Игра Канарейки

Глава, которая совсем не обязательна к прочтению и на главный сюжет никак не влияет. Аттеншн, многа лжеистории и безграмотной Старшей Речи (сноски внизу).

Ты перепутала небо со звёздами, отражёнными ночью в поверхности пруда. Вильгефорц

      Всякую историю следует рассказывать с начала. А началась она в 764 году, когда сын рода людского сделал первый шаг по Континенту. Высадившись со своих кораблей, люди сразу же начали осваивать новый для них мир. Только он оказался уже занят, поделён и населён. На равнинах возвышались величественные как их обитатели города Aen Seidhe, краснолюдские монументальные поселения были высечены в самих горах, а гномские – рассыпаны по Континенту и спрятаны в лесах.       Людей было много, они чудовищно быстро плодились, заставляли нервничать Старшие Народы. Люди собирались с силами, основывались и укреплялись там, откуда их никто не гнал, каких-то двадцать лет. А потом по Континенту покатилась настоящая чума, гордому эльфскому народу пришлось посмотреть правде и людям в глаза. Они взялись за луки и мечи, Континент обагрила кровь.       Это всё история, очень хорошо известная каждому из нас. История, которая так далека и в то же время продолжается прямо сейчас. Я рассказываю вам её не для того, чтобы вы извлекли из неё какой-то урок, поверили в неё или, может быть, поведали своим детям. Лишь для того, чтобы она не потерялась, чтобы не покрылась пылью или вовсе не исчезла, так никому и не рассказанная.       Он появился на свет 887 году, когда уже множество городов было потеряно его народом и отчаяние густо наполняло воздух. Он родился в придорожных кустах, его матери засунули в рот кусок какой-то тряпки – она не имела права закричать. Эльфский отряд сопротивления караулил обоз, везущий оружие и провизию в осаждённый город. Никто не мог принять роды правильно, как-то помочь его матери и ему самому. Из-за беспорядочных связей внутри отряда было два или три сидха, которые в равной степени могли оказаться его отцом. Сами они об этом знали, но каждый малодушно считал ребёнка чужим, продолжал наблюдать за мучениями женщины и упираться взглядом в горизонт.       Родился мальчик. Из-за его первого крика отряд засекли, в тот день погибли все три его предполагаемых отца. Мать назвала его Каетан.       Каетан рос так же, как был рождён - в лесах, кустах и засадах. Первые несколько лет жизни его не брали в бои и налёты, он оставался на опушке леса беречь эльфские пожитки от зверей и мародёров. Сам с собой тренировался стрелять и управляться с мечом. В пятнадцать, по эльфским меркам совсем ещё ребёнком, стал драться наравне со взрослыми. Тогда же получил право приладить к шапке беличий хвост.       Его мать, ярая мятежница, подогревала юношеский гнев рассказами о том, каков был мир до прибытия людей. Мальчишка сильнее распалялся, его слепая ненависть к людям росла, и количество убитых его рукой мирных кметов исчислялось сотнями.       В сорок лет у него уже был свой отряд. Каетан собрал вокруг себя таких же детей, умеющих только стрелять из луков и размахивать ножами. Они искренне привязались друг к другу и убивали уже даже скорее по какой-то привычке, чем из праведного гнева. Это стало обыденностью, годы текли, количество шрамов увеличивалось.       – Caethan, – шёпотом позвала его красивая эльфка с бронзовыми волосами, заплетёнными в косу.       Каетан сидел возле затухающего костра, рядом на земле лежали лук и гнутый эльфский меч. Ему было уже сто пятьдесят шесть лет, уже полторы сотни лет он прятался по кустам, отстреливал на трактах купцов и разбойников.       Эльфка подошла сзади и обняла его за плечи, прильнув грудью к спине. Командир остался сидеть неподвижно.       – Caemm a me, – почти пропела эльфка ему на ухо.       – Neen, – Каетан легко оттолкнул её. Он был напряжён и холоден. Эльфка села рядом, протянула руки к костру.       – Que’ss aen?       – Nedvei dice, qu e dh’oine hel’aebrecad Brocilon, – почти неслышно сказал он.       – Cuach aep arse! – эльфка выругалась, стукнула ладонью по коленке.       – Dearme, – он смотрел на пульсирующие красные угольки в костре.       Эльфка встала, недовольно взглянула на него, зашагала к лежанке.       – Выходим на рассвете, – тихо и как-то обречённо сказал эльфский командир в ночную пустоту. Он забыл, как будет «рассвет» на Hen Linge.       Люди, хоть и были жуткими варварами, но до середины одиннадцатого века не трогали чужую святыню, обходя Брокилон стороной. В 1043 году на границу заповедного священного леса прибыли объединённые войска нескольких человеческих государств. Лес казался тихим и даже спокойным. Вот только среди ветвей деревьев скрывались дриады, а под корнями и корягами то и дело мелькали беличьи хвосты.       Эльфы дрались остервенело и самоотверженно, кромсали людей, значительно превосходящих их числом, обрушали на их головы град из стрел. Ленточка окрасилась в бордовый, казалось, что воды в реке уже не осталось – только смешанные эльфская и человеческая кровь.       Каетан предпочитал всякому оружию рогатый тисовый лук, отстреливал переступивших границу леса d’hoine точно и быстро. Сидя на толстой ветке на высоте двух собственных ростов, он как на ладони видел волнующееся и блестящее железом мечей море, с холодным спокойствием считал убитых братьев и сестёр.       Стрелы в колчане всегда заканчиваются в самый неподходящий момент. Последняя – и жирный неприятный детина, орущий что-то на Всеобщем. Он нёсся прямо на бронзововолосую эльфку. Антелию. Она же не видела его, отбивалась коротким лёгким мечом от крепкого мужа в синем гамбезоне. Антелия резко махнула клинком, рассекла ему живот и лицо, ловко отскочила в сторону, и тот рухнул на место, где она только что стояла.       Каетан натянул тетиву.       Детина с удивительной для его габаритов проворностью уворачивался от мечей и стрел, целенаправленно крался к Антелии. Эльфка запомнила, на каком из деревьев сидел сейчас совсем незаметный среди листвы командир, кивнула и хищно улыбнулась густому лесу.       Каетан прицелился, но в кровавой содомии детина двигался так, будто знал, что сейчас за ним наблюдает лучник. Он припадал к земле, скрывался за клубками сцепившихся в битве людей и эльфов. Антелия заметила его, побежала навстречу.       Кто-то бросил к кромке леса бутыль, которая, ударившись о камень, хлопнула и окатила растения и нескольких дриад волной синего огня.       От внезапного громкого звука Каетан дёрнулся, тетива выскользнула и полоснула по руке, стрела воткнулась в землю на самом берегу Ленточки.       Детина замахнулся толстым длинным мечом, Антелия чудом избежала удара. Каетан ловко спрыгнул с дерева и, на бегу сбрасывая с плеч лук и пустой колчан, рванул в сторону эльфки. Позади него схватились огнём высушенные поздней осенью кроны деревьев.       Антелия плясала вокруг детины, но не могла сделать ему ничего, кроме царапин – он ловко уворачивался, парировал удары и был не по-человечески быстр. Эльфка явно проигрывала в силе и скорости, ей оставалось только надеяться на Прародительницу.       Каетан опоздал. Он увидел, как сталь меча холодно блеснула, входя в живот Антелии по самую рукоять. Её тело безвольно рухнуло вниз, в кашу из грязи и крови, детина вытащил меч и осклабился.       – Bloede d’hoine, – прошипела эльфка, захлёбываясь собственной кровью.       