Игра Канарейки

Имей в виду, ведьмак, ты связался с опасным человеком. Самый большой страх Ирис

      Ирис сидела на кровати, поджав под себя ноги. На женщине была надета длинная шёлковая рубаха, волосы расплетены, украшения лежали на тумбочке рядом. Ирис фон Эверек поднялась в спальню и готовилась ко сну уже довольно давно, нарочито медленно переодевалась и смывала косметику. Уже было поздно и нужно было спать, но Ольгерд всё никак не возвращался. Опять засиделся в своём кабинете, заперся там и не пускает никого внутрь.       За последние пару месяцев он стал совсем другим, хотя изо всех сил и пытался скрыть это от жены. Ирис волновалась и тоже прятала это. Так жизнь и продолжалась.       Дверь распахнулась, в комнату вошёл Ольгерд. Взглянул на жену, направился к тазу с водой.       – Уже поздно. Ложись спать.       Он стал умывать руки по локоть в успевшей остыть воде. Влага в тазу мгновенно порозовела.       – Ольгерд, это кровь?! – Ирис вскочила на кровати, пытаясь заглянуть мужу на плечо.       – Чернила, – холодно ответил фон Эверек. – Писал письма, опрокинул чернильницу. Спи.       – Пойдём, я допишу твой портрет. Всё равно не спится.       – Завтра. Я очень устал. – Ольгерд промокнул руками лицо, потянулся за полотенцем. Ирис перехватила его руку, нежно потянула в сторону мастерской, находившейся за боковой дверью.       Ольгерд занял своё место рядом с высоким столиком, на котором лежали фрукты, положил руку на эфес карабелы, замер.       Ирис выглянула из-за мольберта:       – Улыбнись. Так, как когда я согласилась выйти за тебя замуж.       Ольгерд растянул уголки рта в вымученной улыбке. У него определённо не получилось. Ирис выглянула из-за мольберта ещё раз, уже с пятном краски на щеке, нахмурилась.       – Подумай о чём-то хорошем, пожалуйста.       Фон Эверек свёл брови, нахмурившись, когда его жена исчезла за холстом, замер, словно глядя внутрь себя. Он стал похож на восковую фигуру. Канарейка впилась ногтями в ладони.       – Теперь наш выход, – сказал Геральт, заметив, что Ирис тоже застыла.       Ведьмак сгрёб в охапку несколько фруктов и миску, стоявшую на столе в стороне, принялся располагать их на высоком столике рядом с атаманом так, как они были набросаны на картине. Это заняло у Геральта порядочно времени и бранных слов.       Канарейка уловила едва заметный наклон головы Ольгерда, когда время пошло снова, тихий шорох движущейся по холсту кисти. Так продолжалось несколько минут – тихо и спокойно, ведьмак молча подпирал стену, скрестив руки, и ждал развития событий.       Вдруг атаман взглянул прямо на эльфку: не сквозь и не мимо, а прямо на неё. Вот только так не могло быть. Это всё, весь этот мир – воспоминания Ирис фон Эверек, её кошмары и грёзы. Ольгерд кивнул, будто приветствуя, перевёл взгляд и отошёл к окну.       – Ольгерд, вернись на место. Я ещё не дописала. – Ирис была в творческом запале, обращалась к своему мужу необычно строго – как будто он был непоседливым ребёнком, вертящимся на месте, который не мог усидеть и четверти часа.       В душе атаман метался, поэтому и не мог стоять спокойно, долго заниматься одним делом. В противном случае его быстро хватал в ледяные тиски страх, одолевали тремор и нехватка воздуха. Он уже совершил свою главную ошибку, и она не давала Ольгерду ни минуты покоя. Неизвестно было, можно ли это ещё как-то исправить её, но стоять и позировать для портрета фон Эверек точно не мог – время Ирис теперь на его глазах утекало. Он был бессмертен, и его часы остановились, а её, кажется, наоборот пошли в два раза быстрее. Для Ольгерда теперь не было времени. Для Ирис оно было только в том, чтобы ловить того, прежнего фон Эверека, которого она полюбила когда-то. Она хотела запечатлеть своего мужа тем юным, смешным и неуклюжим в разговорах человеком, вспыльчивым и любящим.       