Игра Канарейки

Жизнь отличается от банковского дела тем, что ей знакомы долги, которые можно заплатить, только задолжав другим. Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой

      Биттергельд стоял в стороне, возле самого входа в сад и наблюдал за Кариной. Она говорила спокойно, но её лицо то и дело расцветало улыбкой, эльфка всплёскивала руками, внезапно серьёзнела и наклоняла голову, внимательно слушая ответ. Её собеседник сидел на земле в густой тени у ног осыпающейся статуи, отвечал тихо и почти не двигался.       Должно быть, это и был тот самый атаман, который захватил мысли и существо Карины. Биттергельду очень хотелось посмотреть на него, пнуть или плюнуть в лицо, пока есть возможность – заранее , так сказать. Он слишком хорошо знал, чем заканчиваются для Канарейки подобные истории. Кроме всего прочего этот фон Эверек был человеком, что совсем не играло ему на пользу.       Наконец атаман встал с земли, небрежно отряхнул полу кунтуша. Что-то коротко сказал эльфке и направился к небольшому дому, вокруг которого и разросся этот странный и чудесный сад. Канарейка махнула рукой Биттергельду, он поплёлся за ними.       Эльфка рассказала Ольгерду про «одолжение» для О’Дима, про то, что теперь она должна вместе с ведьмаком исполнить его третье желание. Атаман сухо сказал, что его невозможно исполнить и позвал Канарейку в дом.       Ольгерд не мог понять, зачем Гюнтер затеял эту игру. Чего он добивался? Как так складывалось, что Канарейка всё никак не могла уехать, что она всё время возвращалась?       Атаман сам прогнал её. Прогнал, только увидев на ней печать О’Дима. А стоило бы ещё раньше – когда она только стала заикаться о своих чувствах к нему. У Ольгерда в груди застыло каменное сердце. Он никогда не сможет ответить на её любовь, вернуть ей и половину того, что она испытывает к нему. Он говорил ей, она это знала, но стоило ли рассчитывать на голову, забитую любовью? Он и сам, помнится, наделал бед только с любовью в башке.       Ольгерд не хотел делать Канарейке больно. Теперь, когда эта мысль сформировалась в его мозгу, он скривился. Ужасно патетично, жутко и жалко одновременно. Как и всё, что происходило в его жизни последние полсотни лет.       Атаман приоткрыл дверь: изнутри на него тут же обрушился перегар, дым, запах дешёвого табака и крики «кабанов». Канарейка несмело заглянула внутрь через плечо Ольгерда. Послышался нестройный радостный возглас вольной реданской компании, которая, конечно, уже была в курсе всего.       Атаман плыл через зал, глядя перед собой. «Кабаны» невольно утихали, когда он проходил мимо. А сразу за ним шла растерянная эльфка, которой компания радовалась бурно и шумно. Канарейка ловила пьяные и почти искренние улыбки, вскрики и хлопки по спине.       Биттергельд зашёл в дом вслед за ними. В зале сидело десятка два людей с чубами или лысинами, с ног до головы покрытых татуировками, обильно вливающих в себя алкогольные напитки всех сортов и крепостей. Гном невольно скривился. Он не был ксенофобом, но доверием к людям не страдал, а к подобным головорезам – и подавно. К тому же душная вонь краснолюдского спирта, стоявшая в доме, просто сдавливала горло.       У Канарейки просто настоящий дар находить себе ебанутых мужиков.       Эльфка махнула ему рукой из-за двери дальней комнаты.       Биттергельд тряхнул головой, поправил колпачок и, нацепив на лицо выражение полного отвращения, быстро пересёк зал.       Комната Ольгерда единственным длинным, почти во всю стену, окном выходила в сад. На грубой деревянной кровати в углу лежали стопки книг, на пыльной столешнице возвышался пустой графин. Стену подпирала покосившаяся лавка, по углам стояла ещё парочка стульев. Один из них атаман развернул и сел верхом, сложив руки на спинку.       – Ты вляпалась в самое зловонное дерьмо, которое только можно найти.       Канарейка молча опустилась на лавку у стены, выдохнула.       – Дерьмовое дерьмо.       Биттергельд зашёл в комнату, пнул дверь, чтобы та захлопнулась. Наградил Ольгерда тяжёлым взглядом, осмотрел комнату и остался стоять у стены.       – Представишь меня своему спутнику? – спросил атаман.       – Биттергельд Баумгартен, – сквозь зубы выдавил гном.       – А моё имя – Ольгерд фон Эверек. Откуда ты родом, гном? – спросил атаман. Он видел представителя одной из древнейших рас Континента второй раз в жизни. При этом первый знакомый представитель обычно спокойной и даже затворнической расы попытался убить атамана во сне. Гномы вообще встречались очень редко, в основном жили в горном массиве Махакам или в горах Тир Тохаир.       – Из жопы твоей мамаши, – буркнул Биттергельд.       – Совершенно уверен, что из жопы моей мамаши вышли только я и мой брат. Что-то не припомню, чтобы был кто-то ещё.       – Это ты меня уел так, да?       Канарейка выразительно посмотрела сначала на гнома, потом на атамана.       Как дети малые. Ещё бы подрались здесь.       Хотя нет, лучше не надо.       – Ты мне не нравишься, Ольгред фон Эверек.       Атаман пропустил мимо ушей слова Битергельда, обратился к эльфке:       – Ведьмак ушёл пару дней назад, даже перед тем, как ушла ты. Догонишь его?       – О’Дим сказал, что Геральт меня ждёт. Я не очень хотела вдаваться в подробности.       – С этим чёртом только так и надо. Вдаваться в подробности.       Биттергельд не знал, о каком «чёрте» они говорят. По правде говоря, и не сильно хотел знать, раз уж на то пошло. Если Канарейка не рассказала ему об этом О’Диме сама, значит гному правда лучше было бы и не слышать его имени.       – Я буду искать нильфа, который нанял Орден.       – Хочешь его убить? – атаман достал из кармана кунтуша трубку.       – Хочу его найти.       – А убивать? Он хотел тебя убить.       Канарейка нахмурилась.       – На твоём месте, ушастая, я бы отрезал ему яйца, а потом заставил бы его их сожрать, – сказал гном.       Ольгред наклонил голову, кивнул. На его лице появилась ухмылка.       – Но я не на твоём месте, – как-то поспешно добавил Биттергельд.       – Может быть, я вообще его не найду.       – Я найду, – отрезал гном.       Взгляды Биттергельда и Ольгерда встретились. Из комнаты вдруг будто выкачали весь воздух.       – Канарейка, не могла бы ты сходить за вином? – спросил Ольгерд. – В погребе осталось чудесное вино, кажется, из Туссента.       – Я не пью, – сказал гном, не отрывая взгляда от глаз атамана.       – Для господина Баумгартена можешь взять воды.       – Вода отлично подойдёт.       Канарейка неохотно встала, окинула взглядом «дуэлянтов», направилась к двери. Понятное дело, они хотели её выпроводить. О чём эти двое собирались говорить, эльфке было вполне очевидно. Они перекинутся парой оскорблений, после чего Биттрегельд заявит, что Ольгерд сволочь и ублюдок, ведь так и выходило по неполному рассказу эльфки. На это атаман ответит что-то едкое про нелюдей в целом и про Биттергельда в частности, но драки так и не состоится. В конце концов они единодушно перейдут на тему того похищения, нильфа и Ордена Пылающей Розы.       Как только за Канарейкой закрылась дверь, весь зал будто взорвался криками, смехом и стуком деревянных чарок о столешницы. Ольгерд и Биттергельд наконец расцепили взгляды, принялись упорно смотреть в разные углы комнаты. Атаман закурил.       – И чем ты её взял, рыжий хер? – спокойно спросил гном. Весь яд он уже истратил и теперь будто бы устал.       – А ты ей в папочки нанялся?       Биттрегельд прыснул.       – Её папочка был тем ещё психом и не стал бы с тобой разговаривать. Просто проткнул бы тебя мечом, а потом повесил бы твою голову где-нибудь над входной дверью.       Ольгерд выпустил облачко дыма.       – Но он ведь мёртв, так? Ты пытаешься пугать меня мертвецом?       – Я не пытаюсь тебя пугать. Но в этом смысле Карина полная дура. Вечно она таскается за всякими шелудивыми псами.       – Так значит я – шелудивый пёс? – спросил Ольгерд. Он не злился на гнома и даже на то, что тот так щедро и с лёгкой руки оскорблял его. Атаману было просто-напросто интересно, что этот Биттрегельд скажет ему.       Канарейка в отличие от Ольгерда не жила в безвоздушном пространстве, не превращала во врага всякого встретившегося на дороге или косо взглянувшего в её сторону. Она обросла какой-никакой семьёй, друзьями и знакомыми. Ольгерд же бродил по мокрым лесам от одной корчмы к другой, где ещё несколько дней просто пил или глядел в книгу.       – А вот не знаю. Играешь с ней, гонишь, а потом так радушно встречаешь.       Атаман наклонил голову, выдохнул дым.       – Я – гостеприимный хозяин, ничего не могу с собой поделать.       – Она втюрилась в тебя, хозяин. Что ты на это скажешь?       Ольгерд удивился его прямолинейности, усмехнулся.       – Скажу, что знаю это. И что мы сами как-нибудь разберёмся.       Биттергельд только открыл рот, чтобы распалиться длинной и большей частью нецензурной речью о том, куда атаман может запихнуть себе это «разберёмся», как он волнуется за Карину и что сделает с ним, если он хоть пальцем тронет эльфку. Но Ольгерд встал со стула и как-то резко сказал:       – Я не хочу делать ей больно.       Гном прищурился, пытаясь скрыть удивление, выдавил:       – Но это не значит, что не сделаешь.       