Игра Канарейки

Зло перестало быть хаотичным. Перестало быть слепой и стихийной силой… Сегодня Зло правит законами – ибо законы служат ему. Оно действует в соответствии с заключёнными мирными договорами, поскольку о нём, Зле, подумали, заключая эти договоры. Геральт из Ривии

      Было это, кажется, в месяц Бирке того года. Канарейка толком и не помнила этого вечера, потому что обильно заливала свою очередную сердечную драму краснолюдским спиртом. Драма, впрочем, была весьма посредственной, не имела ни средних, ни даже малых масштабов, а просто служила поводом для качественной пьянки. В Новиграде в то время была только одна корчма, в которой на нелюдей не косились с опаской и презрением и прямо за стойкой не грозили сдать страже.       «Хамелеон».       Напротив Канарейки сидел её недавний знакомец – мужчина со смоляными глазами и какой-то жутковатой холодной улыбкой.       Пару месяцев назад эльфка ехала ночью по тракту в сторону Новиграда и заметила неподвижную фигуру на обочине. Мужчина оказался вежлив, галантно попросил взять его с собой, мол, его лошадь и все пожитки украли. Канарейка согласилась.       Попутчик оказался немного странным. Иногда он вычурно говорил с незнакомым лающим акцентом, доставал откуда-то еду и мог целые дни проводить в седле. Эльфка решила для себя, что он – неумело скрывающийся чародей, и почувствовала к нему солидарность: в то время как раз в разгаре были гонения Радовида Свирепого, магики и нелюди украшали большинство частоколов в округе.       Он оказался умным, хоть и немного чудным, собеседником, знал много историй и был полезен в пути. Вместе они путешествовали с месяц, потом Канарейке предложили чрезвычайно выгодный контракт, и ей пришлось сбросить своего спутника с хвоста.       Снова они встретились только в середине Бирке, за одним из столиков в недавно открывшемся «Хамелеоне».       – Что, Грегор, как жизнь?       – Гюнтер, – терпеливо поправил мужчина.       – Да, точно. – Канарейка сделала обильный глоток прямо из бутылки. – Как твои зеркала, продаются?       – Сейчас не сезон, – проговорил Гюнтер, сложил голову на руки и чему-то улыбнулся.       – Ясно… – Канарейка повела головой, её взгляд на несколько секунд провалился в пространство перед собой. Она была как раз в том состоянии, в котором ты ещё способен почти связно и очень много говорить, но уже не вполне контролируешь своё тело.       Эльфка наклонилась вперёд, глотнула ещё, доверительно зашептала мужчине:       – Вот, Грегор, знаешь ли ты, почему я сейчас так надираюсь?       Гюнтер качнул головой.       В «Хамелеон» зашла девушка с пепельными полосами и уродливым шрамом на щеке . Рыжий краснолюд, сидевший у стойки, спрыгнул с табурета и повёл гостью на второй этаж, оглядываясь и негромко что-то говоря.       Гюнтер проводил их взглядом, вернулся к Канарейке.       – Не знаю.       – Всё ты, чёрт, знаешь…       Господин Зеркало выпрямился, внимательно посмотрел на эльфку.       Канарейка несколько минут молчала, задумчиво разглядывала музыканта, натужно колотящего по струнам. Очень странно, но при такой манере игры у него всё равно получалась очень даже пристойная, красивая мелодия. Вообще, народ здесь был не по временам беспечен и приветлив, словно бы не наседали сейчас на Новиград с одной стороны нильфы, а с другой – горстка выживших в бойне бешеных северных королей. Которые и между собой при этом не забыли перегрызться.       – Никогда, – вдруг сказала Канарейка. – Никогда не спи с «белками» .       Гюнтер с почти дружеским участием слушал её исповедь.       – Вот вроде зовутся белками, а мрут как мухи. Так и назвались бы мухами. Жужжат что-то о свободе, заразу всякую разносят… Вот он даже не рядовым был. Командиром. Смеялся над смертью, говорил, что бессмертный. В первую нашу встречу даже прово… провоци… это… вал. Чтобы я напала. Ты слушаешь, Грегор?       – Слушаю.       – А я ведь что. Любила я его что ли? Утром сегодня один из его отряда догнал, сказал, что вот, под таким деревом он теперь навсегда лежит. А я всё сижу тут. Пью. Вот пила бы я, если любила бы?       Гюнтер едва заметно улыбнулся, наклонил голову. Хотел что-то сказать, но Канарейка остановила его жестом:       – А я скажу. Нет. Я бы сейчас со всех ног к тому дереву летела. А я тут. Уже даже и не помню, какой он по счёту…       Эльфка легла на руки, сложенные на столе, почти мечтательно протянула:       – А так хорошо было бы наконец влюбиться. Знаешь, так, чтоб истинная любовь, как в сказках. В кого-то умного, сильного и не такого смертного…       Человек-Зеркало сцепил пальцы в замок, положил на них подбородок.       – Я ведь иногда исполняю желания.       Канарейка помотала головой, глотнула из бутылки, подпёрла голову рукой. Глаза закрывались.       – Ты что это, джин?       – Нет. Я заключаю с людьми сделки. Товарно-рыночные отношения: я им, они – мне.       – Странный ты. Даже для чародея.       – Не всё ли равно, кто я? Я могу помочь тебе.       Канарейка прыснула, замахала перед собой руками.       – После этого обычно просят душу или заключают в вечное рабство. Мне такое не надо.       Гюнтер рассмеялся смехом, похожим скорее на удары палкой по чугунному горшку.       – А ты мне нравишься. Хорошо, давай по-другому. Я делаю тебе одолжение. Подсказываю. Направляю, а не приношу на блюдечке. А потом ты делаешь одолжение мне. Ничего сложного, да и так довольно сложно забрать душу, верно?       Пол-литра спирта делали принятие решений простым и быстрым. Желание по этой же причине казалось важным и нужным, требующим сиюминутного исполнения.       – Я согласна. Скажи, часто у тебя просят подобное?       Господин Зеркало внимательно посмотрел её в глаза, сказал серьёзно:       – Нет, в основном просят богатства или вечной жизни. Твоё желание будет посложнее устроить.       С этими словами Гюнтер привстал, через стол потянулся к эльфке и положил ладонь ей на ключицу. Канарейка не успела возмутиться, как всё её тело пронзила острая боль. Словно тысяча стрел одновременно вонзилась в неё. Все хмель и спесь мгновенно куда-то делись, исчезла и она сама, осталась только эта невыносимая боль. Канарейка не могла даже закричать, привлечь к себе внимание, попросить помощи. Она как будто забыла, как говорить.       Гюнтер отпустил её, сел на лавку. Эльфка рухнула на столешницу. Из её глаз текли слёзы, не было сил ничего сказать. С усилием она приподнялась, взглянула на свою ключицу. Из-под рубахи виделся свежий багровый шрам в форме каких-то незнакомых эльфке букв.       – Это на память. Чтобы не забыла, что с тебя одолжение.       Только теперь Канарейка осознала, как она вляпалась. Захотелось отрезать себе язык, большинство проблем – из-за него.       – И что, когда же ждать действий от тебя? – прохрипела она.       Гюнтер улыбнулся. Так не улыбаются люди. Конечно, он – не человек. Не чародей. Не нелюдь. Какая-то очередная тварь, оставшаяся после Сопряжения Сфер? Тоже не очень похоже.       Кто же он?!       – Нужно подождать. Ты ведь не сказала, когда ты хочешь истинной любви?       Только что началась какая-то игра. Явно нехорошая, недобрая и вряд ли со счастливым концом. Канарейка понимала это уже тогда. Но что она могла поделать, если она сама – лишь фигура на доске?       