Игра Канарейки

У времени нет ни начала, ни конца. Время – вроде змея Уробороса, схватившего зубами собственный хвост. В каждом мгновении скрывается вечность. А вечность складывается из мгновений, которые создают её. Нимуэ

      Бугорок на рыхлой влажной земле – вот что в конце концов останется. Да и бугорок этот можно посчитать большой удачей: если он есть, значит, тело нашли, и нашли практически целым. Никто его не сожрал, не утащил в бездонную бездну, не разорвал на куски. Ну, или куски эти потом всё-таки смогли собрать.       Канарейка привыкла думать о смерти как о чём-то прикладном. Всегда заставляла себя забывать, что люди, которых ей заказывают, тоже отцы и сыновья, тоже имеют семьи и друзей, тоже думают и любят. Эльфка держала в голове только причину – из-за этого ублюдка сгорело краснолюдское гетто. А этот своровал пять телег зерна, предназначенного на пропитание разрушенной войной деревне. Иногда таких мерзавцев, конечно, заказывали ублюдки ещё хуже, но рано или поздно находился человек, готовый охотно заплатить наёмной убийце и за них.       Канарейка, по правде говоря, ещё не встречала таких смертей. Как бы ни больно было об этом думать, но даже Каетан умер за «предательство» – как бы ни назвали это скоя’таэли – за другие смерти, и умер он с мечом в руках. Не на кровати, ожидая возвращения родного человека.       Ирис фон Эверек была художницей. Канарейка не разбиралась в этом от слова совсем, поэтому имя Ван Рога, видимо, бывшее псевдонимом жены атамана, оставленное на большинстве картин, висевших в доме, ни о чём ей не говорило. Хотя даже она могла признать, что написаны они с душой. Талантливо.       Под раскидистым огромным деревом на пригорке, где, судя по оставленному здесь мольберту, Ирис проводила много времени, теперь была её могила.       Ведьмак стоял рядом с Канарейкой, опустив голову, смотрел в землю под ногами. Нужно было сказать какие-то слова, вот только что говорить о том, кого даже никогда не видел?       – Ирис фон Эверек была… Любящей женой. Преданной… Хорошей художницей.       – Мы не знали её лично, но я очень хотела бы её узнать… Печально, когда смерть приходит к тем, кто сам был добр и честен… – Голос Канарейки прозвучал сдавленно, в носу защипало.       Ну нет, только не сейчас.       Ани. Хохотунья, со своей длинной чёрной косой, дурацкой кошкой, которая жила неестественно долго, с её вечными попытками навязаться Канарейке в матери. Ведь у неё почти получилось. Девочка полюбила её, потому что Каетан любил её своей тихой и нежной любовью.       А когда старый эльф умер… Когда его убили, Ани была в Новиграде, ничего не знала, вернулась только через седмицу. Вернулась в пустой дом, залитый кровью и пропитанный смертью. Карина оставила ей записку – указала, где она похоронила Каетана. Обещала вернуться, когда отомстит за него.       Отомстить у неё не получилось – Тэмк’хаэна вместе с его отрядом развесил на деревьях отряд темерского сопротивления. Вскоре «Синие полоски» наткнулись и на саму Карину, приняли её за «белку» и погнали из леса. Погоня длилась несколько дней – чуткие как ищейки «полосатые» всё время находили её след, не давали продыху. Они потеряли её только на границе Брокилона и дальше не сунулись – дриады в те времена агрессивно относились к любому чужаку, а границы леса у них были какие-то свои, отличающиеся от начертанных на картах жителей округи и Северных владык. Карина и сама не хотела задерживаться в Брокилоне, поэтому обошла его кругом, вышла к Ленточке и помчалась в Вересковку. К Ани она приехала вся в мыле и крови, рухнула без чувств от усталости прямо на пороге.       