Бабы и есть бабы: каждая хочет себе принца, лишь бы за ним пришлось брести по колено в говне. Ольгерд фон Эверек
– Я тебе не доверяю, – негромко сказал Геральт. Его голос отразился от стен, прошёлся эхом по коридору. Здесь было сыро, несло плесенью и тошнотворно сладкой гнилью. Оксенфуртские каналы определённо не были приятным местом для прогулок. – Но всё равно не пропустишь вперёд? – ехидно спросила Канарейка. Геральт замер у поворота, жестом приказал эльфке остановиться. Медленно выглянул за угол. Канарейка опустила капюшон. – Ради всех богов, не доверяй. Но так ты только облегчаешь задачу жабе. Ведьмак повернулся к спутнице, смерил её взглядом кошачьих глаз. Эльфка стойко выдержала это испытание: после взгляда Ольгерда ей в этой жизни ничего не было страшно. Ну, почти. Наконец Геральт отвернулся, продолжил аккуратно и медленно идти вперёд. – Зачем Ольгерд послал тебя со мной? Канарейка пожала плечами и не обратила внимания на то, что Геральт не увидел жеста. Повторять вопрос ведьмак не стал, но и доверия к эльфке у него не прибавилось. Канарейка плелась за ведьмаком по каналам, превозмогая отвращение и неуёмное желание о чём-нибудь поговорить. Геральт нашёл пару трупов реданских стражников, молча осмотрел их и зашагал дальше. За одним из поворотов перед певицей и ведьмаком предстала тень какого-то существа или человека. Оно нависло над полом и ритмично покачивалось. Геральт не оборачиваясь поднял руку над головой, этим жестом указывая эльфке остановиться. Та натянула капюшон, вжалась в стену и положила ладонь на рукоять клинка. Геральт неслышно покрался к тени. Канарейка не слышала ничего, кроме звука падающих капель и собственного дыхания. Тишина каналов стала такой громкой, что виски начали пульсировать. Эльфке была знакома такая тишина – она всегда наступала после последнего вздоха. Но сейчас она продолжалась уже бесконечно долго, Канарейка бесконечно долго сжимала рукоять кинжала в руке. – Шани? – с придыханием и облегчением спросил ведьмак. Канарейка выдохнула. – Он мёртв, – сказал ведьмак, кивая на лежащего на земле солдата. Геральт говорил, смотрел на Шани, а внутри у него что-то натягивалось. Сколько он её не видел? Года три? Что случилось с ней за эти три года ? Что случилось с ним? – Ты идёшь, Геральт? – Да. Послушай, Шани… – ведьмак обернулся в поисках эльфки. – Эй? – громко спросил он в темноту, но ответа не последовало. Геральт снова повернулся к медичке. – Я здесь не один. Ведьмак оглянулся, прислушался. Даже его слух не мог уловить присутствия Канарейки. Зачем она пошла за ним? Что ей было нужно, и почему она так внезапно исчезла? У Геральта было недоброе предчувствие насчёт неё. Наконец он справился с собой. Шани посмотрела на него вопросительно: – Я никого не вижу, Геральт. – Верно, - выдохнул он. - Я тоже. Скорее всего, эльфка сбежала. И правильно сделала. Шани спряталась за каменным уступом и не дыша наблюдала за схваткой Геральта и огромной жабы. Серебряный меч в его руках плясал, кожаная тесёмка слетела с белых волос, и теперь они падали на глаза. Геральт резко отбрасывал их рукой в толстой кожаной перчатке, размазывая кровь и смердящую слизь по лицу. Чудовище всё время норовило куда-то отпрыгнуть и плюнуть в ведьмака ядом, Геральту приходилось кувыркаться словно циркачу, выполнять резкие непредсказуемые пируэты и выпады. Всё в лучших традициях Каэр Морхена. Ведьмак подумал, что в последний раз он сражался с чем-то настолько крупным и опасным наверное во Флотзаме. Только тогда ему помогала могущественная чародейка и древние эльфские руины. Этого в каналах под Оксенфуртом не было, но зато Геральт замечал на толстой шкуре бестии маленькие железные дротики и метательные ножи. Он не успевал отслеживать, откуда они летят. Ведьмаку очень хотелось думать, что это была помощь Канарейки, но точно он уверен не был. Наконец бестия издала отвратительный визг, хлюпнула и повалилась на землю. Геральт подошёл к источающей смертную вонь туше. Он не видел ничего подобного раньше. Мимо Шани по каналу пробежала группа людей, облачённых в тяжёлые доспехи. Девушку они не заметили, перебрасываясь между собой короткими фразами на неизвестном медичке языке. Геральт услышал приближающихся солдат, но перед глазами вдруг всё поплыло. Весь вышедший из жабы яд отравил воздух, и даже ведьмачьему организму было не справиться с ним. Перед тем, как потерять сознание, Геральт увидел, что бестия обратилась молодым мужчиной. Мёртвым. Шани хотела крикнуть, предупредить ведьмака, но вдруг её схватили