Игра Канарейки

В каждом миге таится прошлое, настоящее и будущее. В каждом мгновении – вечность. Цири

      – Ставлю сто на Канарейку! Слыхал, сколько она людей укокошила? Ей жаба твоя… – Ломонд, выходец из знатного темерского рода дю Мартольдов, смачно сплюнул на пол.       – Двести, что ведьмак чудище зарубит! А птаха твоя только смертельно бухого мертвеца прикончит! – Эльза с чувством стукнула кружкой по столу и рассмеялась над собственным каламбуром. – А Кошачьи глазки от мамки родной забрали, чтоб он жаб вот таких резал.       От выпитого Эльза разрумянилась и согрелась, её шёлковая рубашка с итак довольно вызывающим вырезом была распахнута ещё шире к удовольствию двух «кабанов», сидящих с ней за одним столом.       Впрочем, Ломонд не обращал на это совершенно никакого внимания, взгляд его блуждал по комнате, нигде не задерживаясь. Вторым был Бертольд, ещё совсем юный и наивный, с осторожностью и даже некоторым страхом относившийся к фисштеху и убийствам, с обожанием – к Эльзе.       Ломонд громко и слюняво прыснул, обозначая тем самым своё отношение к аргументам Эльзы.       – А я вот согласен, ведьмак сам – страховидло, так он и это, других страховидл… – Бертольд замолчал, не найдя слов для того, чтобы звучать более убедительно.       В усадьбе «кабанов» было как во всякий другой вечер шумно. Эль и вино текли рекой. Кто-то был уже пьян и лежал в углу, кто-то только начал своё веселье, распевал лихие бандитские куплеты и перебрасывался костями, а кто-то, как Эльза, Ломонд и Бертольд, сидел в небольшой компании, тихо пьянел, травил байки, да перебирал сплетни.       Атаман «кабанов» почти никогда не спускался вниз, сидел в своём кабинете или вовсе отсутствовал в усадьбе. Пьяная возня с не блещущими умственными способностями дворянскими детьми его не интересовала. А когда Ольгерд фон Эверек выходил к перилам второго этажа, его появление производило настоящий фурор. Все «кабаны» разом отвлекались от кружек и приветственно выли, кричали и свистели, каждый на свой лад.       Сегодня атаман не появлялся, да и вообще с самого утра почти не выходил из своего кабинета. «Кабаны» были к этому привычны, не мешали Ольгерду и только кухарка приносила ему на подносе еду и оставляла под дверью. За день атаман ни к чему не притронулся.       – Эльза, правда, что ведьмаками становятся краденые сопляки? – Уже порядком захмелевший Ломонд будто бы забыл о предмете спора.       – Не, не краденые. Убивают бестию, а потом берут ребёнка взаместо платы.       Бертольд глупо захихикал в кружку, а Ломонд озвучил мысль, пришедшую им обоим:       – С атамана он тоже плату детьми брать будет?       Компания раздалась громким пьяным хохотом. Эльза, которая выпила значительно меньше мужчин, отсмеялась раньше и мгновенно похолодевшим взглядом уставилась в сторону входной двери, за спины Ломонда и Бертольда. Последний даже во время пьяного веселья не сводил глаз с Эльзы, поэтому быстро заметил перемену в её настроении и обернулся.       Возле двери топталась, стягивая с себя просыревшие и отвратительно холодные от росы сапоги, светловолосая эльфка. Канарейка.       – Птаха вернулась, – сказала Эльза.       – И без ведьмака.       Ломонд тоже наконец отсмеялся, увидел Канарейку, допил свой эль и молча встал из-за стола.       Канарейка грела обледенелые руки и ноги, протянув их к огню очага, разожжённого подвыпившим «кабаном». Он учтиво и не по-бандитски представился Ломондом. Эльфка благодарно ему улыбнулась и с радостью приняла кружку пряного вина.       – И так жарко, погаси ты огонь! – беззлобно бросил детина с гарпией, вытатуированной прямо на лысой голове.       – Милсдарыня мёрзнуть изволит, – ответил кто-то из другого угла, и «кабаны» все как один рассмеялись.       Ломонд подбрасывал в огонь поленья, кружка с вином грела Канарейке руки, пьяные шутливые перепалки «кабанов» напоминали об одном из десятков оставленных эльфкой домов. Канарейка не хотела вспоминать о том доме, но мысли как-то сами возвращались к маленькой деревушке под Вызимой и старому эльфу, научившему её петь и держать в руках клинки.       – Дать сухую одежду, птаха?       Эльфка оторвалась от пламени, словно проснулась.       – Что?       Рядом стояла «кабаниха» в рубашке с чрезмерно глубоким вырезом и золотыми серьгами в ушах.       – Оглохла? Вам, эльфам, ухи такие на что?       Канарейку уже давно, лет тридцать как, не задевали подобные замечания. Она улыбнулась:       – Если с таким вырезом, то не надо.       Эльзу ответ эльфки чем-то задел, женщина скрестила руки на груди:       – Да, ты, боюсь, из него вывалишься целиком.       Канарейка повернулась к Эльзе, чтобы ответить что-нибудь грубое, но к ним подошёл Ломонд:       – Канарейка, вас атаман просит.       Эльза прыснула, а Канарейка посмотрела вверх, на балкон второго этажа. Там, опираясь на перила, стоял Ольгерд фон Эверек. Он смотрел мимо эльфки с обыкновенным хмуро-безразличным выражением лица.       Канарейка допила вино, ещё раз поблагодарила Ломонда и уже немного согревшаяся босиком направилась к атаману «кабанов». Когда она поднялась на второй этаж, Ольгерд без лишних слов зашагал к своему кабинету, красноречиво оставил дверь открытой. Эльфка пошла за ним.       Комната, очевидно, раньше была обычным господским кабинетом, в которую для экономии помещений «кабаны» притащили дубовую кровать и поставили к стене в углу. Кроме кровати в кабинете стоял стол, заваленный пыльными книгами и какими-то неуклюжими рисунками, софа с маленькими цветными подушками и столик, заставленный бутылками вина. В углу стопкой были сложены картины и лежала на полу статуя голой эльфки с отколовшимися руками. Канарейка отметила про себя, что для полноты картины не хватало ещё пары нагих наложниц, смущённо жмущихся к стене, и черепа с приписанным внизу каким-нибудь заковыристым именем и пометкой: «мой старый добрый враг».       – У тебя тут холоднее, чем внизу.       Ольгерд фон Эверек стоял возле распахнутого окна, облокотившись на подоконник. Он оглянулся на эльфку, как-то странно на неё посмотрел и кивнул в сторону кровати:       – Одеяло на кровати.       Канарейка закуталась в плотное тёплое одеяло, пахнущее перцем и сладким табаком. Эльфке стало интересно, пахнет ли так же Ольгерд, но подходить и нюхать определённо не стоило. Канарейке вдруг отчётливо представилась эта сцена, она прыснув, попыталась подавить улыбку. От этих мыслей было уже неловко садиться на кровать атамана, и она, босая и завёрнутая в одеяло, продефилировала к софе.       Ольгерд смотрел на Канарейку и думал, что убийц нелепее неё он никогда не встречал. Тут же ему вспомнилось холодное спокойствие, с которым она тогда, пару дней назад, бросила нож в одного из его ребят, и фон Эверек был готов взять свои слова назад – эльфка была смертоносна и опасна. Только не для него.       – «Эст-эст» из Туссента? – спросила Канарейка, рассматривая бутылки на столике. – Сидишь тут как сыч и пьёшь дорогущее вино?       Атаман «кабанов» подошёл к столику, налил в небольшой кубок вина. Сделал пару глотков и протянул эльфке. Та благодарно кивнула. Ольгерд вернулся к окну.       С минуту в кабинете стояла полная тишина. Только снизу доносились голоса разошедшихся «кабанов». Канарейка вертела кубок в руках, рассматривала вырезанные на его стенках листья и маленьких птиц. Ольгерд смотрел в окно.       – Где ведьмак?       Канарейка с плохо скрываемым удовольствием отпила из кубка вино, долго смаковала его, принюхивалась. Ольгерд стоически вытерпел издёвку, ни один мускул на его лице не дрогнул.       – Теперь будешь делать вид, будто не знал, что это офирский принц?       – Знал.       – Но почему-то упустил эту важную деталь.       Ольгерд фон Эверек внимательно посмотрел на Канарейку удивительно холодными, несмотря на их зелёный цвет, глазами.       – Это смущает убийцу?       Последнее слово повисло в воздухе, зазвенело и с тяжестью чугунного утюга упало на пол. Конечно, услышав имя Канарейки, все сразу понимали, кто она, чем она зарабатывает на жизнь на самом деле, но это было как-то не принято произносить вслух. А сказанное Ольгердом фон Эвереком это слово имело какой-то другой, не трепетно-прислуживающийся, а насмешливый и даже пренебрежительный тон. Убийца.       Эльфка была не глупа, она понимала, что нашла себе не самое благородное дело. Она понимала, что до сих пор не висит в петле просто потому, что дубинноголовые стражники ни разу не догнали её, и что способствуют этому отнюдь не высшие силы.       На лице Канарейки застыло озадаченное выражение, Ольгерд никак не мог понять его причины. Наконец эльфка взяла себя в руки, вернулась к своему обычному насмешливому тону:       – Ведьмак скоро приедет. Злой, как стая бешеных утопцев.       Атаман хмыкнул, отвернулся от эльфки к окну. На востоке над лесом небо начинало потихоньку бледнеть, в воздухе пахло свежестью и дымом.       Канарейка сверлила взглядом широкую спину Ольгерда.       – Ну и когда ты попытаешься меня убить? – спросил атаман. Повисла тишина. Ничего не происходило. Он уже почти начал сомневаться в своих догадках, но вдруг Ольгерд почувствовал острый гнутый край, упирающийся ему в спину. Канарейка молниеносно и тихо, несмотря даже на одеяло, в которое она была закутана, оказалась позади него.       – Ну? – протянул он. Атаман испытывал непривычное возбуждение и даже интерес. Ситуация была довольно комичная, он хотел знать, кто его заказал. Этот вопрос Ольгерд решил отложить немного на потом, спросить, например, когда кинжал будет торчать из его спины.       Канарейка позади него тихо хохотнула, поставила кубок, которым угрожала ему, на подоконник.       – Ты подозрительный псих, Ольгерд фон Эверек. – Канарейка говорила насмешливо, атаман не видел, но точно знал, что эльфка готова рассмеяться. – Нет у меня на тебя заказа. Ольгерд резко развернулся лицом к Канарейке, та инстинктивно отпрыгнула назад.       – Тогда зачем…       – Едрить твою! – заорали снизу. – Горим!       Ольгерд несколькими большими шагами пересёк комнату, Канарейка последовала за ним.       Деревянный пол уже занялся огнём, на верёвке возле очага догорало что-то, отдалённо напомнившее Канарейке её плащ. Один из «кабанов» попытался затушить огонь первым, что попалось в руки, то есть бутылкой краснолюдского спирта. Как можно догадаться, получилось у него не очень, и незадачливого химика тут же стали поливать со всех сторон непечатными словами.       – Коней вывести из конюшни! Вынести всё, что можно. Погрузить в телеги, сложить к мосту.       «Кабаны» засуетились, принялись выполнять указания атамана.       Ольгерд хмуро взглянул на лестницу, которая уже вовсю горела. Пол под балконом был завален каким-то прогоревшим хламом – прыжок на это всё мог грозить эльфке переломанными ногами. Канарейка же сориентировалась быстрее атамана, в детском и даже наивном жесте потянула его за рукав:       – В окно! Быстро!       