельзя так думать, нельзя сдаваться – нужно надеяться. Надежда – вот и все, что у нас есть. И это не слабость. Может быть, это и есть величайшее проявление силы? Когда тьма подступает и приводит за собой Смерть, так и норовящую сжать наши глотки холодными длинными пальцами, надежда – мощный поток света – единственное, что может принести спасение. - Майор убит! – вдруг прокричала Иней. Мак убит. Наш командир. Всего на секунду я отвлеклась, повернулась к подруге, уставившись на нее широко распахнутыми глазами. Всего секунда. Почему-то именно тогда кто-то решил послать в наш окоп, прямо к нашим ногам, гранату. Она со шлепком упала всего в нескольких метрах от меня. Я не управляла своим телом, и я не знаю, как смогла, где нашла силы и время броситься к Солу, схватить его, прижать к себе и рухнуть вниз. Но я не успела. Граната с громким хлопком взорвалась, посылая во все стороны покореженные, острые осколки самой себя. Опять – всего лишь секунда. Наверное, именно эти краткие отрезки времени и правят нашими жизнями. Все самое важное происходит в мгновение ока, даже если к этому готовиться годами. И время словно замерло, потекло по каким-то иным законам, неподвластным осмыслению. Я видела, на самом деле видела, как осколки на огромной скорости врезаются в мое тело, и вся левая сторона его вдруг оказалась издырявленной, взбитой в фарш. Кровь брызнула из свежих ран, попадая в глаза и рот. Ногу словно и вовсе разорвало, раздробило, обнажая мышцы, нервы. Все происходило так быстро и в то же время чудовищно медленно, как будто сама Вселенная наслаждалась моим страданием, желая продлить момент. Но моего изуродованного тела ей оказалось недостаточно. В тот момент, когда я достигла земли, погружаясь в обжигающую раны грязь, я увидела своего Сола. Он падал. Замертво, безвольно хватая пальцами воздух. Его лицо, словно в зеркальном отражении, справа было искромсано шрапнелью, глаза прикрыты, я не могла видеть их. Мой якорь, мое спасение… Затылок ударился обо что-то твердое, я потеряла сознание, а может быть, умерла - ушла из этого мира, ведь больше мне не за что было держаться. Единственное, что не могла сдержать ни смерть, ни тьма – утробный крик, почти звериный вой отчаяния. Он вырывался откуда-то из глубин души, в этом вопле все мое естество оплакивало Сола, вот так внезапно приросшего ко мне, ставшего частью меня, чем-то важным. Собрав последние крупицы силы, я вырвалась из тяжелых оков беспамятства и заставила свое израненное тело сесть, встать, выпрямиться – сделать все, чтобы защитить Сола, не дать ему умереть, как остальным. Я продолжала кричать, выть, словно это могло прибавить мне сил. Я распахнула свинцовые веки, вернула себе способность двигаться, и ринулась к Солу, не дожидаясь, пока зрение проясниться… Я была дома. Лежала на диване, на полу валялся черный томик, раскрытый на самой последней странице. «Это было последнее лето Солнца, воевавшего на благо своего союза», - этими словами заканчивалась книга. Не веря себе, тому, что вижу, я судорожно провела рукой по лицу, дотронулась до ноги – не было ран, не было боли. Не было ничего. Ничего, черт возьми! Ничего! Я стиснула голову руками, проклиная себя, свою жизнь, книги и дьявольскую способность, изменившую все. Я рыдала, и перед глазами мелькали лица сослуживцев, друзей, сейчас умирающих под вражескими пулями. Я знала, что они все там, страдают, боятся и борются из последних сил, потому что это было реально, это не было выдумкой или галлюцинацией. Это была моя жизнь, моя война, мое все. Слезы текли нескончаемым потоком, из осипшего горла вырывались обезличенные хрипы, а картинки все мелькали, складывались в самый страшный фильм, который я когда-либо видела. Бледное лицо Мир, оплакивающей своего Камня, кривая, дерзкая ухмылка еле стоящей на ногах Иней, теплые глаза Сола. Мой якорь, мое спасение. Трясущимися непослушными руками я подняла с пола книгу и заставила себя подавить рыдания. Я попыталась прыгнуть. Я хотела вернуться туда, мне не нужна жизнь здесь. Я ошибочно считала эту пыльную, душную, пропахшую старостью квартиру своим домом. Мой дом там – в окопах, в сырых блиндажах, в обдуваемых всеми ветрами палатках. Я хотела вернуться, даже если у меня будет всего миг, прежде чем Смерть придет за мной. Но я не могла. Ничего не получалось. Не выходило. Ничего! Снова