Смешать О’Диму карты. Во что бы то ни стало. Такие истории не заканчиваются хорошо.       Солнце стояло в зените. Лошадь была вся в мыле и тяжело дышала, чувствовалось, что ещё чуть-чуть, и она рухнет в ближайший кустарник.       Биттергельд вцепился в седло, надеясь не упасть, и боролся с сонливостью. В Оксенфурт он доехал на телеге какого-то купца с условием, что гном будет править. Купец под утро был свеж и бодр, выспавшись в сене, а вот Биттергельд за ночь даже не сомкнул глаз.       Канарейка тоже уже давно не спала – больше суток, но сон был последним, о чём ей сейчас стоило беспокоиться.       – Ты помнишь, где дальше надо свернуть? – спросила эльфка.       – Ты видишь у меня где-то карту? – заворчал гном. – Я вообще сторонюсь трактов. И тебе бы советовал.       – Если ты про местных скоя’таэлей, то их сейчас мало. Большинство ушло в Аэдирн.       – Опять своё эльфячье царство строить? Срать мне на «белок» . А вот то, что нас могут приять за «белок»…       – Плевать, – бросила эльфка. – И не гунди. Забыл, с кем едешь?       – Ты не храбрись, ушастая. Ладно, срать. Сейчас бы только лечь на что-то чуть мягче камня и не напоминающее этого сраного коня. Меня уже от него тошнит.       Ещё с час они болтались по округе, спрашивая у редких путников, где находится корчма. Абсолютно все, кто им встречался, показывали в противоположные стороны, клялись пророком Лебедой или Мелитэле, что «На распутье» находится именно там.       Так могло бы продолжаться ещё долго, если бы Биттергельд не заметил на горизонте столбик дыма.       В полдень гном злобно пнул дверь корчмы ногой.       Хозяйка, немолодая кметка с маленьким блестящим лицом, нахмурилась и выкрикнула из-за стойки:       – Нелюди платят вперёд!       – С чего бы это? – завёлся Биттергельд.       – Хрен вас знает. Может, вы пришли нажраться и поспать, а потом ночью сбежите из окна.       – А ты неплохую идею мне сейчас подала, хозяйка, – оскалился гном.       Конечно, он никогда бы так не сделал. И не дал бы Канарейке, если бы у неё в голове родилась такая дурная мысль. Но единственное, что Биттергельд любил больше сквернословия – перепалки с людьми. Конечно, это редко шло на пользу его карьере – гном уже несколько лет работал в банке Вивальди, и ни один скандал за эти годы не обходился без его участия.       – А что, люди так не делают? – холодно спросила Канарейка.       Хозяйка замялась.       – Делают… Но вы выглядите подозрительнее. Воры так выглядят.       Биттергельд уже готов был распалиться матерным экспромтом, сложной многоэтажной конструкцией, но Канарейка положила руку ему на плечо и вытащила из кармана кошель.       – Нам нужна комната. Сколько?       – Де… Двадцать крон.       – Сколько?! – переспросил гном.       – Пятнадцать, – выдохнула хозяйка.       Канарейка отсчитала монеты и высыпала их на стол. Хозяйка показала им самую убогую и маленькую комнату в пристройке. И Биттергельд бы снова закатил скандал, но устал настолько, что, как только голова его коснулась перины, он заснул.       Эльфка опустилась на другую перину. Нога снова болела, колено будто бы пульсировало. К тому же отчего-то разболелся живот и ныла от долгой езды верхом задница. У Канарейки было ощущение, что у неё сейчас нет частей тела, которые не болят. Хотелось спать, но боль мешала, эльфка думала об Ольгерде, прокручивала в голове его настойчивые поцелуи и пыталась найти ответ на вопрос – делал ли он всё это только для того, чтобы убедиться в её сговоре с О’Димом?       На улице громко разговаривали кметы, из корчмы доносился стук кружек и посуды, пахло дымом и горелым. Ещё с час помучав себя мыслями и догадками, Канарейка всё-таки заснула.