Игра Канарейки

Там, где ныне возвышаются горы, когда-нибудь разольются моря, там, где ныне пенятся волны морские, когда-нибудь раскинутся пустыни. Никодемус де Боот

      Атаман ждал её снаружи.       Едва ли то, что на нём было надето, называлось шедевром маскировки. Тем не менее Элихаль знал свою работу, и Ольгерд был менее заметен, чем обычно – мешковатый странный головной убор на манер скрученного куска тряпки, сшитого воедино, скрывал глубокие шрамы и ярко рыжие волосы. Взгляд холодных зелёных глаз загораживали стёкла деревянного пенсне. Вместо украшенного кунтуша из дорогой ткани и множества золотых украшений на Ольгерде были надеты затёртая тёмно-синяя куртка и такого же цвета штаны – типичное одеяние «торговца средней руки». Родная мать, конечно, узнала бы Ольгерда, но только внимательно присмотревшись. В этом невзрачном костюме атаман начинал как-то непроизвольно сутулиться, эфеса карабелы под рукой не было, и та пыталась уцепиться за пуговицы на куртке или ремень штанов.       Два «кабана», седлавшие лошадей, бросали на атамана недоумевающие взгляды, но вслух спросить ничего не решались.       Дверь корчмы распахнулась, на порог вышла Канарейка. Впрочем, в этой девушке было довольно сложно узнать эльфку-убийцу. Её золотистые волосы были заплетены в слабую пышную косу, уши прикрывал цветочный венок. На лице не осталось ни единого шрамика из той паутинки, которая всегда покрывала его – жене купца средней руки вообще не пристало держать в руках что-либо острее вилки.       Проблему с платьем Канарейка решила кардинально и даже как-то в её духе. Ольгерд заломил бровь, кажется, пытаясь не засмеяться. Под чрезмерно открытое сине-серое платье эльфка надела тонкую хлопковую рубашку без воротника, купленную вчера на рынке. Рубашку она застегнула глухо, на все пуговицы.       – Ну и сколько ножей ты взяла с собой на обычную кметскую свадьбу? – с насмешкой спросил Ольгерд.       Канарейка хищно улыбнулась и прикоснулась ладонью к предплечью, а затем к бедру.       – А где третий, не скажу, – хохотнула она. Холод касающихся кожи ножей вселял в эльфку уверенность и чувство безопасности.       Один из «кабанов», держащий кобылу за поводья, выронил из рук ножик, которым игрался. Стальное лезвие звякнуло о каменную брусчатку.       Ольгерд забрал у неловкого «кабана» поводья, с места, спокойно, как большая кошка, запрыгнул на лошадь.       – Едем, – сухо сказал он.       Канарейка хитро улыбнулась державшему её лошадь мужчине, изловчилась и запрыгнула в седло, устроившись «по-дамски» – свесив ноги на одну сторону.       – Ну что, Освальд, – промурлыкала эльфка. – Поехали?       – Освальд? – ухмыльнулся Ольгерд.       – Ну да. Не могут моего мужа звать как атамана вольной реданской компании, – засмеялась Канарейка.       «Кабаны» озадаченно переглянулись и, решив, что, если они услышат ещё хоть слово, атаман потом не оставит их в живых, бодро зашагали к «Алхимии». Ольгерд не отреагировал на слова эльфки, развернул лошадь, и та неторопливо зацокала по брусчатке.       – У тебя же тоже есть имя, – негромко заметил атаман, когда Канарейка поравнялась с ним.       – Есть, – серьёзно и с каким-то придыханием вырвалось у эльфки.       – Не называть же тебя канарейкой. Думаю, очень многим эта птица о многом говорит.       Атаман и убийца выглядели как обыкновенные горожане, и даже несмотря на то, что они ехали по городу верхом, никто не обращал на них внимания. Торговцы, слуги и кметы шли вплотную с лошадьми, и разговор двух совершенно таких же, как они, людей был им абсолютно неинтересен.       – Карина, – почти прошептала Канарейка.       – Карина и Освальд, – хмыкнул атаман.       Стражники у городских ворот не остановили их, не потребовали показать поклажу и даже не посмотрели на торговца средней руки и его очаровательную жену.       В полдень они уже привязывали лошадей к забору возле деревни Броновицы.       