Игра Канарейки

– Мама, это демоны? Это Дикий Гон? Привидения, вырвавшиеся из ада? Мама, мама! – Тише, тише, дети. Это не демоны, не дьяволы. Хуже. Это люди. Кметка при виде банды Крыс

      – Там хибара. У входа два рыцаря.       Ведьмак вернулся на лесную полянку, беззвучно пробравшись через кусты сухого валежника. Атаман поднял взгляд от своей карабелы, которую он натачивал, поднялся со ствола поваленного дерева и кивнул.       Несколько «кабанов», в числе которых были Адель, Эльза, Бертольд, лысый детина с русалкой на плече и хилый перепуганный лекарь, одновременно, будто по сигналу, поднялись с земли.       Геральт осмотрел эту братию и вздохнул. Уж как он не любил драться вместе с кем-то – тогда нужно было следить за мечом ещё тщательнее и пристальнее, чтобы не рубануть по союзнику – а сейчас не было другого выхода. Рыцарей внутри могло быть и тридцать, и сорок, рука до сих пор ныла, а Ольгерд довольно жёстко дал понять, что ранение ведьмака было только предлогом.       Пока «кабаны» рассредотачивались по кустам вокруг хибары, атаман пытался понять, почему его сюда занесло, на кой ему сдалось играть в грёбаного спасителя и вытаскивать эту эльфку. Это был уже второй день, как они болтались по лесам вокруг Оксенфурта, гоняли рыцарей Ордена Пытающей Розы и громили их лаборатории по гону фисштеха. Из найденных ими писем складывалась очень нелицеприятная картина, которая, впрочем, мало интересовала Ольгреда. Часто в этих письмах мелькал какой-то «С. Т.», по заказу которого, похоже, и взяли Канарейку. Каждый раз, когда атаман прокручивал это всё это в голове, внутри сжимался, начинал клокотать и метаться какой-то неприятный, тяжёлый комок.       Ярость.       Не та ярость, на которую он был способен когда-то, раньше, но её шёпот, отголосок, который всё же казался атаману благословением. Он чувствовал себя более живым.       Ольгерд выпрыгнул на поляну с одной стороны, Геральт – с другой. Два резких красивых движения двух мечей, и вот рыцари лежат на земле бездыханные. «Кабаны» вышли из чащи и направились к покосившейся, поросшей мхом хибаре.       Канарейка уже потеряла счёт часам, которые она находилась в таком сонном обессиленном состоянии. С тех пор, как её вырвало, а это было очень давно, никто из рыцарей к ней не походил. Рахитик сначала метался по пещере, громко чихал и ругался, оплевал весь пол, а потом, видимо, получив ещё фисштеха, утихомирился и захрапел. За ближайшим поворотом, шагах в двадцати от эльфки, в тени, падающей от дрожащего факела, были видны две фигуры. Они что-то пили, стучали кружками о столешницу и вели негромкий разговор, который из-за сводчатых потолков пещеры разносился всюду.       – Ну и когда он будет? – хрипло спросил один.       – Да хуй его знает, – плюнул второй.       Канарейка выпрямила затёкшие ноги, под голенью камушек стукнулся о другой.       – Чё ты там шебуршишь, сука?! – крикнул один из рыцарей. Тень его осталась сидеть за столом. Он понизил голос и обратился к товарищу:       – У меня от неё нервишки шалят.       – Да то ж токма эльфка. Видал, какая худющая?       – Видал, – кивнула тень. – А народу сколько положила.       – Скоро нильф приедет и заберёт её. Обещал заплатить побольше, чем за порошок.       – Если не заплатит, сами возьмём, – прохрипела вторая тень и смачно отпила из кружки.       