Любовь смеётся над рассудком. И в этом её притягательная сила и прелесть. Фрингилья Виго
Спала Канарейка беспокойно, то и дело просыпалась, ворочалась и комкала расстеленный под собой плащ. В конце концов ей надоело, она встала и подошла к окну. Уже вечерело, воздух стал по-вечернему прохладным и мягким. Биттергельд ещё спал. Хотелось или напиться, или разрыдаться. Эльфка всё никак не могла выбрать между этими двумя удовольствиями, в итоге взяла лютню и направилась к корчме. Народу было немного. В дальнем углу сидели друг на против друга и негромко о чём-то говорили мужчина и женщина в капюшонах, двое кметов перебрасывались костями, методично напивался возле стойки усатый татуированный детина, а хозяйка в центре зала возила по полу веником. Не самая благодарная публика. И всё равно. Денег было в достатке, просто хотелось петь. Канарейка остановилась посредине зала, прислонилась к столбу и провела по струнам лютни. Лёгкая неторопливая мелодия сорвалась из-под её пальцев, всё в корчме внезапно утихло и прислушалось к звукам, которые были здесь непривычны и редки. Как можно было понять из названия, «На распутье» находилась на пересечении нескольких оживлённых трактов, ведущих к столицам. Все путники были смертельно уставшими и нуждались только в ночлеге и харчах – чтобы утром снова отправиться в путь. Музыки никто не жаждал. И плевать. Канарейка запела:Закат раскинулся крестом поверх долин вершины грёз; Ты травы завязал узлом и вплёл в них прядь моих волос. Ты слал в чужие сны то сумасшедшее видение страны, Где дни светлы от света звёзд.
Мужчина режущим жестом закончил разговор со своей собеседницей, развернулся на лавке к Канарейке. Он откинул капюшон и плотоядно улыбнулся. Эльф. На месте его правого глаза зияла пустая глазница, рассечённая чёрным уродливым шрамом. Канарейка играла, смотрела на эльфа с красивыми прямыми чертами лица, обтёсанными ветром.Господином Горных Дорог назову тебя; Кто сказал, что холоден снег? Перевал пройду и порог, перепутие, Перекрестье каменных рек.
Эльф потянулся за пазуху за чем-то, на его шее мелькнула скоя'таэльская татуировка. Он достал изящную и вообще как-то не вяжущуюся с его внешним видом флейту, стал деликатно и негромко подыгрывать.Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово "страх". О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах, Что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой На грани ясного утра?
Спутница эльфа, женщина, тоже опустила капюшон. Она обладала какой-то странной угловатой красотой, обычно свойственной эльфским чародейкам. Но она была человеком, а человеческая магичка обязательно исправила бы в себе недостатки внешности, как, например, крупноватый нос и шрам на шее.Господином Горных Дорог назову тебя, облака Кружат стаей перед грозой. Наша кровь уходит в песок, позабудь её, и она Прорастёт тугою лозой.
Эльф окончательно втянулся в ритм и мотив, играл с явно читающимся удовольствием, черты его лица словно сгладились и стали мягче. Губы растянулись в полуулыбке. Его спутница смотрела на эльфа с нежностью, которая каким-то куполом обволакивала их обоих. Канарейке даже стало завидно. Было видно, что эти двое прошли через многое и теперь словно остались на тихой поляне посреди леса. Хотела бы Канарейка найти такую поляну для себя.Я хотела остаться с тобой, Я уже успела посметь. Пахнет снегом прозрачная боль – То ли даль, то ли высь, то ли смерть...