это треклятое слово. Я билась в истерике, не скрывая эмоций. Я страдала, я почти видела злорадный прищур Вселенной, будь у мироздания лицо. Я прижала к груди помятый старый томик. - Прости меня, - шептала я, - прости… Я вернусь. Все будет хорошо. Проклятие не может длиться вечно. Я буду жить за нас двоих, а потом, когда придет время, мы встретимся. Ничто не сможет этому помешать. Это невозможно. Шли дни, месяцы, годы. Я закончила институт, защитила диплом. Я жила, как и обещала, была самым простым человеком с самыми простыми желаниями. Каждую ночь я засыпала, обнимая одной рукой заветный черный томик, закрывала глаза и видела их: такую странную, разношерстную пятерку. Они всегда были со мной. И Рубер, и Мир, и Иней, и даже Кам. И, конечно, Сол. Я привыкла разговаривать с ним, делиться мыслями и планами. Я практически видела его хмурый взгляд, если новости были плохими, или смеющееся лицо озорного мальчишки, если я была счастлива. Я нашла ту песню, под которую мы забыли о времени, стоя на четвертом этаже исторического музея в покинутом городе-призраке. Я часто включала ее, засыпая под тягучие нотки глубокого голоса Эллы Фитцджеральд. Я очень редко ездила в родной городишко, чем сильно расстраивала своих стариков. И с Ильей отношения так и не возобновились. Мы виделись иногда, порой созванивались, но все было через силу, натянуто. Оказалось, Малдер вполне обходится без Скалли. Но меня это не волновало. Я не хотела прежней жизни, старых друзей, ставших натурой привычек… Это было неправдой, ложью. Каждый день я мечтала, листая маленькую книжку, пыталась вернуться. Но это были лишь минуты сожаления, остальное время я жила, отдавая всю себя увлечениям и работе. На двадцать четвертый день рождения я решила подарить себе Париж. Не знаю, почему именно его. Я ехала с работы и была настолько погружена в мысли, что пропустила остановку. На следующей я вышла и пошла обратно пешком, вдыхая холодный ноябрьский воздух. Вот тогда-то я и наткнулась на новое туристическое агентство. Повинуясь порыву, я зашла в небольшое уютное помещение и выбрала совсем недорогой недельный тур в город романтики. Через две недели я уже гуляла по улочкам, разглядывала прохожих, перекусывала в маленьких кафешках, коих были тысячи по всему городу. Я словно попала в другой мир – таким непривычным все казалось. Как-то вечером я сидела в номере, намереваясь лечь спать, как только подсохнут мокрые после душа волосы. Чтобы скоротать время, я включила телевизор. Французский, несмотря на мое рьяное желание его выучить, оставался для меня неизвестным, даже непостижимым языком. Я бездумно щелкала пультом, задерживаясь время от времени, чтобы посмотреть на красивые кадры, и сама не заметила как уснула, убаюканная размеренной мелодикой голоса диктора. Тогда мне впервые за четыре года снился сон, в котором я была беспомощный свидетелем, парализованным и невидящим. Я слышала, как кто-то беспокойно ходит вокруг кровати, на которой я лежала, и тихо бубнит что-то себе под нос. В дальнем конце зала раздался щелчок, эхом отскочивший от стен, и в помещение вбежал еще кто-то. Это был все тот же парень, я узнала его по голосу. «Нашел! Я все понял!» Человек рядом с койкой наконец остановился. «Ты уверен?» - это оказалась знакомая мне женщина. Хоть я не слышала голосов этих выдуманных моим воспаленным мозгом людей так долго, я их сразу узнала. На этот раз я даже не пыталась подать признаков жизни, привлечь к себе внимание, я просто лежала и слушала. «Абсолютно! - парень хохотнул. – Я знаю, мы уже не одну неудачу потерпели, но теперь я прав. Я это чувствую. Все оказалось так просто! Не понимаю, как мы этого раньше не замечали». «Давай, не томи, выкладывай!» Молодой человек вздохнул, в два шага настиг свою собеседницу, и – я услышала шорох одежды – он ее обнял. «Нам надо всего лишь…» На этом сон оборвался. Я вяло моргала глазами, потягиваясь. За окном было раннее утро, волосы стянуло колтунами, полотенце, в которое я замоталась накануне, валялось на полу возле кровати, а сама я куталась в покрывало, защищая свое обнаженное тело от зябких порывов осеннего парижского ветра. Я перевела взгляд на экран все еще работающего телевизора. В эфире была экранизация романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение», та, что с Колином Фёртом и Дженнифер Элль. Я