Канарейка уже давно распилила о ближайший острый выступ верёвку, связывающую руки. Выпутываться из таких передряг она привыкла сама, без всякой помощи. Но сейчас, слыша шаги не меньше, чем десятка рыцарей из всех коридоров в пещере, нестройный хор храпа и тихие разговоры, эльфка кляла себя за то, что, уходя из «Алхимии», стала кокетничать, а не попросила искать её, если она не вернётся к утру. Наплела что-то про Эйвара, которому надо отправить лютню, про плату за комнату. Молодец. Идиотка. Что тут сказать. Знала же, что заказ очень подозрительный, что этот рыцарь со своим дорогущим мечом явно нечист на руку…       А теперь она оказалась в этой мерзкой унизительной ситуации, сидела в сырой холодной пещере в одной нижней рубашке, дотягивающей только до бедра.       Своего, да и вообще никакого оружия по близости не наблюдалось, а каждый шаг в этой проклятой пещере разносился гулким эхом.       Издалека послышался переполох и какие-то крики. Рыцари, сидевшие за углом, вскочили, один громыхая доспехами побежал на звук. Второй зашёл в тупичок, где была связана Канарейка, вытащил из-за пояса меч и прислонился к стене. Эльфка подняла на него нефокусирующийся взгляд мутных глаз.       – Что, друзей своих позвала?       – Не ожидал, что за убийцей кто-то придёт? – прошипела Канарейка.       – С ними разберутся. Если только за тобой не бессмертный пришёл. – Эльфка хмыкнула, рыцарь не обратил на это внимания. Переполох и крики на заднем плане переросли в звуки настоящей бойни, звон железа и грохот падающих на землю тел.       – Ты, я смотрю, только ядом не исходишь.       Провокация? Он хочет, чтобы она показала слабость? Просто из упрямства Канарейка не могла себе этого позволить.       – А ты больно сладко говоришь для пещерного бандюги.       – Я – Ульрих, – проронил рыцарь.       Ульрих был облачён в тяжёлый орденский доспех, в руках сжимал железный меч. Канарейка была безоружна, но пыталась судорожно что-то придумать. В голове был тяжёлый туман, на виски давило.       – Шишка? – спросила эльфка, как бы ненароком переложив одну ногу на другую. Взгляд рыцаря, естественно, дольше нужного задержался на ней, он чуть ли не заставил себя отвернуться. Он как-то мягко для главаря бандитов улыбнулся.       – Пока Радовид не распустил Орден, я был в верхушке Северного крыла.       – И что, я должна сочувствовать тебе?       Ульрих посмотрел на эльфку. Её глаза очень нехорошо блестели в отголосках блёклого света. Она была связана, почти полностью раздета, накачана фисштехом, парни Ульриха хорошенько развлеклись с ней. Но почему-то даже теперь от неё тёмными клубами исходила опасность.       Он не видел, что Канарейка закусила губу до крови.       – Радовид вас распустил, и вы решили отлавливать преступников и приторговывать наркотиками?       Ульрих отошёл от стены, нахмурился, не стал отвечать, убеждая себя, что не намерен разговаривать с убийцей. Звуки битвы были очень близко.       Из-за поворота молниеносно вывернул рахитик, зажимая кровоточащую рану на боку рукой. Ульрих отскочил назад, а рахитик подпрыгнул к Канарейке, с удивительной для такого тщедущного тела силой оторвал её от земли и приставил лезвие меча к шее.       От резкой смены положения у эльфки потемнело в глазах, она вскрикнула, когда рахитик резко дёрнул её за волосы. Канарейка чувствовала, как её рубашка пропитывается его кровью.       Когда зрение вернулось, в узком коридоре пещеры эльфка увидела Ольгерда. Он шёл своей обычной размашистой расслабленной походкой, будто не был весь перемазан в своей и чужой крови, не сжимал с силой в руках свою карабелу.       – Ещё шаг, приблуда, я её прирежу, – визгнул рахитик.       