Без сумрачного потухшего взгляда.       Время убегало, она всё больше забывала его такого.       Самый страшный кошмар Ирис – забыть Ольгерда таким.       Фон Эверек вдруг сорвался с места, буквально вылетел из комнаты. Геральт бросился вслед за ним, пока дверь не успела захлопнуться. Канарейка поспешила за ними, но замерла у порога, обернулась. Ирис осела на пол, из её глаз брызнули слёзы.       Ольгерд сидел в центре начерченной на полу пентаграммы, склонив голову. Ведьмак расставлял свечи на вершинах звезды, когда в комнату вошла Канарейка.       – Не нравится мне это, – протянула она, хмурясь.       Геральт кивнул.       – Мне вообще мало что нравится в этом нарисованном мире.       Он поставил последнюю свечу, и время снова пошло. Плавно, неторопливо запустилось, как отчаливает корабль в порту. Ольгерд медленно упал на локти в немом крике. Несколько секунд он смотрел в пол, а потом вернулся в сидячее положение и стал громко читать заклинание.       Сплетение мелодичных слов Старшей речи, имеющее силу само по себе, как всё, что наделено смыслом и обращается к природе напрямую, звучало звонко и будто бы хором. Слова заклинания отскакивали от стен и возвращались в уши снова и снова всё более и более гулким эхом.       – Верни всё как было, демон! – заорал Ольгерд, и резкие угловатые слова Общего разбили это стеклянное звучание.       Внезапно склянки и книги, стоявшие на столе за спиной у Канарейки, вспыхнули, будто лопнул огненный пузырь, и пламенем занялась вся комната.       Ольгерд как большая кошка метнулся к окну, а ведьмак схватил Канарейку, до этого словно окаменевшую, за локоть и потащил куда-то.       Кажется, они прыгнули в картину. Картину, на которой застыла снежная пурга. И пурга ожила. Сильный поток ветра, снега и льда хлестнул эльфку по лицу, и она наконец очнулась.       – Впереди! – крикнул Геральт. И его было еле слышно, хотя находился он в шаге от Канарейки. – Скорее! Иначе замёрзнем!       Ведьмак сложил знак Квен и направил его на эльфку, а затем на себя. Стало немного теплее, Канарейка ощутила себя будто внутри мыльного пузыря.       – Это охранный щит, – коротко сказал ведьмак и зашагал к проглядывающему сквозь пургу имению, по пояс утопая в снегу. Канарейка старалась идти по его следам.       Сил не было совсем.       Шаг, ещё один…       Облачко пара от остывающего дыхания вырвалось изо рта. Вьюга завывала и била в лицо. Канарейка перестала чувствовать кончики пальцев.       Наконец они добрались до стен имения. Холод и быстро иссякающие силы вводили в панику, и эльфка с ведьмаком принялись нервно оглядываться в поисках хоть какой-то двери. Ведьмак прищурился и заметил под сводом лестницы хлипкую деревянную дверь, ведущую, очевидно, в подвал.       Геральту пришлось приложить достаточно усилий для того, чтобы затворить дверь, которую тянула на себя с улицы пурга. А Канарейка тем временем осмотрелась в подвале.       У скудно освещённого дорогим светильником стола стоял, скрестив руки, Ольгерд фон Эверек. Его кожу теперь рассекали глубокие, ещё свежие шрамы, оставшиеся с ним до сих пор. Рядом на бочке лежал окровавленный нож.       – Видимо, в ту зиму у него и появились шрамы на руках, – сказал ведьмак, наконец справившийся с дверью.       Глаза Ольгерда горели отблесками свечей. Он походил на дикого зверя, посаженного на цепь. Дикого, жестокого, доведённого до исступления запахом крови и плоти, стоявшим в воздухе. Только он будто бы сдерживал это, скрещивая руки на груди, громоздил себе клетку из остатков любви к Ирис, из слов и обещаний. Но какие слова сдержат зверя?       