Канарейка закончила играть, заглушила струны. Эльф снова ощетинился, как будто издевательски два раза хлопнул в ладоши, положил флейту на стол перед собой и глотнул из фляги. Канарейка стала просто наигрывать разные мелодии. Она так отдыхала. Одноглазый эльф и его спутница переговаривались о чём-то, иногда бросали на певицу быстрые взгляды, словно они были с ней знакомы, но всё никак не решались заговорить. Через какое-то время спустился Биттергельд, голодный как медведь после спячки. Шлёпнул по стойке горстью монет, потребовал три миски чего-то горячего и наваристого. Канарейка тут же поняла, как она сама голодна, закончила играть и хотела уже двинутся к столу, за который сел гном, как одноглазый махнул рукой, подзывая её. Канарейка нехотя подошла к столу, спутница эльфа улыбнулась. – *Ceadmil, sor’ca, – сказал одноглазый. – Cead, – буркнула Канарейка. – Aeen esseath a scoia'tael? – спросил одноглазый с таким видом, будто окажись эльфка «белкой», он сразу бы отдал ей какой-нибудь приказ. Тут же вскрыть себе вены. Спрыгнуть с крыши. Даже когда он сидел в корчме в такой глуши, прятал татуировки и шрамы под простецкой рубахой, его сдавала выправка. Прямая спина, надменный взгляд, резкие быстрые движения рук. – Neen, – улыбнулась Канарейка. Под взглядом единственного глаза эльфа ей казалось, что она сейчас загорится на месте. – Просто бард? – эльф внезапно перешёл на Общий. Канарейка судорожно перебирала в голове неопределённые ответы, хотела уже раскрыть рот, как сбоку раздался картавый бас Биттергельда: – А вы, значится, кто такие будете? – Я – Клотильда, это – Матеуш, – с каким-то странным незнакомым акцентом сказала спутница эльфа, улыбнулась. Он сам же скривился на мгновение, бросил в женщину вопросительный взгляд, но всё же удержал мраморную маску на лице. – Эльф, которого зовут Матеуш? – Биттергельд скрестил руки на груди. – Оставь, Чеслав, – обратилась к гному Канарейка. – С чего бы им врать нам? Битергельд-Чеслав прыснул. У людей абсолютно дурацкие имена. – Ты очень красиво играешь. Это флейта? – обратилась Канарейка к Матеушу. Эльф сдержанно кивнул. Клотильда раскатисто и заразительно рассмеялась. – Он такой скромняга. Канарейка ещё раз оглядела этого «скромнягу». Он имел пугающий вид, и дело было даже не в пустой глазнице. Не только в ней. Матеуш заметил, что эльфка смотрит на него, опустил на глаз повязку со лба, освобождая заправленные под неё длинные, до плеч, почти чёрные волосы. – Вам на этот стол? – сварливо спросила хозяйка. В её руках были три ароматных горшочка с похлёбкой, а в глазах – презрение к собравшейся компании. Клотильда кивнула хозяйке, обратилась к Битергельду и Канарейке: – Поешьте с нами. Мы так давно не сидели ни с кем за столом. – Женщина выдержала паузу, бросила на эльфа выразительный взгляд. – Вообще за столом. Биттергельд без лишних слов опустился на скамью рядом с Матеушем, Канарейка подсела ко Клотильде. – А что же вы это, по лесам скакали? – спросил гном, но как только перед ним опустился горшочек с похлёбкой, отвлёкся и всем своим существом отдался еде. – Мы бежали. – Женщина выдержала паузу, словно ожидая от окружающих реакции. Дождалась только от собственного спутника – тот впился ногтями в край стола. – От охотников за колдуньями. Знаете, дело в том, что я – магичка. – Ты дурная beanna, bloede dh’oine, а не магичка, – прошипел Матеуш. – Будешь на каждом углу об этом орать? Клотильда прямо посмотрела в глаза эльфу, спокойно проговорила: – Думаю, самая страшная тайна за этим столом всё-таки не у меня. – Так вы – магичка? – неловко спросила Канарейка, вертя ложку в руках. Хотелось есть, и похлёбка в горшочке выглядела вполне прилично, но при мысли о еде отчего-то начинало подташнивать. – Ну, не в обычном смысле слова. Аретуз я не заканчивала, могу немного врачевать, если получится… – Это как раз то, что нужно! Вы мне поможете? Я заплачу. У меня есть деньги. – А что с тобой? – мягко спросила Клотильда. – Колено повредила… – протянула Канарейка. У неё не было никакого желания посвящать сидящих за столом в свои недавние приключения. – Ходить почти не могу. И… надо проверить, не понесла ли я дитя. – Птичье гузно! – Гном от удивления чуть не подавился, закашлялся. – Ты где умудрилась, ушастая?! – С лестницы упала, – глупо отмазалась Канарейка, пялясь на столешницу. – Прямо на мужика? – усмехнулся эльф. Канарейка холодно посмотрела на него. Матеуш скрестил руки на груди, по-птичьи наклонил голову. – Езжай в Аэдирн, – вдруг сказал он. – Там нет таких, – эльф прочистил горло, – лестниц. В Вергене сейчас спокойно, если обратишься к Деве Саскии, она даст тебе убежище и работу. Клотильда еле заметно покачала головой, Биттергельд нахмурился. – С чего бы это она меня примет? – спросила Канарейка. Не то, чтобы она правда собиралась ехать в Верген. Она слышала о событиях, произошедших там около двух лет