Ульрих выставил меч перед собой в блоке. Ольгред остановился, медленным плавным движением разрубил карабелой пояс кунтуша. Рахитик, Канарейка и Ульрих замерли, наблюдая за атаманом.       – Бросай свой меч, – приказал рыцарь.       Атаман как-то даже дерзко для его положения отбросил карабелу в сторону. Он посмотрел на Канарейку, замер не мгновение, снял кунтуш, оказавшись в свободной льняной рубахе.       – Ты же здесь главный? – спросил Ольгерд у Ульриха.       Рыцарь кивнул, не опуская меча.       – Я считаю, мы можем договориться.       – После того как ты зарубил моих людей? – холодно спросил рыцарь.       – Ульрих! – крикнул рахитик. – Хватит шаркаться с этим приблудой. Пусть проваливает, или прирежу эльфку!       Ульрих жестом указал рахитику заткнуться. Тот смачно плюнул в сторону, ещё раз дёрнул Канарейку за волосы. Она рвано выдохнула, подняла взгляд огромных серых глаз на Ольгерда.       Фон Эверек скользнул по ней взглядом, прямо посмотрела на Ульриха.       – Не такой уж я и приблуда. Более того, я считаю, что у меня достаточно денег, чтобы договориться с вами.       Ульриху явно польстила такая речь. Он посмотрел на атамана поверх блестящего лезвия меча.       – Кроме того, – продолжил распаляться атаман. – Я хорошо воспитан, и поэтому считаю неприемлемым вид, в котором сейчас находится ваша пленница. Отдайте ей мой кунтуш.       Рахитик сначала зычно загоготал, но поймав строгий взгляд Ульриха, проглотил смех и снова сплюнул.       – Сколько ты можешь дать? – спросил рыцарь.       – Десять тысяч новиградских крон. Только оденьте её. Голые нелюди мерзее утопцев.       – Брось вперёд, – кивнул Ульрих. Медленными шагами подошёл к лежащему на земле кунтушу, не отрывая взгляда от атамана. Подцепил кунтуш краем меча, попятился к Канарейке.       Она уже несколько минут старалась выглядеть как можно более обессилевшей, обвисла в руках рахитика. Ульрих набросил неожиданно тяжёлый кунтуш Ольгерда Канарейке на плечи, под полами стало не видно её рук.       Эльфке просто невозможно повезло с тем, что рахитик был накачан фисштехом так, что не заметил этого, продолжая тянуть её за волосы. Ульрих отошёл на несколько шагов в сторону, опустил меч чуть ниже.       – А вас нет причин хранить верность вашему заказчику, так? – спросил Ольгерд.       – Если сговоримся о цене.       – Как насчёт ваших сучьих жизней?! – воскликнула Адель, выйдя из темноты. Она поравнялась с атаманом, остановилась, почёсывая бедро кортиком с витой ручкой. Ольгерд коротко взглянул на неё, взглядом указал на Ульриха. Тот напрягся, рахитик ещё раз дёрнул Канарейку, оттащил ещё за собой на пару метров:       – Этот сучёныш время тянул!       Адель тут же бросилась на Ульриха, засверкали клинки. По тому, как рыцарь всё время стоял корпусом к противнику, а не боком, пытался пятиться, было видно, что он привык драться с огромным щитом, которого сейчас поблизости не оказалось. Он был силён, но без щита – не так, Адель в целом – недурна, но ей всё же требовалась помощь.       Атаман тем временем медленно и вальяжно направился к откинутой в сторону карабеле. Рахитик обмер, неосознанно нажимая на меч. По шее Канарейки потекла струйка крови.       Ольгерд поднял с пола пещеры оружие, вытер лезвие о штанину.       – Ещё шаг, и я убью её!       – Только посмей! – выкрикнул Ульрих, отвлёкшись от схватки с Адель. Она не упустила момент и полоснула его по руке.       – Он не убьёт меня, Ольгерд.       