С лица Каетана разом слетела вся эльфская спесь и гордость: обычно мраморное безэмоциональное выражение сменилось звериным, даже чудовищным оскалом. Он замахнулся серебряным гвихиром и точным ударом рассёк горло детины. Тот будто не заметил, только заорал остервенело, замахнулся мечом на Каетана, но тот метнулся в сторону, перекатился по земле и полоснул детину по незащищённой доспехом икре. Его подкосило, он рухнул на землю, продолжая размахивать мечом, эльфский командир проткнул его насквозь.       Он взглянул ещё раз на Антелию, которая лежала на земле с мутными глазами, будто залитыми молоком. Каетан видел такие глаза не раз.       Он хищным зверем яростно заметался по полю боя, отрубая конечности, сбивая с ног и полосуя всех, до кого мог дотянуться его серебряный гвихир.       Каетан помнил мягкую гладкую кожу Антелии, рыжий свет костра, тепло отражающийся от неё, мягкий шёпот эльфки под холодным далёким небом, её жадные быстрые поцелуи и его руки у неё на талии. Не к месту здесь было бы говорить о любви. Не было никакой прочности, смерть всегда ходила где-то рядом, ночью хрустела ветками в кустах, говорила на Всеобщем языке. Они оба готовы были положить свои жизни ради свободы, которую никогда не видели, но не готовы – за мелкие и яркие крупицы счастья, которые только что отобрал у них какой-то d’hoine.       Каетан столкнулся лицом к лицу со смутно знакомым ему эльфом. Когда они ещё были зелёными, им случалось встречаться на тракте, в засадах и во время больших штурмов. Каетан точно не помнил, как его зовут, только то, что после имени он приставил «aep Evellienn», то есть «отовсюду», что было уж чрезмерно самонадеянно и горделиво.       Эвелиэнн, будем называть его так, растянул губы в показавшейся Каетану мерзкой улыбке, крепко сжал рукоять меча двумя руками, открыл скоя’таэльскому командиру свою спину. Вокруг было напряжённо и многолюдно, дриад загоняли всё глубже в чащу, поэтому Каетану тоже пришлось довериться.       В два меча они собрали вокруг себя целую гору трупов, оба были в крови, будто их облили ею из бочки. От измождённости Каетан пропустил очередной удар, тот пришёлся ему на левое предплечье, сквозь кожаную куртку щедро полила кровь. Всё тело эльфа пронзила чудовищная боль, здоровой рукой он попытался остановить кровоток, отступая ближе к спине Эвелианна. Тот быстрым резким движением рубанул мужика, который нёсся на них с палицей - он рухнул наземь. Эвелианн резко развернулся лицом к командиру, тряхнул головой и рубанул по груди и уже раненной руке. Гвихир выпал на землю, звякнул и блеснул на солнце.       Каетан повалился на четвереньки, задыхаясь.       – Ты сдохнешь как пёс, – плюнул Эвелианн на Всеобщем.       В глазах двоилось, Каетан даже не мог точно сказать, кто из стоящих над ним эльфов был настоящим, не то, чтобы попытаться защититься.       – Скоя’таэльский выродок. – Эвелианн проткнул насквозь руку Каетана.       Он взвыл, прохрипел со всей злостью, которая у него только была на таких, как этот эльф:       – Bloede… minteoir!       – Зато я останусь живым, – хмыкнул Эвелианн и ещё раз ударил Каетана.       Скоя'таэльский командир провалился в темноту.       Каетан пришёл в себя через полдюжины дней. Его тут же напоили травяным отваром, пахнущим ромашкой, и он снова уснул. Сон был болезненный и мучительный, появлялись лица его матери, Антелии, всей его ганзы и эльфа, который его убил.       Или не убил?       Каетан не открывал глаз, но чувствовал, что лежит прямо на земле, на собранном в кучу ельнике. Он пошевелил кончиками пальцев сначала на руках, потом – на ногах. Тело откликнулось тягучей болью. Каетан открыл глаза.       Рядом с ним сидела прекрасно дикая дриада.       – Caelm,– певуче произнесла она.– T’essea aebenn. Bealubenn.       – Aep arse… – прохрипел Каетан слабым голосом. – Conas?       