назад. Слышала, что теперь там оплот нелюдей, город, наполненный терпимостью и радужным счастьем. Дескать, люди там живут в мире и согласии с нелюдями, и никакие расовые гонения никому даже в голову не приходят. Интересно, а лошади там срут цветами? – Я могу тебе помочь, – спокойно ответил эльф. – С чего бы? – Ты – Aen Seidhe. – Впервые кто-то вроде тебя называет меня так. Обычно вы не жалуете осёдлых эльфов, Матеуш. Продолжать маскарад уже не было совершенно никакого смысла. Канарейка думала, что знала о своём собеседнике всё. Он, без сомнения, бывший скоя’таэль, скорее всего сбежавший из своего отряда. Это довольно странно, учитывая, что он совсем не похож на раскаявшегося или передумавшего. Но всё же он путешествует в компании чародейки, человека. А может быть, она и есть причина его побега? Канарейка как будто наяву видела, как гордый одноглазый эльф хватает за руку свою возлюбленную dh’oine, холодно оглядывает своих братьев и сестёр из отряда и гордо удаляется, хлопнув дверью. Откуда в лесу дверь? Неважно. Знала бы она, как ошибалась. – А ты – осёдлый эльф? – спросил Матеуш, гипнотизируя Канарейку карим глазом. – Я бард. Матеуш ухмыльнулся. Клотильда и Биттергельд молча наблюдали за словесной схваткой эльфов. – А шрамов у тебя не меньше, чем у меня. Не с конкурентами же ты воюешь. Я видел бардов. С одним мне даже не посчастливилось познакомиться. Ты прекрасно поёшь. Ach esseath n'ess taedh. – Война с нильфами только закончилась. Я почти всю жизнь живу в Редании, а Радовид не жалует тех, кто не пашет землю и имеет заострённые уши. – Я в курсе. Матеуш достал из-за пазухи длинную курительную трубку из красного дерева. В бледном свете свечей еле различались искусно вырезанные на ней эльфские узоры. Трубку эльф держал на какой-то странный манер, перед собой, в согнутой в локте руке. Ольгерд держал трубку почти так же, похожим взглядом смотрел через вырывающиеся изо рта облака дыма. Только табак у эльфа был жутко крепкий и горький, щекотал ноздри и заставлял слезиться глаза. Клотильде, впрочем, судя по выражению её лица, нравился запах этого табака. Может, дело было и не в табаке. – Ты борешься за свою жизнь. Не корчишь из себя полотёрку или пастушку. – Ты ошибаешься. Корчу. Эльф затянулся, внимательно глядя на эльфку. – И не вижу в этом ничего плохого. Я не готова жертвовать своей жизнью во имя каких-то туманных идей. Матеуш оскалился как дикий волк. Настоящий скоя’таэль. Рука Клотильды легла поверх его подрагивающего кулака. И эльф сразу почувствовал, как он устал. А ещё спокойствие. Холодное, блестящее, как стеклянный шарик, перекатывающийся в руке. – Мне нужно подготовить кое-что для того, чтобы тебя осмотреть. Клотильде на вид было не больше тридцати, но сейчас она казалась мудро-спокойной, умиротворяющей. Её голос мелодично переливался, убаюкивал. – Чеслав, ты поможешь мне? Гном не сразу понял, что обращаются к нему, как-то потерянно оглянулся на эльфа, нахмурился. Чародейка встала. – Думаю, милсдарям революционерам есть о чём поговорить. Если только они не перебьют друг друга. – Хотел бы я на это посмотреть, – улыбнулся гном и залпом допил бульон, оставшийся на дне горшочка. Он вскочил со скамьи и последовал за Клотильдой – она определённо его очаровала. – Необычно видеть скоя’таэля в обществе человеческой женщины. Матеуш постучал трубкой по столешнице. – От этой попробуй отвяжись, – небрежно бросил он. – Не похоже, чтобы её общество тебе не нравилось. – Это dh’oine. Но моя. И с ней всё несколько сложнее… – Эльф замолчал, задумался о чём-то. С минуту оба молчали. – Поэтому ты ушёл от «белок»? Матеуш, который, конечно, сроду никаким Матеушем не был, покрутил головой, словно разминая шею. – Почему бы я должен тебе рассказать? – А почему нет? Мне интересно, а мы с тобой больше никогда друг друга не встретим, не узнаем настоящих имён. Эльф покачал головой. Он смотрел на трубку, которую вертел в руках. – Я не буду тебе ничего рассказывать, taedh. – Последнее слово он произнёс почти с издёвкой. – Мы не враги. Но и не друзья. – Ты хочешь уехать со своей чародейкой далеко и жить там долго и счастливо? Вообще-то сначала Канарейка хотела спросить это с сарказмом. Но в последний момент она одёрнула себя. Разве она сама бы так не хотела? Матеуш хохотнул. Эльфка подняла на него взгляд. Он правда улыбался, но как-то устало. – Нам не дадут жить долго. А счастливо мы не сможем. Мы не герои сказок. – А как же? Терпимо и пока не убьют? Эльф сложил руки на стол, посерьёзнел. – Ты когда-нибудь думала, что в следующую секунду ты умрёшь? Канарейка медленно кивнула. – Тогда солнце светит ярче, птицы поют громче, а то, что любишь, ты любишь всем собой. Матеуш умолк, Канарейке было нечего сказать. Они сидели молча за столом, эльфка принялась за еду, а эльф время от времени хлебал из своей фляги. Через четверть часа чародейка позвала Канарейку наверх.