Сама женщина всего лишь за месяц будто бы выцвела и потеряла себя. Узнав о смерти любимого, в порыве она срезала себе косу. Карину Ани встретила как родную дочь, и они долго плакали, обнявшись…       Потом они пытались жить как раньше. Но ведь было ясно, так уже никогда не будет. Вечера в доме стали пустыми и вязко-тоскливыми, Карина и Ани почти не говорили, между ними порвалась какая-то важная нить.       Карине очень быстро это стало невмоготу. Ани гасла на глазах, за несколько месяцев постарела на десяток лет. Средства стали поджимать – обычно хватало того, что получал от местных Каетан. В конце концов эльфка сорвалась с места, уехала в город «на заработки». На самом деле – отдохнуть, отвлечься и постараться забыть.       А потом Карина ввязалась в совершенно дурную и опасную авантюру, из которой выпуталась только через год, уже убийцей, уже Канарейкой, холодной и жестокой.       Тогда-то ей пришло письмо. На бледном потрёпанном кусочке пергамента было написано, что Ани больше нет. Канарейка не стала смахивать слёзы. Ей не перед кем было стыдиться – ведьмак тактично делал вид, что ничего не заметил. Он и всё равно никогда бы не спросил сам. Кошка и пёс вообще не брались в расчёт.       Ани похоронили деревенские кметы, выделили ей место на общем кладбище. Канарейка так толком и не оплакала её. Эльфка с головой окунулась в мир смерти и денег, забылась там, почти пропала. Попала туда, до куда никогда не хотел допустить её Каетан. Барахталась там несколько лет, медленно и методично убивала себя и быстро, с сатанинским восторгом – окружающих. А потом вдруг что-то щёлкнуло в голове, что-то изменилось, и Канарейка как один небезызвестный вам господин сама вытащила себя за волосы из этого болота.       Убийства стали просто способом заработка на хлеб.       Геральт опустил на могилу альбом с рисунками, найденный им на первом этаже.       – Думаю, при жизни этот альбом был тебе дорог.       – Полагаю, ваши человеческие обряды на этом окончены? – почти нетерпеливо спросила кошка.       – Полагаю, – нахмурился ведьмак.       – Ты будешь её призывать? – спросила Канарейка.       Геральт кивнул. С тех пор, как они обнаружили скелет Ирис фон Эверек, эльфка была будто бы не в себе: мало говорила и почти не участвовала в происходящем вокруг.       – Я хочу говорить с тобой, – негромко сказал ведьмак, обращаясь к могиле. Потом произнёс совсем тихо ещё какие-то слова, видимо, заклинание. Мгновенно похолодало, над могилой вспыхнуло облако чёрного дыма, из него вышел скелет Ирис фон Эверек – такой же, какой лежал на кровати в спальне, какой несколько минут назад ведьмак закопал под землёй.       Чёрными глазами-провалами Ирис посмотрела на Геральта и Канарейку, совсем не заметив кошку и пса, подплыла к мольберту. Протянула тонкую жуткую руку к полотну, и оно пошло кругами, будто поверхность воды. Ирис обернулась, едва заметно кивнула головой и, дотронувшись до холста, исчезла. На картине, изображающем имение фон Эвереков в лучшие годы, появилась фигура женщины в чёрном платье.       – Она хочет, чтобы мы пошли за ней? – спросила Канарейка.       Геральт дотронулся до холста. По нему снова пошли круги.       Канарейка нахмурилась, ведьмак понимающе кивнул. Ему тоже не сильно хотелось связываться с непонятной магической херью.       – Так вы идёте? – спросил пёс.       Геральт подставил эльфке локоть.       – Возьмись. А то ещё разнесёт нас, потом проблем будет.       Канарейка схватилась за локоть ведьмака, и они шагнули в картину.       Мир вокруг был ярким и нечётким, будто затянутым маревом. В саду перед имением фон Эвереков буйно пестрели бутоны ярких цветов. С неба светило ослепляющее солнце, ветер робко дотрагивался до волос и щёк, но не было никаких запахов. Геральт даже достал и приоткрыл баночку с «Ласточкой», но вместо обычного резкого, почти ядовитого запаха не почувствовал ничего. Звуки вокруг тоже были какими-то странными, они шли буквально отовсюду – пчела сидела на цветке в шаге по правую руку, и ведьмак видел это, но, если закрыть глаза, понять, откуда доносилось жужжание, было совершенно невозможно.       