Дриада смотрела на него своими огромными зелёными глазами и не отвечала.       – Conas? – грубее повторил Каетан.       – Do aerm.       Эльф приподнялся на локтях, борясь со слабостью, вдруг повалился на бок. Хотел опереться на левую руку и снова приподняться, но окончательно упал на спину. Над ним наклонилась дриада, с интересом рассматривая его лицо. Каетан поморщился, поднял вверх руки, чтобы рассмотреть.       Правая рука была совершенно цела, только покрыта свежими розовыми бороздами шрамов. Левая…       Вообще-то Каетан знал это. Знал до того, как увидел – тот эльф проткнул ему запястье, и было чудом, что он не умер от потери крови. Из глаз покатились крупные слёзы, командир скоя’таэлей стал тихо и грязно ругаться на всех известных ему языках.       Левая рука была отсечена по локоть.       Единственная ладонь забилась мелкой дрожью, он накрыл ею лицо. Дриада молча сидела рядом, ничего не говорила, и только за это он был бесконечно ей благодарен.       Всю жизнь наибольшим злом ему представлялся род человеческий. Они – приблуды и кровавые завоеватели, убийцы сынов Aen Seidhe, разбойники, истребляющие Старшие Народы. Но способности биться за свободу, а самое главное, его веры в то, что говорили ему с детства, командира скоя'таэлей лишил его брат - такой же сидх, много лет проливавший грязную кровь. И купившийся на лживые обещания людей.       Каетан пробыл в Брокилоне ещё несколько недель. Молчаливая дриада перевязывала и кормила его, а если и говорила, то только тихо обещала эльфу, что всё будет хорошо. У неё не было типичной холодной отстранённости и диких повадок, ещё виднелась мягкая слабая девочка, которой она была лет десять назад.       Проходилось учиться жить заново, одеваться без помощи, есть и размахивать мечом, не теряя равновесия. Каетану было сложно, больно и горько. Молодая дриада не разрешала ему уходить далеко от поляны, сама почти всё время проводила, сидя на толстом поваленном дереве и наблюдая за каждым движением эльфа.       Он старался ни о чём не думать, не рассуждать и не делать выводов. Когда пришло время уходить, молча и отстранённо выполнил просьбу дриады. Дриады всегда просили это за помощь скоя'таэлям. Это был вопрос их выживания и единственное, чем он мог ей отплатить. Он лежал на мягких еловых лапах, смотрел на звёзды, проглядывающие сквозь кроны деревьев. Дриада нависала над ним, мягко и легко целуя. Она пахла можжевельником и одуванчиками. Каетан несколько раз ловил себя на том, что видел лицо Антелии, слышал её голос у себя в голове.       Утром он вышел к Ленточке, умылся сам и выполоскал в ней снятый с какого-то трупа плащ. Набросил на себя и направился к ближайшему скоя’таэльскому лагерю. Он всё ещё был командиром, пусть и вся его ганза была мертва. Каетан уже не был уверен ни в чём, даже в том, хотел ли он продолжать ползать по лесам и отстреливать купеческие обозы. Нужно было рассказать о предателе, предупредить братьев и сестёр.       1149 год.       Вызима выросла из пепла и груды камней, оставленных эльфами от гномьего города. Она расширялась, становилась больше. В столицу Темерии стекались ремесленники и торговцы. Под её воротами быстро возникла маленькая деревушка, где в основном селились мирные представители Старших рас, которых не пускали за стены, обездоленные войной беженцы и нищенствующие кметы.       Был холодный осенний вечер. По улице, больше похожей на реку разлитой грязи и нечистот, вели маленькую эльфку. Два высоких статных скоя’таэля не тащили её за собой только потому что отчего-то решили, что обращать внимание на неё было ниже их достоинства.       