Почти всю дорогу Ольгерд и Канарейка молчали, иногда только затевали какую-то детскую смешную игру, заставляли лошадей идти галопом, обгоняя друг друга. Эльфке на лицо тогда вырывалась улыбка, хотелось смеяться и петь одновременно, она мурлыкала себе под нос медленные нежные мелодии, страстно любимые ею, но не особо жалуемые в корчмах. Атаману было легко, он уже совсем отвык от этого, а потому бил лошадь ногами по бокам снова и снова, вырываясь вперёд и заставляя себя не оглядываться. В простой купеческой куртке всё становилось таким простым, можно было не помнить о Демоне с Перекрёстка и об Ирис, о Витольде, погибшем из-за него, и настораживающих его мотивах Канарейки. Были солнце, он, поле, лошадь и спутница, напевающая песни – и не важно, что она даже под лёгким летним платьем прятала оружие, а волосами закрыла острые эльфские уши.       – Витольд же не будет выглядеть как при жизни? – спросил атаман глухо.       – Нет. Он вселится в ведьмака… думаю.       Ольгерд странно взглянул на эльфку, но промолчал.       – Почему вы поссорились?       Вместо ответа атаман молча пошёл вперёд, к воротам хутора. Канарейка догнала его и взяла под локоть. Ольгерд не отреагировал, даже не повернулся к ней. Канарейка поняла, что нарвалась на то, чего спрашивать не стоило, притихла, чувствуя себя нашкодившим ребёнком.       Праздник ещё не начался – они приехали слишком рано. Всё уже пестрило цветами, столы были богато усыпаны различными яствами, прибывшие раньше времени гости потерянно сновали по двору.       Канарейка села на лавку, нервно поправила подол платья и косу.       – Даже без ушей довольно очевидно, что ты эльфка.       Прозвучало достаточно жёстко. Девушка подняла взгляд на атамана. Он стоял рядом с лавкой, смотрел вперёд, скрестив руки на груди.       – Ауч.       – Выдают эльфские глазищи и острые для человека скулы. Уродов-людей полно, но я не видел ещё ни одного некрасивого эльфа. Даже последний полотёр или гниющая в лесах белка – все как на подбор.       Канарейка так и не смогла понять, был это очень хорошо скрытый комплимент или, напротив, упрёк.       – Не суть важна, эльфка я или нет, главное, переодевались мы для того, чтобы во мне не узнали убийцу, а тебя не заметил брат.       Атаман опустился на лавку рядом с Канарейкой, коснулся рукой шляпы, к которой он всё никак не мог привыкнуть.       – Не суть важна? – Ольгерд заглянул в глаза эльфки. – Не слышал ещё такого от сидха.       – У тебя какие-то проблемы с сидхами? – Канарейка отвела взгляд, пальцы сами принялись теребить юбку.       Ей не нравилось думать о войнах, смертях и горящих домах. О том, сколько ненависти и политической возни крутится только вокруг формы чьих-то ушей. Родившись эльфкой, она могла пойти к скоя’таэлям или выгребать дерьмо из конюшен. О том, что каждый человек считает своей обязанностью напомнить: они – разные народы, эльфка не может красиво петь, она не может убивать. Из-за формы ушей.       – Любой патруль на тракте принимает всех вооружённых эльфов за остатки беличьих отрядов и убивает на месте. Регулярные погромы в гетто. Многочисленные восстания. Первая нильфгаардская. Верген. У этого мира проблемы с сидхами, у меня лично – никаких. Только с одной конкретной.       Канарейка нервно засмеялась, бросила украдкой взгляд на Ольгерда. Он смотрел куда-то в сторону.       – Тот, кто растил меня, тоже был эльфом, – необычно для самой себя серьёзно сказала эльфка. – Ему было под три сотни лет, чего он только не видел. Как-то он сказал мне, что чтобы не быть эльфкой, нужно стать кем-то ещё.       – И ты стала убийцей.       В голосе атамана не было осуждения, только сухая констатация факта, но Канарейка всё равно почувствовала укол, который не случился бы, скажи это кто-нибудь другой, а не он.       – Это мне говорит атаман бандитской ганзы?! – зашипела эльфка, вскочив на ноги. – Ты, святая невинность, каждое утро в церковь, небось, ходишь, Матери Мелитэле молишься, да подаяния оставляешь! На твоих руках сколько крови, грабежей и насилия?!       Ольгерд встал и грубо схватил Канарейку за запястье. Эльфка потянулась свободной рукой за спину, но атаман перехватил и её. Краем глаза он заметил, как двое мужиков, стоявших возле загона со свиньями, пристально смотрят на них. Ольгерд прижал Канарейку к себе, всё ещё продолжая держать её запястья.       – Не тебе называть меня убийцей, – зло шептала эльфка.       – Да, – выдохнул Ольгерд, отпустил руки Канарейки и по-отечески обнял её за плечи. Эльфка замерла в его руках.       – Прости, – сказал атаман и выпустил её, сделал шаг назад, посмотрел почти озорно и зашагал в сторону корчмы:       – Идём, Карина. Гости уже собрались.       Канарейка выдохнула и пошла за атаманом.       На людной шумной свадьбе никто не заметил присутствия незваных гостей. Зато они сами довольно скоро увидели ведьмака, ведущего себя необычно и даже вызывающе, и его рыжеволосую спутницу, знакомую Канарейке по оксенфуртским каналам. Атаман и эльфка держались поодаль от Геральта и Шани, наблюдали за выходками Витольда. Сейчас он нырнул в пруд за башмачком медички. Ольгерд становился всё мрачнее. Канарейка почти физически могла ощущать холод, который исходил от него.       – Ему понравилась эта девушка, – заметил атаман.       – Её зовут Шани. И у Витольда нет шансов. Даже не потому что он мёртв.       Геральт вынырнул из воды, победоносно держа над головой туфельку Шани. Он выскочил на берег и накинул бурый кунтуш прямо на мокрое тело.       – Вы знакомы?       – Нет. Она меня не знает.       Геральт над чем-то раскатисто хохотал, приложив одну руку к груди, а вторую выставив в сторону. Ведьмак был совершенно другим с его строгой спокойной манерой держать себя. Витольд же не чурался широких жестов и громких разговоров, был открыт и прост. У Канарейки мелькнула мысль, что этот Витольд при жизни был замечательным парнем.       – Он любил лошадей, женщин и хорошие драки, – с теплом сказал Ольгерд.       Эльфка с удивлением посмотрела на него.       – Представляю себе! Громкий хохотун Витольд и его хмурый недовольный брат Ольгред.       Атаман скрестил руки на груди.       – Ага, то есть я – хмурый и недовольный?       Канарейка несколько секунд с хитрой улыбкой смотрела в глаза Ольгерду. Такая дуэль обоим была не впервой, и оба выходили из неё победителями с одинаковой частотой. Сейчас удача могла бы оказаться на стороне Канарейки, если бы она не заметила краем глаза, что Геральт и Шани идут в их сторону.       Эльфка резко подтолкнула атамана к стене, пытаясь заслонить его собой. Она оперлась локтями в стену по обе стороны от головы Ольгерда, а тот подогнул одно колено, чтобы эльфке хватило роста. Их лица были так близко, что носы при неловком движении могли бы соприкоснуться.       – Милая Шани, думаю, после такого ты обязана мне хотя бы поцелуй! – гундосо воскликнул Геральт в нескольких шагах от атамана и эльфки. – Я нырял в воду, на самое дно, а тебе, милая, даже поцелуя жалко?!       Канарейке было безумно неудобно находиться так близко к Ольгерду. Она буравила взглядом пуговицы на его куртке и не могла найти в себе сил поднять на него глаза.       – Ну, мы же вроде как супружеская пара, – прошептал атаман. Эльфка посмотрела на него и наткнулась на ироничную ухмылку и внимательный взгляд холодно-зелёных глаз.       – Витольд, ты же пришёл сюда веселиться, так идём, – мягко сказала Шани.       Дух раскатисто захохотал, совсем близко, почти за спиной, и так громко, как только сам Витольд и смог бы, зашептал:       – Эй, думаешь, эти двое сейчас не веселятся?       Канарейке было очевидно, что речь идёт о них с Ольгердом. Ну ещё бы. Стоят на улице средь бела дня, обжимаются.       Атаман положил руки эльфке на талию. У Канарейки было такое чувство, как будто они раскалены: горячие ладони жгли и причиняли необъяснимую боль.       – Хитрый лис, – буркнула эльфка и вдруг коротко поцеловала атамана.       Витольд, очевидно, не видевший лица Ольгерда, коротко похабно хохотнул, Шани выдохнула:       – Идём, пожалуйста.       Атаман хмыкнул, но отстраняться не стал.       Канарейку как будто какой-то чёрт дёрнул. Она, ругаясь сама на себя, притянула атамана за воротник куртки и поцеловала его ещё раз, длиннее и яростнее. Ольгерд ответил на поцелуй, но как-то отстранённо и спокойно.       Шани и Витольд, так ничего и не заметив, ушли дальше гулять на свадьбе.       Канарейка отстранилась от атамана, сделала шаг назад и с вызовом посмотрела ему в глаза.       – Набаловалась? – сухо спросил Ольгерд.       – А мне понравилось, – сдавленно улыбнулась Канарейка.       На самом деле больше всего ей сейчас хотелось бросить атаману в горло нож. С ним всё равно ничего не станется, а так она может хоть успокоится.