Геральт почувствовал себя дезориентированным и совершенно беспомощным без привычных обострённых чувств.       Канарейка сразу приняла за правило то, что в картине нужно полагаться только на зрение. А им она сейчас видела застывших перед ними с ведьмаком Ирис и Ольгерда. Оба протянули друг другу руки, но в них не хватало чего-то.       – Наверное, нужно восстановить воспоминание? – спросил ведьмак. – Что они могли держать в руках?       Канарейка сделала неуверенный шаг к Ольгерду. Атаман был совсем другой. Его голову и руки не рассекали полосы уродливых глубоких шрамов, лицо было мягче, моложе. Ощущалась какая-то неуместная, невозможная для Ольгерда лёгкость, будто с его плеч сняли груз в пару десятков центаров. Губы его трогала лёгкая полуулыбка, а зелёные глаза лучились теплом и любовью. Он смотрел на Ирис – свою возлюбленную жену.       Канарейка не смогла удержаться и протянула к нему руку, дотронулась до щеки. Мягкая, не успевшая обветриться кожа лица, между бровями ещё не залегла жестокая складка, а носогубной – будто бы и нет совсем. Это был не тот Ольгерд, не атаман, которого знала Канарейка. Это был фон Эверек, древний и невозможный, при этом нелепый, но принадлежавший только Ирис и тем временам, когда они были вместе.       – Он был совсем другим, – сказала эльфка. Ведьмак тем временем подбирал с земли вокруг фонтана всякую ерунду – фату, кубок, букет цветов.       – Думаешь? По-моему, только бороды нет, – бросил Геральт. Наверное, он попытался пошутить, но Канарейка только подняла голову и кивнула как болванчик.       – Они держали в руках бокалы, – проговорила наконец эльфка.       Ведьмак молча вставил найденный им кубок в руку атамана. Замершая картинка с четой фон Эвереков вдруг ожила, железные литые бокалы звякнули. Ольгерд опрокинул свой, второй рукой упершись в бок.       Величественный, живой и абсолютно другой. Чужой.       Он взял свою жену под локоть, довольно громко и решительно заявил о своей бесконечной любви к ней, повёл в сторону имения. Разговор вдруг зашёл о том, что Ирис боится пауков, но Ольгерд уверил её, что поймал их всех и выбросил в сад.       После этих слов ведьмак заметно напрягся, послышался звук освобождаемого из ножен меча. Канарейка тоже схватилась за оружие, быстро оглянулась.       Воспоминание мгновенно превратилось в кошмар. Перед тем как на ступенях возникла стая громадных пауков, плутающих в чёрном дыму, эльфка на мгновение успела заметить всё ту же чёрную фигуру человека. Она мигнула, повернула голову на Канарейку и исчезла. Пауки набросились на них с ведьмаком. Началась быстрая и суматошная схватка – несмотря на то, что пауки были лишь видениями, они не рассеивались от одного удара меча.       Ирис и Ольгерд зашли в дом. Канарейка видела, как они испарились, переступив порог.       Вдвоём ведьмак и эльфка расправились с кошмарами за пару минут. Канарейка сунула меч за пояс и быстро зашагала к двери, где недавно скрылись фон Эвереки. Резко распахнула дверь и тут же оказалась в столовой на первом этаже. За спиной негромко выдохнул ведьмак.       Пока Геральт изучал столовую, пытаясь понять, что же здесь нужно сделать для того, чтобы время тронулось дальше, Канарейка почти бесцельно бродила вокруг.       Ольгерд, Ирис и пожилая женщина в дорогом платье и её возраста мужчина в простом костюмчике из тонкого атласа. Эльфка взглянула на картину, висевшую на стене. Она изображала как раз этот обед.       Тем временем в Новиграде, в маленькой конторе, пафосно именуемой отделением банка Вивальди, гном Биттергельд Баумгартен, служащий рядовым клерком, напал на след таинственного «Т. С.». Он быстро выписал что-то на клочок пергамента, валявшийся тут же, схватил свой зелёный колпачок и выбежал из конторы.