Канарейка даже точно не знала, кого она пытается в этом убедить – себя, Ольгерда или рахитика.       – Я слишком дорого стою, – прохрипела она. «Пленитель» тряхнул эльфку и прошипел какое-то ругательство.       Атаман слегка улыбнулся. Или так упал свет, и Канарейке это показалось? В любом случае Ольгерд медленно зашагал в сторону рахитика. В глазах его плясали не черти – сами демоны. Эльфка почувствовала, как рахитик мелко задрожал.       – Не… не подходи…       Горе-рыцарь наконец оторвал лезвие меча от горла Канарейки, выставил его перед собой на вытянутой руке. Атаман медленно подошёл к кончику лезвия. Рахитик попытался замахнуться мечом, но Ольгерд поймал лезвие рукой, крепко схватил, не давая рахитику вырвать его. Вдруг атаман отпустил его, и рахитик, полностью уверенный в своей победе, выкрутил меч и вонзил его прямо в сердце Ольгерда.       Он медленно опустил голову к ране, взглянул на неё и совершенно жутко улыбнулся рахитику, делая шаг вперёд, глубже насаживая себя на лезвие меча.       – Что... Какого…       Рахитик затрясся всем телом, перестал удерживать эльфку, схватившись за лезвие двумя руками. Освободившись, Канарейка ловко и быстро продела руки в рукава кунтуша, выхватила уже давно нащупанный ею на подкладке нож и чистым ловким движением полоснула горло рахитика. Он отпустил меч, попытался вдохнуть, хватаясь за горло, и рухнул на пол. Рядом на колени упала Канарейка.       Ольгерд вытащил у себя из груди меч, подпрыгнул к Ульриху со спины и одним мощным ударом снёс ему голову. Адель раскатисто захохотала, утирая с лица кровь рыцаря Пылающей Розы.       Бой на входе тоже стих. В пещеру вбежали Геральт, Эльза и детина с татуировками.       – Где Бертольд и Алес? – жёстко спросил атаман.       – Берту грудь полоснули, Алес его латает, – ответила Эльза.       Ведьмак молча пошёл осматривать тела лежащих рыцарей.       Ольгерд подошёл к Канарейке. Она сидела на полу, закрыв лицо ладонью.       – Врач нужен? – спросил атаман, садясь перед ней на корточки.       Эльфка подняла взгляд, изо всех сил стараясь не расплакаться перед ним.       – Да, – кивнула она. – Врач-женщина… – Крупные слёзы потекли из глаз убийцы, плечи судорожно задрожали.       Ольгерд отвёл её маленькую руку от лица своей большой ладонью. Рука эльфки дрожала. Он прищурился, попытался в темноте разглядеть её зрачки.       – Фисштех, – максимально отстранённо проронил ведьмак, смахивая со стола какие-то железные коробочки. Они с оглушительным грохотом посыпались на пол. Геральт чувствовал отвратительную смесь грязных запахов, в слабом свете факела мог разглядеть такое измождённое всего за неполных трое суток лицо и тело эльфки.       – Сама можешь идти?       Канарейка молча помотала головой.       Ольгерд так же молча подхватил её на руки, зашагал к выходу. «Кабаны» последовали за ним. Ведьмак обмолвился, что поищет здесь наводки на заказчика Канарейки, а потом сожжёт это место к демонам. Детина с татуировкой русалки подставил плечо Бертольду, помог ему идти. Лекарь суетился вокруг, предлагал помощь. Эльфка не реагировала на него, а Ольгерд отмахивался и не отвечал на вопросы.       Всё было так естественно, казалось закономерным и нормальным. Будто так и должно было случиться, атаман должен был спасти эльфку, нести её на руках и слышать запах её волос.       Канарейка закрыла глаза, обессилев. От Ольгерда пахло перцем и сладким табаком. Было тепло и нестрашно в первый раз за несколько дней.       А Канарейка оказалась приятно тяжёлой, тихо и глубоко дышала, заснув.