Один из них, с лицом, обезображенным длинным уродливым шрамом, подошёл к маленькому покосившемуся дому и ударил дверь ногой. Через несколько секунд она открылась. На пороге стоял старый худой эльф с бледным безразличным лицом и серебряной проседью в пшеничной косе. Его левая рука начиналась от локтя. Эльф оглянул пришельцев, шагнул в сторону, пропуская их внутрь. Один, тот, что стучал в дверь вошёл, подтолкнув девчонку внутрь. Второй остался стоять снаружи, придерживая руку на гарде меча.       В комнате горела тусклая лампадка, на столе лежала краюха хлеба, в очаге дымился казан с водой. Под потолком на верёвках сушились травы. Маленькая эльфка, чумазая и напуганная, с лезущими во все стороны светлыми волосами и огромными серыми глазищами, забилась в угол возле двери. Её пугали скоя’таэли, приведшие её, толком она не знала ни Старшей речи, ни Всеобщего, только ужасающую его смесь, на которой говорили в ганзе, где она родилась.       – Caedmil, – сказал скоя’таэль, усаживаясь за стол. Однорукий тут же поставил перед ним чарку дымящегося травяного отвара.       – Из чьего вы отряда?       Скоя'таэль скривился. Ему явно не понравилось, что безрукий заговорил с ним на Всеобщем.       Тот ли это эльф?       На доме были все опознавательные знаки, о которых говорил командир, да и старик под описание подходил.        – Меня послал Тэмк'хаэн.       Старик кивнул сдержанно, ещё раз взглянул на девочку, щемящуюся в углу, и опустился за стол.       – Каетан аэп Стаэдэ? – спросил скоят'таэль.       Каетан сдержанно кивнул.       За последние несколько десятилетий он прошёл длинный путь от ненависти к абсолютно каждому d'hoine к если не принятию, но смирению. Люди были сильнее. Не всего эльфского народа, хотя тоже наверняка, но конкретно его самого. Он устал бороться с течением реки и решил для себя, что станет не просто эльфом, неизбежно вызывающим подозрения о причастности к последнему поджогу или налёту, а выучится на какого-никакого травника, будет собирать целебные отвары и продавать редкие сборы.       Станет кем-то кроме эльфа.       Скоя'таэли так просто его не отпустили. Он был командиром, пережил штурм Брокилона, а теперь хотел уйти. Никто не мог ему этого позволить. Приставив нож к горлу, доходчиво объяснили, что бывших скоя’таэлей не бывает. Сказали, что там, где он будет жить, он обеспечит беглым «белкам» временный кров и убежище. Ему не дали выбора, соглашаться или нет.       Живя среди людей и оседлых нелюдей на протяжении целого века, Каетан потратил много времени на то, чтобы смириться с тем, что они предпочли борьбе за свободу простую сельскую жизнь. А они почти сразу приняли его, указали на пустеющий уже десяток лет домишко и оставили в покое. Как ему и было нужно. Они не сторонились его, но и не беспокоили. Один говорливый краснолюд пытался завести с ним дружбу, но, наткнувшись на холодность и краткость разбитой вдребезги души, прекратил.       В конце концов Каетан даже проникся к жителям деревеньки какой-то снисходительной симпатией. Наверное, он старел.       – Yea, – сказал Каетан. Его голос стал ниже и тише, глаза – теплее и светлее. – Зачем ты привёл сюда этого ребёнка?       Молодой скоя’таэль по-птичьи наклонил голову, достал из вещевого мешка коробок.       – Она болталась с нами, путалась под ногами и мешала. А потом её мать алебардой прибили к дереву.       Каетан хмурился, глядя, как эльф втирает в дёсны фисштех. Девочка в углу зашмыгала носом.       – Мы вообще думали её оставить где или прикончить, но Малиска не разрешила, гномка…       Наконец он закончил, чихнул.       – Aep arse… Теперь с ней никто нянькаться не будет.       – И я не должен.       Эльф отвлёкся от фисштеха, закрыл коробочку, сложил руки на стол и распалился:       – То, что по сравнению с тобой, hen, я зелёный, как Брокилон в Беллетэйн, и ты можешь меня зарубить своей единственной рукой, не вставая со стула, не значит, что за мной не придут и не отомстят.       – Thaess aep, – спокойно и тихо остановил его Каетан. – Ты, сопляк, сейчас под наркотой, я не желаю с тобой говорить.       Эльф вскочил из-за стола, стукнул по нему ладонями, но оружия всё же не выхватил.       Подскочил к входной двери так быстро, что девочка отпрыгнула от неё, испугавшись, упала на глинобитный пол.       Эльф выплюнул цветистое ругательство о кукушках и их гузках, смачно плюнул на эльфку и высочил на улицу.       Каетан вздохнул.       Девочка лежала на полу и дрожала, растирала по лицу слёзы. Она боялась тех эльфов, которые её привели, а этот старик просто приводил её в ужас. Она никогда не видела такого старого эльфа.       Разговора этих двоих она почти не поняла – её словарный запас состоял из странной бессистемной смеси Всеобщего и Старшей речи. Чего-то нахваталась у эльфов из ганзы, чего-то – у людей, за которыми они вели охоту.       Каетан присел возле неё на корточки, протянул хлопковую простыню. Девочка несмело приняла её, села на полу и стала вытирать слёзы и грязь с неаккуратно шитого стёганого костюма.       – Выгоните меня? – тихо спросила девочка. Она говорила на Всеобщем певуче и протяжно, как будто на Hen Linge.       – Сколько тебе лет? – Каетан соображал, найдётся ли у него в доме во что её переодеть. Она посмотрела на него огромными серыми глазами.       – Celas aef te a’yaro? – повторил вопрос он.       Девочка поморщилась, задумалась, показала эльфу две раскрытые ладошки.       Губы бывшего скоя’таэльского командира тронула лёгкая улыбка.       Как она прожила свои десять лет, не понимая толком ни одного языка, ни другого?       Чего она натерпелась там, в лесах, такая мягкая и хрупкая?       Он слишком хорошо знал, как такая жизнь выглядит изнутри. Помнил, как его, сопливого эльфёнка, били ногами старшие сидхи, а потом спали на его глазах с его матерью…       Не то, чтобы он был рад свалившейся на него обузе, не то, чтобы он мог нормально растить её или чему-то учить. Но последние сто лет он был совершенно одинок со своей новой жизнью, свободной от борьбы за свободу.       – Я – Каетан. Как тебя зовут?       – Karinaliann, – ответила девочка, пытаясь оттереть с коленки засохшее кровавое пятно.       Старый эльф улыбнулся. Эльфка подняла на него глаза. Он почему-то перестал быть пугающим и жутким. На его лице были старые бледные шрамы, из-под рубашки виднелась витиеватая татуировка, подобные которым девочка уже видела на взрослых эльфах, а ещё у него почему-то не было одной руки…       – Карина, – сказал Каетан. – Не люблю длинные напыщенные имена.       Девочка не поняла последнего предложения, но виду не подала. Ей нравилось, как теперь звучит её имя.       Каетан встал, подошёл к комоду, чтобы достать из него чистую рубашку. Она была слишком широкая и длинная для маленькой девочки, но сам ушить рубашку он не смог бы. Эльф протянул рубашку Карине, она приняла её с улыбкой, поднесла к лицу и с наслаждением вдохнула запах мыла и ромашки, лежавшей у Каетана во всех комодах с одеждой.       – Спасибо, – тихо муркнула она, продолжая улыбаться. – Kaethan.       Старый эльф подошёл к столу, залил горячей водой ароматный травяной сбор. Он подумал, что так по имени его уже давно никто не назвал.       Или никогда?       Из окна покосившегося дома лился тёплый свет, падал квадратом на грязную разбухшую дорогу. Над трубой повисла бледная надкусанная луна.       Если бы кто-нибудь заглянул в окно дома на краю деревеньки под Вызимой, он бы увидел старого однорукого скоя’таэля, больше не верившего в свободу, и десятилетнюю эльфку, не видевшую в жизни ничего, кроме насилия и смерти, но сейчас сидящую на высоком стуле и болтающую ногами так по-детски.