сзади, заткнули рукой рот. Женский голос прямо над ухом прошептал: – Нам надо выбираться отсюда. Ведьмак разберётся сам. Лежащего на мокром склизком полу ведьмака окружили. Неизвестная спасительница с силой поволокла Шани за собой к выходу. Сначала медичка пыталась сопротивляться, но потом фигура в капюшоне и длинном плаще грубо шикнула на неё: – Ты совсем дурная?! Что ты собираешься сделать? Разрыдаться перед ними?! – Отпусти! – Шани вырвала свою руку у незнакомки и отскочила на пару шагов назад. Канарейка повернулась к медичке. Та не могла разглядеть под капюшоном лица. – Слушай, ведьмак – мужик крепкий. А мы с тобой – хрупкие дамы. – Канарейка скрестила руки на груди. Шани с вызовом смотрела на спасительницу. – Ладно, как знаешь, – махнула рукой эльфка и полезла по лестнице вверх. – Только я не буду вылавливать тебя из Понтара! Канарейка вылезла из люка на портовых задворках. Начинало вечереть, тёплый розовый свет солнца падал на грязную брусчатку и фасады домов. Эльфка завернула за ближайший угол и прислонилась к стене. Она достала из мешка горсть сушёных фруктов и стала ждать. Ждать долго не пришлось. Шани появилась из этого же люка минут через десять, вся вымазанная в тине и слизи, но целая. Почувствовав, что свой долг она выполнила, Канарейка коротко улыбнулась и направилась к ближайшей корчме. Вечерняя публика для барда – самая благодарная. Вечером корчмы наводняют плотники, докеры и стражники в увольнении. Такое ощущение, будто все они ставят перед собой цель напиться как можно скорее и как можно качественнее. Такой публике уже почти всё равно, что у певицы уши немного острее, чем положено, а на поясе висят два кинжала. Такая публика никогда не замечает, что сидя с ними за одним столом какой-то старый нильфгаардский аристократ заказывает Канарейке своего соперника на чёрном рынке. – Я не могу вам ничем помочь, – сказала эльфка. Она надела маску святой наивности, пытаясь отвадить мужчину в чёрном расшитом золотом костюме. Имени его она с первого раза не запомнила. – Сударыня, - аристократ попытался сдержаться и не скривиться, обращаясь так к простолюдинке. Получилось у него плохо. – Вы же – Канарейка? – Да, милсдарь. Но вы что-то путаете. Я – певица. Для пущей убедительности Канарейка провела по струнам лютни. – Пою. Нильфгаардец прищурился, внимательно посмотрел на Канарейку, задержав взгляд на её груди дольше необходимого. Аристократ наклонился к эльфке, резко пахнуло шалфеем и спиртом. – Я плачу тысячу флоренов, – произнёс нильфгаардец тихо, на грани слышимости. – Тысячу флоренов за смерть затраханного наркомана, которого охраняют ещё трое таких же наркоманов. Канарейка криво улыбнулась и повторила: – Я не помогу вам ничем. Эльфка попыталась встать со скамьи, но аристократ резко схватил её за запястье. Пьяный кмет, сидевший за соседним столом, поднял вопросительный взгляд маслянистых глаз на эльфку и нильфгаардца. Подозрения в пьяной голове долго не держались, поэтому отчего-то решив, что эти двое – ссорящаяся супружеская чета, кмет отвлёкся на свою кружку. – Мне говорили, Канарейка от работы не отказывается, – прошипел аристократ. Свободной рукой эльфка выхватила из бокового кармашка нож и приставила его к горлу нильфгаардца, закрывая лезвие от любопытных глаз пальцами. Маска наивности слетела с её лица, оставляя место звериному азарту. Аристократ тут же отпустил её руку. Канарейка подмигнула ему, встала из-за стола, прихватив лютню, отошла к дальней стене и запела:Доли бродяжьей мне ли не знать – Горный ручей да краюшка луны; Может, в пути суждено мне пропасть, Только твоей в том нету вины. Песни мои станут петь у огня В пыльных харчевнях дальней земли, И прокричат по весне про меня Дикие гуси – братья мои. *
Кметы, докеры, солдаты и сапожники не сводили глаз с поющей эльфки, довольно улыбались и пытались отстукивать ритм кружками о столы, но у них не получалось. Взбешённый нильфгаардский аристократ, Сэимус аэп Тальесин, вышел из корчмы, готовый поклясться на собственной крови, что эта проклятая Канарейка ещё будет ползать у него в ногах. Он хлопнул дверью корчмы и чуть не столкнулся с кем-то. – Добрый вечер, - улыбнулся ему лысый купец в выцветшем жёлтом камзоле. Его улыбка была приветливой, а глаза чёрными, как ночь. Нильфгаардец остановился, вся его злость вдруг будто растворилась. – Добрый, – растерянно ответил он, ещё не зная, с кем столкнулся. А Геральт проснулся в трюме корабля, выругался похлеще краснолюдского сапожника – кто-то стянул с него дарёный гамбезон.