На лежащем на полу брачном договоре дрожал тёплый свет. Канарейка едва заметила его под ногами.       Геральт отошёл в сторону, к стеллажу с пыльными бочками вина. Здесь, в кучке рассыпанного табака была оставлена коротенькая курительная трубка.       – А тогда Ольгерд и начал курить, – сказал ведьмак негромко, обращаясь непонятно к кому.       Канарейка подняла с пола брачный договор и только теперь заметила седого, но моложавого мужчину, выставившего руки вперёд, будто растянувшего свиток. Эльфка положила брачный контракт в его руки. Геральт дал Ольгерду чашку.       Ещё до того, как время пошло, Канарейка уловила тяжёлое давящее настроение, натянутую до скрипа нить между мужчинами.       – Я расторгаю брачный договор, – старик, видимо, отец Ирис, разорвал пергамент и бросил его туда, откуда эльфка недавно его подобрала.       Ольгерд оскалился как зверь, с силой бросил кружку на пол. Она жалобно звякнула, отскочив, ударилась о бочку с вином.       – Ты чудовище, Ольгерд фон Эверек! Я не зря хотел оградить свою дочь от замужества!       Канарейка поняла, что отец Ирис сказал это очень и очень зря. Что-то дьявольское исказило лицо Ольгерда, он метнулся к старику и сомкнул свои пальцы у него на шее. Тот захрипел, попытался разомкнуть его руки.       Канарейка дёрнулась, крикнула. Конечно же, её мог услышать только ведьмак. Он свёл брови на переносице, верхняя губа поднялась вверх, обнажив короткие человеческие клыки. Бессильная злоба.       По лестнице сбежала Ирис – как раз успела увидеть тело оседающего на пол отца.       Эльфка не смогла сдержаться, выхватила ножик и бросила его в сторону атамана. Лезвие сверкнуло в огне свечей, ударилось о стену позади Ольгерда, пройдя сквозь него как через туман.       Ну да, а на что она надеялась?       Ирис, уже потухшая, увядшая, как цветок в первые осенние заморозки, бросилась к отцу. Ольгерд быстро поднялся вверх по лестнице, скрылся на первом этаже.       Ирис – уже в трауре, и неясно по кому – мужу или отцу, медленно вошла в столовую. Её сопровождали Ключник, кошка и пёс. На их присутствие Ирис старалась не реагировать, удерживала на лице маску отстранённой холодности, даже не смотрела на своих спутников.       Ольгерда нигде нет.       Стол накрыт на одного.       Видимо, он уже оставил её.       Воздух душил.       Реальность это или просто кошмар Ирис, было уже не разобрать. Для реальности это было очень темно и густо, жутко и холодно. Для кошмара – слишком правдиво.       Ирис села за стол, но не ела, смотрела маслянистыми глазами на тлеющие в очаге угольки.       Кошка подняла взгляд на ведьмака.       – Нас призвали сюда, чтобы мы составили госпоже Ирис фон Эверек компанию, – сказала она.       – Но какая из нас компания? Госпожа Ирис знала, что мы – не простые звери, – добавил пёс.       – А Ключника она боялась, не позволяла ему подходить близко.       – Никто не приходил к ней, все словно забыли.       Канарейка выдохнула, едва слышно прошептала:       – Он не забыл…       – … твой любящий муж, Ольгерд, – дочитал Геральт, проверил оборотную сторону листа пергамента. Пусто.       Это было его последнее письмо.       Канарейка и ведьмак стояли в той комнате, где они в первый раз увидели портрет Ирис. Только на этот раз на холсте был не жуткий скелет в траурном платье, а сама женщина, уставшая и блёклая.       – На самом деле он не отправил это письмо. – Канарейка дотронулась до пыльного искусственного цветка, воткнутого в дорогую хрустальную вазу. – Я видела его, Ольгерд хранит его. Так и не отправил…       – Ушёл и забрал его? Откуда тогда оно в памяти Ирис?       – Магия? – тихо спросила Канарейка. – Кровь? Любовь? Предназначение? В мире полно сил, которые могли бы с этим справиться. Но письмо это я держала в руках несколько дней назад.       Геральт промолчал.       Тишина длилась несколько мгновений, пока огонь в камине не затрещал оглушительно, не вырвался из очага. Пол задрожал, будто ожил, сдвинулся. Комната осветилась тёплым светом, стала в разы больше, а мебель куда-то исчезла.       Канарейка схватилась за меч. Геральт потянулся за спину.       Они стояли в центре круга. Круг этот образовывали жуткие человекоподобные твари с изуродованными деформированными телами и холщовыми мешками на головах. Одна из тварей захохотала заливисто, демонически, каким-то знакомым голосом, сорвала мешок с головы.       Это был самый последний, самый большой страх Ирис фон Эверек.       Канарейка смотрела на него и готова была разделить этот страх с ней.       У этой твари было лицо Ольгерда. Глаза его были словно залиты молоком, на лице проступали жирные жилки, оно было искромсано жуткими шрамами.       Чудовище захохотало.       – Этерал.       Канарейка взглянула на ведьмака. Выражение его лица довольно красноречиво говорило о том, что с этой тварью легко не будет.       – Демоноподобный кошмар. Я о них только читал.       Все остальные, а их было порядка дюжины, тоже сорвали со своих голов мешки. И у всех них были лица Ольгерда.       Один ступил вперёд, вытащил свою карабелу и помчался прямо на ведьмака. Второй нацелился на эльфку. Остальные стояли вокруг, не вмешивались, будто ожидали чего-то.       Как-то внезапно выяснилось, что кидаться ножами в видение, в которое заведомо не попадёшь и угрожать настоящему, бессмертному атаману было не так страшно, как когда он сам, пусть и изуродованный, но всё же узнаваемый, безжалостно заносит карабелу.       Канарейка парировала удар, отскочила в сторону. Она не привыкла вести затяжной ближний бой, всё время увёртывалась и отбегала, бросала по одному ножики и пыталась унять бесконтрольный, дикий страх.       – Маленькая хрупкая пташка трепещет в моих руках, – хрипло проговорил этерал, когда сталь звякнула о сталь. – Хватит ли тебе смелости любить меня?..       – Откуда…       Канарейка потеряла бдительность. Этерал быстро замахнулся, полоснул её по скуле и шее. Брызнула кровь. Если бы эльфка не успела отскочить, скорее всего, она была бы сейчас мертва. А так остался неглубокий, но довольно болезненный порез.       Она упала на колено, зажимая рукой кровотечение. Этерал медленно, петляя, шагал к ней. Он был почти похож на Ольгерда. Настоящего.       – Ты всего лишь кошмар… И к тому же не мой. Откуда ты знаешь? – сиплым голосом спросила Канарейка.       Этерал жутко улыбнулся, продолжил:       – …или убить меня?       Эльфка отпрыгнула в сторону, и лезвие карабелы вонзилось в паркет.       – Карина! – крикнул ведьмак бодро. Одной сверкающей вспышкой серебряного меча он снёс головы двоим тварям. – Считай! У меня уже два!       Геральт перекатился, со спины подкравшись к зазевавшемуся этералу, поджарил его столбом огня.       Не то чтобы в Канарейке взыграл жуткий азарт, перекрывший весь страх перед этой тварью. Но ведьмак напомнил, что он здесь, что она не одна. Эльфка действительно успела это забыть.       И она затанцевала с мечом в руках. Этералы были сильны и быстры, но вдвоём ведьмак и убийца отлично справлялись.       Закончили на счёте пять-семь в пользу ведьмака.       Комната мгновенно стала прежней, огонь в очаге стал гореть бледнее, а мебель вернулась на свои места. Канарейка, не обращая на это внимания, оторвала от рубахи полосу ткани, промокнула кровь на шее.       Двери комнаты распахнулись, внутрь шагнула Ирис фон Эверек. Она становила взгляд на Геральте, произнесла на выдохе:       – Ты – не он…