Атаману не было необходимости прыгать через окно, ведь огонь не смог бы никак ему навредить. Но правила игры увлекли Ольгерда, к тому же эльфка на удивление сильно тащила его за собой.       Возле самого окна Канарейка затормозила, пропустила атамана вперёд. Тот, как огромная кошка, уже будто бы привычно спрыгнул на крышу поленницы, как нельзя кстати оказавшуюся под окном кабинета. С поленницы атаман грациозно спустился на землю по сложенным лесенкой колотым дровам. Ольгерд хотел уже завернуть за угол, чтобы найти виновника пожара и самолично отрубить ему голову, но Канарейка окликнула его:       – Ольгерд, шельма… Стой!       Атаман замер на месте. К нему давно никто не обращался так фамильярно. Он обернулся. Эльфка залезла на подоконник с ногами и будто бы не решалась спрыгнуть.       – До поленницы – два метра, – снисходительно сказал атаман.       – Помоги. – Канарейка была серьёзна и разозлена на собственный страх. Просьба прозвучала больше как приказ, но атаман отчего-то послушался. Конечно, не забывая делать жутко недовольный вид.       Ольгерд поднялся обратно на крышу поленницы, протянул эльфке руку. Канарейка немного помялась на подоконнике, предусмотрительно сначала сбросила на землю одеяло, примерилась и легко, будто она выпорхнула, приземлилась рядом с атаманом. Его помощь ей не понадобилась. Атаман хмыкнул, смотря вслед босой эльфке, ловко спускающейся по поленьям. Она подняла с земли уже природнившееся одеяло и снова закуталась в него, приобретя опять этот глупый и нелепый вид.       Канарейка вдруг вспомнила, что её любимая лютня осталась лежать на первом этаже, на бочках, где она оставила её перед тем, как догонять ведьмака. Лютня была памятна эльфке, она была подарком, который ей хотелось сохранить.       Ольгерд и Канарейка обогнули дом, подошли к группе «кабанов». Эльза, стоявшая среди них, бросила на эльфку, закутанную в одеяло, колкий взгляд. Чтобы развеять двусмысленность ситуации, Канарейка сбросила одеяло с плеч.       – Кто поджёг? – грубо и рвано спросил Ольгерд.       – Ломонд очаг разжёг, милсдарыне погреться, – ответил кто-то из «кабанов». Эльза продолжала сверлить Канарейку взглядом.       – Снести кретину голову, – жёстко бросил Ольгерд. Никто не стал перечить атаману, хотя среди «кабанов» были и друзья Ломонда. Идиот спалил их дом, пытаясь рисоваться перед какой-то эльфкой. Сам и виноват.       Ольгерд фон Эверек давал своим людям дальнейшие указания, велел самим в огонь не соваться, пересчитаться и об оставшихся там сразу же докладывать ему.       – Атаман, – Эльза указала рукой на Канарейку, которая стояла на крыльце и с силой била ногой заевшую дверь. – К милсдарыне птахе это относится?       Эльфка пинала дверь со всей силы, но петли, видимо, оплавились и не давали створке двинуться с места.       – Есть способы самоубийства попроще.       Канарейка на обернулась к атаману, только прошипела:       – Там моя лютня… Я же певица, как мне без лютни?       Ольгерд фон Эверек оттолкнул Канарейку, вышиб дверь плечом. Камзол на плече атамана стал тлеть, мужчина меланхолично стряхнул огонь. Эльфка хотела проскользнуть мимо него, но атаман загородил собой проход. Свет огня, полыхающего вокруг, бросал на лицо атамана тени, в которых казалось, что он ухмылялся.       – Споёшь мне потом… Певица.       Атаман «кабанов» вошёл в полыхающий дом со своим обыкновенным царственным спокойствием, держа руку на эфесе карабелы, которая должна была раскалиться в этом пекле.       Канарейка смотрела на его спину. Она не могла его понять. Ольгерд не был ни напыщенным дураком, ни безбашенным рубакой, ни беспринципным лицемером.       Так тем же он был?