Ольгерд был с ним согласен. Только говорить этого вслух, наверное, всё-таки не стоило. К счастью, как раз вовремя открылась дверь, и в комнату вошла Канарейка с графином вина в одной руке и тремя чарками в другой.       – Ну что, не убили ещё друг друга? – улыбнулась она.       – Обещай мне, – строго сказал Биттергельд.       Вообще, это было глупо, и гном полностью это осознавал. Но Ольгерд фон Эверек выглядел как человек, который не разбрасывается словами. Даже несмотря на то, что он был обычным разбойником, атаман «кабанов» словно источал какое-то благородное спокойствие, стойкость и силу, обычно свойственные людям, имеющим на счету банка Вивальди сумму с несколькими нулями. Нулей этих, как правило, насчитывалось больше, чем пальцев у Биттергельда.       Ольгред покачал головой.       – Не могу.       Канарейка решила, что не хочет знать, о чём они тут говорили. Она поставила всё на стол, наполовину наполнила одну из чарок вином. Почти залпом осушила её. Как же она устала.       Атаман подошёл к кровати, взял с неё потрёпанную связку писем, протянул их Биттергельду.       – Это из той пещеры.       Гном растерянно принял письма, запихнул их в карман камзола.       – Как ты будешь его искать?       – Подниму парочку долговых книг…       – Возвращайся сюда, Бит. Если… когда что-то найдёшь.       Биттергельд коротко кивнул.       – Я тоже поеду, – обратилась Канарейка к атаману. – Буду нагонять ведьмака.       – Я дам вам лошадей.       Ольгерд барахтался в ледяной воде. Спину холодило, трясущиеся пальцы он пытался прятать за полами кунтуша. Осталось одно, последнее желание, самое невозможное и, может быть, самое важное. О’Дим бросил все имеющиеся у него силы для того, чтобы его исполнить. А кто же ещё может совершить невозможное, как не ведьмак и эльфская убийца?.. Уровень воды поднимался всё выше, сил оставалось всё меньше… А Ольгред в добавок к этому своими руками привязал к ноге огромный тяжёлый булыжник. Он тянул атамана ко дну, а тот помогал ему, сам иногда опускался под спокойное ледяное зеркало, и только какой-то внезапный импульс заставлял его всплыть, сделать глоток воздуха в последний момент.       Канарейка охмелела, неловко зажала между ладоней дрожащие руки атамана. Эта дрожь была единственным, что выдавало его беспокойство. Биттерегельд собрал в кулак всю свою тактичность, медленно и бесшумно вышел за дверь.       Ольгерд взглянул на Канарейку. Она нестерпимо хотела что-то сказать, но не могла найти слов. Атаман тоже не знал, что сейчас можно сказать.       – Я не могу не пойти. Хотя очень хотела бы.       – Не могу пожелать удачи. – Ольгерд дотронулся до щеки эльфки второй рукой. Канарейка чувствовала, как он пытался унять дрожь.       – Ты понимаешь, что если повезёт вам – я труп. Если повезёт мне – вы оба не вернётесь.       – Какие-то мы с тобой обречённые, – выдохнула Канарейка. Хотелось выпить ещё, расслабиться, отключиться, проспать пару недель. Может, тогда всё это наконец закончится? Она просто проснётся, и не будет всей этой мистической и волшебной требухи, у мужчины, в которого она влюблена, будет не каменное сердце, а самое обычное, гоняющее кровь по организму. Она не должна будет выполнять желания жуткого существа неизвестной природы, мечтающего заполучить душу этого мужчины. А может быть, она просто проснётся в своей кровати в маленьком отгороженном ширмой закутке в их с Каетаном доме в Вересковке, встанет, наденет потёртый охотничий костюм, возьмёт лук, перекинет через плечо колчан, нацепит на пояс мешочек для трав и отправится в лес. А вечером придёт Ани, они втроём будут долго пить чай и молчать.       – Абсолютно, – спокойно сказал Ольгерд. – Я никогда не смогу тебе ответить.       Враньём было бы сейчас сказать, что она и не ждала ответа. Она ждала. Ждала этого ответа как ничего другого, не могла думать больше ни о чём. Но всё это приходилось проглатывать, скрывать в улыбках и дурацких словах.       Настоящее сердце, если бросить его, не может разбиться. Отскочит, причмокнет мерзко, выплюнет струйку крови, но останется целым. Каменное же разлетится в мелкую щебёнку. От него не останется ничего, кроме пыли.       – Ответь хотя бы на это, – муркнула Канарейка, напуская на себя беззаботный вид. Потянулась к лицу Ольгреда и мягко поцеловала его. Губы атамана были грубыми от ветра. Сначала он замер, но потом обнял эльфку всё ещё дрожащими руками, прижал к себе. Ответил на её поцелуй, пытаясь услышать ответ от своего тела.       Но мысли были ясны и прозрачны, руки холодны.       Как Ольгерд хотел бы ответить Канарейке, но не мог.       Их поцелуй стал солёным на вкус – в него примешались слёзы убийцы.