В том-то и состоит роль поэзии, Цири. Говорить о том, о чём другие молчат. Лютик
– Так. Спокойно, – медленно проговорила Канарейка. Хаттори ухмыльнулся. – Интересные ты себе ямы роешь, Карина. – Карина? – переспросил Фиакна. – Что это за хер?! – воскликнула Эльза. – Та-а-ак, – повторила Канарейка уже более нервно. – Все замолчали. Больше ни слова. Объясняю. Это, – эльфка указала на Хаттори, – дядюшка Эйвар. Старикан, который не гонит меня из дома, кормит едой и всегда рад. И который вляпался в это по моей вине. Хаттори улыбнулся одними уголками губ, едва заметно кивнул головой. Эльза прищурилась, Фиакна сделал шутливый реверанс. – Идём дальше. Это – Бретольд и Эльза из вольной реданской компании «Кабаны» Ольгерда фон Эверека, моего… друга. – Твоего мужика, – поправила Эльза. Бертольд схватил её за рукав. Канарейка ухмыльнулась. – Ну, моего не моего, а мужика точно... Приехали сюда, чтобы вернуть мне мои вещи. – И вернуть тебя атаману, – вставила Эльза. – А вот это у вас вряд ли получится, – резче, чем следовало, ответила эльфка. По реакции Эльзы поняла, что сказала чрезмерно эмоционально, прочистила горло. – Продолжим. Канарейка прошла по комнате, раскрыла сундук, стоявший в углу, достала из него карабелу Ольгерда. – Этот чудесный во всех отношениях милсдарь – Фиакна. Пристал ко мне на рынке, в уши лил, что такая чудесная, осыпал лестными словами. Фиакна как обычно ослепительно улыбнулся. – Помимо того, что он настоящий джентльмен и болтун, он ещё и превосходный актёр, кстати, советую, – продолжила Канарейка. Лицо Фиакны вдруг будто окаменело, улыбка застыла и стала какой-то искусственной. – Я пока не определила, на кого он работает, но Фиакна, конечно, большой профессионал. На кожу его не смотрите – он занимается исключительно наймом, бережёт свою мордашку, чтобы ею и брать. Улыбка с лица Фиакны исчезла окончательно. Брови опустились ниже, и он стал похож на мраморную статую из древнего эльфского храма. Эльза и Бертольд замерли с мечами в руках, не сводили взглядов с эльфа. – Не смей двигаться, – прорычала Эльза. – Ну и закончим на мне, – уже без иронии, с которой она начинала, сказала эльфка. – Я – оксенфуртская Канарейка, убийца, на руках которой немало крови. Друзья зовут меня Карина, после каждого дела я уезжаю в Новиград и с месяц живу обычной жизнью здесь, у Хаттори. Эйвар поджал губы. Ему совсем не нравилось то, что сейчас могло здесь начаться. А ещё ему не нравилось, что Канарейка впутывает в свои дела этих «кабанов». – И именно поэтому так называемый Фиакна пристал ко мне утром, – закончила Канарейка. Фиакна стоял неподвижно, бесстрастными глазами упирался в эльфку. Ничего не говорил. Канарейка быстрым движением вытащила карабелу из ножен, в два шага оказалась рядом с Фиакной и приставила острие сабли к его горлу. Эльф даже не дрогнул. – Ну что, тебе есть, чего сказать?.. – Ты думаешь, я такой дурак, что попёрся прямо в гнездо оксенфуртской Канарейки без подстраховки? – спросил он медленно грудным голосом. – Мои люди знают, где я сейчас. А ещё знают, где живёт гном Биттергельд Баумгартен и эльф Элихаль. А также ещё несколько контактов, на которые ты выходила за последние сутки. – Я вернулась в Новиград вчера, – прорычала Канарейка. – Ты наделала много шума в Оксенфурте. – Фиакна посмотрел Канарейке прямо в глаза. – Найти тебя намного проще, чем ты думаешь. – Ты из людей Тесака? – спросил Эйвар. Фиакна не ответил. – Из Большой Четвёрки остался только он, – Кузнец провёл рукой по подбородку, прищурился, будто бы пытаясь вспомнить, не видел ли он этого эльфа среди тех, кто мешал ему заниматься ремеслом с год назад. – Кажется, меня кто-то проклял, – выдохнула Канарейка. И снова обратилась к Фиакне. – Говори. Что тебе нужно? – То, за чем обычно