В этом мире

Мейбл любит улыбаться. Улыбки — часть жизни, неотъемлемая сопровождающая, источник силы, веселья, безумства и просто накрепко вросшее. Мейбл улыбается, Мейбл любит улыбаться, Мейбл смотрит на этот мир сквозь призму розовых очков и хочет влюбиться, хочет завести новых друзей, хочет никогда не расставаться с братом. Мейбл не видит зла, не говорит зла и не делает зла, но зло, к сожалению, вцепляется в Мейбл мёртвой хваткой в первый же день её приезда в Грэвити Фоллс. Мейбл улыбается, когда их пытаются убить гномы, когда их пытаются убить восковые фигуры, когда их пытается убить обезумевший Гидеон и когда их пытается убить Летоуинский Ловкач, смеясь: «Ну мы же выжили, бро-бро, и надавали всем плохим парням по заднице, всё нормально». Мейбл не понимает, что, вообще-то, когда двенадцатилетних детей пытаются убить почти каждый день сверхъестественные силы — это не нормально. Это не в порядке. И уж абсолютно точно это не «И в следующий раз справимся тоже». Потому что в следующий раз не справляются, не успевают, не дотягивают, потому что не спасают — ни себя, ни друг друга. Потому что в следующий раз Гидеон получает Хижину, в следующий раз зомби ломают Сусу руку, в следующий раз тело Диппера захватывает Билл, в следующий раз Венди теряет память. В следующий, в после-следующий, в бесконечные остальные разы Мейбл улыбается и унимает дрожь губ: «В-всё будет в порядке, бро-бро?..», и это звучит больше вопросом, чем утверждением. Диппер мотает головой. Диппер с самого начала мотал. Призраки проходят сквозь стены, но их топоры умеют резать плоть, гора из пшена смягчает падение, но не защищает старческие кости, инопланетяне вымерли, но их оборудование всё ещё работает. Мейбл больше не любит улыбаться. Мейбл не уверена, что улыбки помогут, совсем не уверена: как это склеит разбитое, сломанное и порванное, как это изменит хоть что-то, если Билл уничтожает город и превращает всех в статуи, если она потерялась, ошиблась и выдохлась. Мейбл смотрит вокруг и боится — впервые, и это смешно, потому что она правда, правда-правда не замечала всего, что творилось вокруг, в эпицентре чего она стояла сама. Поэтому Мейбл принимает предложение Билла. Билл говорит: что ты сможешь сделать, маленькая Падающая Звёздочка? Билл говорит: ваш город не спасти, смирись, Падающая Звёздочка. Билл говорит: я могу вернуть тебя в твой никчёмный рай, Падающая Звёздочка, это лучше, чем ничего, тебе ничто там не угрожает. Мейбл любит улыбаться. Мейбл улыбается во все тридцать два зуба и упивается своим вымышленным-созданным-несуществующим раем, играет с плюшевыми медведями, разговаривает с ожившими вафлями, смотрит на вырвиглазно-яркое кислотное небо и не видит подвоха. Мейбл устраивает, она всю жизнь провела в таком же радужном мирке, разве что он был бледнее чуть-чуть, но это мелочи, к которым можно привыкнуть. Мейбл не думает про то, что осталось снаружи, про брата, про друзей, про прадядю Стэна — зачем, если можно создать себе таких же, у которых ни царапин, ни ушибов, ни скверного настроения? Мейбл радуется и берёт то, что дают, Мейбл эгоистична до невозможности, но она не думает про то, что осталось снаружи, понимаете? Диппер вламывается в её Пузырь Снов не спросив разрешения и мнения, рушит всё, к чему прикасается, и на секунду, всего на мгновение Мейбл так сильно жалеет о том, что он всё ещё жив — тот Диппер, оставшийся по ту сторону ограды, увидевший кошмарный мир Билла и изменившийся до неузнаваемости; Мейбл боится его стали во взгляде, взрослого голоса, его самого — того, который без сожаления готов уничтожить всю её реальность, всё то, что она создавала с таким трудом, глотая слёзы и невысказанное. Мейбл обидно. Это несправедливо. Это нечестно. Это жестоко. Так не должно быть. Мейбл не хочет идти на суд. Мейбл не хочет слушать то, что говорит брат. Мейбл не хочет ворошить воспоминания и листать фотографии. Мейбл кричит: «Пожалуйста, Диппер, хватит, неужели ты не понял, я не хочу возвращаться!», но из горла рвётся тихий вздох облегчения, а на губах — улыбка, Мейбл улыбается, Мейбл ненавидит улыбаться, Мейбл хочет, чтобы всё горело, потому что непотушенная детская обида плещется в ней, заполняет до краёв и переливается, выливается, попадает в лёгкие. Мейбл трудно дышится, в нос забивается дым от пожарища, называвшегося раньше, кажется, Грэвити Фоллс. Мейбл хочет ослепнуть, онеметь и оглохнуть — не кричать бы по ночам от кошмаров, не слышать бы криков Стэна, Пасифики и Венди, не видеть бы стали в глазах Диппера и остро заточенных кольев. Каждый день Диппер уходит на разведку, каждый день Мейбл отчаянно желает, чтобы он не вернулся. Ей не стыдно за свои мысли, они не вызывают ужаса и страха — в кого ты превратилась, Мейбл, — Мейбл отчаянно рвётся в свой мир, назад в вымышленную реальность, заполненную глупой музыкой и яркими красками, от которых жжёт глаза. Мейбл ненавидит улыбаться так сильно, но каждое утро по полчаса стоит перед разбитым зеркалом, мускул за мускулом натягивая улыбку на своё измученное, осунувшееся лицо — это почти больно и почти обидно, только Мейбл, кажется, внутри теперь немножко пустая; внутри осталось лишь слово «долг»: эта Хижина, медленно разваливающаяся на части, не видела улыбок слишком долго, она просто не выстоит без её неизменного «Всё в порядке, бро-бро, мы справимся», она просто не выживет без его руки, Мейбл перестаёт разбирать, когда думает о Хижине, а когда о себе, они срослись сердцами уже так крепко, что, кажется, разрушь одну — сломаешь и другую. Эта Хижина — последнее, с чем у Мейбл связаны воспоминания о настоящей, неподдельной радости, то место, где она действительно чувствовала себя в безопасности, дома и почти счастливой, где планировала тринадцатый день рождения и постоянно разбивала лампы своим крюком. Мейбл давным-давно не слышала смеха брата, не знает сколько ей лет и держит крюк около кровати, в любую секунду готовая всадить его промеж глаз — или в глаз — очередному монстру. Мейбл выдохлась — понимает она однажды, глядя в зеркало и видя абсолютно пустой взгляд. Мейбл уже не Мейбл, и она смеётся — горько, тяжело, жутко, пробирающе до костей; проходящая мимо её комнаты Пасифика несколько секунд глядит через приоткрытую дверь, а потом молча уходит. Она знает этот смех. Так смеялся Диппер, ища пути прохода в Пузырь. В своих мечтах Мейбл выходит к остальным и говорит-говорит-говорит что-то про победу и справедливость, улыбается, хохочет и бьёт прадядю Стэна по спине, выбивая у него из рук газировку. В реальности Мейбл не верит ни в одно, ни в другое, и, собственно, на этом можно закончить. В реальности Мейбл смотрит в разбитое зеркало, обнажает зубы с тёмными брекетами и плачет. Мейбл шепчет отчаянное: «Я не могу», и невысказанное «прости, Диппер» тает беззвучным криком на её губах.