Ты моё безумие

      Они ведь выбрали это вместе. Питер - болтливого, безумного, любящего и бессмертного Дэдпула. Уэйд - доброго, справедливого, такого сильного и смертного Человека-Паука. Они знали, на что шли. Так почему теперь так больно, Господи? Почему выстрелы, временная смерть и алкоголь не помогают? Раньше ведь срабатывало. Всегда срабатывало. Пьешь, стреляешь, и как новенький!       Почему, Питти? Почему?       Уилсону было плевать на серебряные нити в его волосах, на морщинки в уголках глаз, на редкие боли в конечностях. Плевать.       Он любил всего Питера. Нет, до сих пор любит. Смех, улыбку, объятия, ужины на крыше по субботам, шепотом в темной ночи. Все это.       Еще он знал, что вечности у них не будет. Не будет счастливого конца, совместной старости, спиногрызов. Не будет. И он смирился. А что еще остается? Уэйд просто наслаждался тем, что им было отведено, надеясь, что Питер наслаждается тоже.       И это безусловно было так. Питер любил наемника, даже не замечая, что делает его мягче и лучше. Только он каждый день вел отсчет. Седина - один. Морщины - два. Третьим стало ухудшение здоровья. Что ж ты, паучье чутье, подвело тогда, не предупредив, что уходить от бессмертного будет слишком тяжело? Как там писал Джон Грин? Как пластырь - сначала тяжело, а потом понимаешь, что нет ничего проще? Может, и так. Только после смерти уже не осознаешь этого. Проще или сложнее. Хорошо или плохо. Там ничего нет. Лишь отголосок жизни.       Уэйд хотел бы довольствоваться и этим, лишь бы рядом с Питером. Но и этого у него нет. У него теперь вообще ничего нет. Целая вселенная просто выстрелила себе в голову, шепча, что любит.       [Если любит, так какого хрена испачкал мозгами обои? Сам же их выбирал и клеить заставил.]       {Тише ты, болван. Нам все же хорошо с ним было.}       [Дааа. А эти завтраки в постель...]       {Минеты...}       [Грязные разговорчики...]       {Он же даже нас любил, представляешь? Нас никто никогда не любил.}       У Уэйда даже не было сил, чтобы заткнуть их. Просто держал тело Питера на руках, просто смотрел в его стеклянные, больше не лучившиеся теплотой карие глаза, просто ждал, остановится ли теперь его собственное сердце.       Бьется, сволочь. Будто ничего и не было. Будто на их глазах только что не умер их мир. Регенерация теперь казалась еще большим проклятием. Стеной, которую не разрушит даже "всесильная" любовь.       Во что же теперь верить?       Видимо, лишь в то, что любовь разрушает больше наркотиков и пуль. Уэйд это знает. Он проверял.       Питер проверял тоже.