усмехнулась: Фёрт, конечно, красавец, особенно в этой роли, но до настоящего мистера Дарси ему далеко, хотя актеру удалось сделать образ наиболее похожим на оригинал. Воспоминания перенесли меня на сочную лужайку в окружении столетних деревьев. В голове прозвучали мои же слова: «Вы не помните? Дом моей многоуважаемой тетушки, мадам Оливье, большой такой, на берегу Сены. Правом». Я встала, кутаясь в махровый халат, и выглянула в окно. Пока я здесь, непростительно будет не посетить правый берег Сены – посмотрю хоть, о чем я врала бедному Дарси. Спустя час я стояла под одним из фонарей на площади Согласия и рассматривала Луксорский обелиск на фоне церкви Мадлен. Я повернула голову налево и охватила взглядом знаменитые Елисейские поля, деревья вдоль дороги были наполовину голыми, но даже крючковатые ветви казались очаровательными и бесконечно красивыми. А где-то там вдали, я знала, но не видела, возвышалась легендарная Триумфальная арка. Туда я собиралась пройтись после, как налюбуюсь видом здесь. Я с шумом вдохнула терпкий осенний воздух и решила двинуться дальше по намеченному маршруту, когда кто-то коснулся моей руки. Я обернулась и увидела перед собой низенькую женщину средних лет. Она держала в руках свернутый в трубочку лист и протягивала его мне. - Prenez. Portrait.* - Я не понимаю, - виновато улыбнулась я. – I don’t understand. Sorry…** Женщина медленно, словно ребенку, повторила: «Portrait», сунула сверток мне в руку и перед тем, как смешаться с толпой, ткнула куда-то в сторону обелиска. Я уставилась туда. На той стороне дороги также было множество людей, туристы и парижане, мужчины и женщины, старики и дети, но мое внимание привлек, казалось бы, непримечательный силуэт: спиной ко мне стоял мужчина, запустив руки в карманы светло-зеленой куртки. Усилием воли я заставила себя отвлечься от рассматривания незнакомца и развернула лист бумаги. То, что я увидела, заставило мое сердце биться с утроенной силой, разгоняя к каждой клеточке тела ноющую боль. Там и правда был portrait – портрет. С бумаги на меня смотрел Сол. В нижнем углу была приписка, что удивительно, по-русски: «Ответы на все твои вопросы – лента Мёбиуса». Тяжело дыша, не отрывая глаз от портрета человека, которого я уже сотни раз похоронила в своем сознании, я вдруг невероятно четко вспомнила. Лента Мёбиуса – это неориентируемая, двумерная поверхность, односторонняя фигура. «Что это значит? Что в этом такого?» - задала я себе вопрос, как будто ответ действительно мог расставить все точки над “i”. И ответ я получила, почти позабытый, родной тихий голос вырвался откуда-то из глубин памяти и окружил своим мягким звучанием: «Если провести пальцем вдоль одной из граней, ты всегда очутишься с изнанки на лицевой стороне. Или наоборот, начни изнутри, всегда придешь наружу. Это похоже на фокус со стеной: если ты заблудилась в здании, дотронься правой рукой до стены и иди так, в конце концов ты обязательно найдешь выход». - Выход, – повторила я за фантомом. Но стоило последнему звуку слететь с моих губ, как все мое тело пронзила невыносимая, чудовищная, адская боль. Я сжала в руках рисунок и, не в силах стоять, завалилась на каменную кладку улицы. Каждая мышца в моем теле была напряжена. Боль струилась откуда-то из центра груди, растекаясь по артериям и венам раскаленным железом, сжигая ткани и кости, обнажая нервы, по которым как будто кто-то с садистским удовольствием водил наждачной бумагой. Перед глазами плясали разноцветные круги, барабанные перепонки вибрировали, раздираемые моим собственным неровным воем-плачем. Горло начало саднить, и меня согнуло в приступе кашля. Желудок, сжимаемый тисками, спешил исторгнуть свое содержимое. Около меня собралась толпа зевак. Кто-то что-то нервно говорил в мобильные телефоны, кто-то озирался, крича: - Parmi vous avez un medecin?*** Последнее, что я запомнила, как из толпы, ловко орудую локтями, вырвался мужчина, она наклонился надо мной, что-то говоря то по-французски, то по-английски. Я не реагировала на его вопросы, я смотрела ему за спину. Там, в первых рядах зевак, стоял молодой мужчина в светло-зеленой куртке. Он смотрел на меня своими большими сонными глазами и что-то шептал. Рубер. ________________________ * Возьмите. Портрет. (фр.) **Я не понимаю. Простите… (англ.) *** Среди вас есть врач? (фр.)