к тебе приходят. – Я больше не буду убивать. – Обстоятельства вынудят. И я. Канарейка резко, с досадой убрала карабелу в ножны. – Ну и кто заслужил всех этих хлопот? – Капитан Бартлей вар Ардал. Эйвар присвиснул. – Высоко метите? – Член совета Новиграда? – спросила Канарейка. Фиакна кивнул: – А ещё глава стражи и мерзейший ксенофоб. Из-за него Новиград до сих пор словно под гнётом Радовида. – И что? – железным голосом спросила Канарейка. – Я теперь должна броситься на него с ненавистью? За то, что он мешает ворочать свои дела шайке преступников-нелюдей? – А твоим друзьям эльфам и гному в Новиграде хорошо живётся? – спокойно спросил Фиакна. Снова заглянул Канарейке в глаза. Она упрямо глядела вперёд, на него, приподняв голову. Не выдавая внешним видом своей слабости. Только теперь она была у Фиакны как на ладони. – Да это, в общем-то, и не важно. Я буду мотивировать тебя не этим. Никаких слов больше не требовалось. Канарейка всё поняла. Этот чёрт очень хорошо подготовился к встрече с ней. Он знал, на что надавить. – Когда? – спросила эльфка, голос её оборвался. Фиакна уже чувствовал победу. – Завтра ночью. – Почему завтра? – Сегодня господин вар Ардал изволит ночевать не один. – И в кровать к нему залезли? – холодно спросила Эльза. Фиакна не отреагировал, продолжал смотреть на Канарейку. – Хорошо, – сказала эльфка сжимая кулаки. В конце концов, она много раз убивала. Слишком много. И пусть мерзость такого существования, которое ей приходилось влачить ради хоть каких-то денег, чтобы просто не сдохнуть с голоду, она в полной мере осознала совсем недавно, пусть была за это теперь противна сама себе, но она была готова убить за свою семью. За то, чтобы они находились в безопасности. Несмотря на то, как грязно это было. Отвратительно. Менять одну чужую жизнь на несколько родных. Эльза успела заметить какой-то нервный короткий импульс, встряхнувший Канарейку после слов эльфа. Что уж тут скрывать – Эльзе нравилась Канарейка. Нравилась даже несмотря на довольно противоречивое чувство, охватывавшее её тогда, когда эльфка пропадала куда-то в обществе атамана. Потом он возвращался другим. Более человечным, что ли. Эльзе казалось, что без всей этой заварушки с Канарейкой, когда бы пришло время, Ольгерд не стал бы заморачиваться по поводу нового атамана. Просто оставил бы их и ушёл. А ещё Эльза ненавидела, когда её используют. Этот Фиакна сейчас пытался заставить сделать Канарейку то, что ему нужно, и «кабаниха» проецировала свою ненависть на него. Нужно было что-то делать. Хотя бы сказать о происходящем атаману. – И, естественно, пока что я никуда от тебя не денусь. Буду твоей тенью, чтобы ты не выкинула какую-нибудь глупость. Канарейка не планировала его обманывать. Она всё ещё была тверда и уверена в своём решении, хотя и понимала, что не сможет ручаться за себя тогда, когда придёт время убивать. Ей не хотелось об этом думать. Если у этого Фиакны и правда целая свита шпионов и убийц за каждым углом, всё это может принять плачевные последствия. – Они всё слышали, – сказала Канарейка, кивая не присутствующих. – Они могут выкинуть глупость, конспиратор. – А я всё ещё буду твоей тенью. Тени, знаешь ли, бывают опасны. Фиакна и представить не мог, что Канарейка окажется такой простой и слабой. Что её можно будет читать просто по её лицу. Что она выставит все свои уязвимые места напоказ. Ему приходилось видеть её раньше, приходилось даже разговаривать с ней, только она этого уже не помнила. Зато Фиакна отлично помнил. Острая хищная улыбка, безумие ненасытного хищника в глазах, азарт и грациозная, убийственная сила. Фиакна помнил, как она его восхитила. И то, что он видел теперь, было лишь жалкой пародией – эльфка храбрилась, дерзила, всеми силами создавала видимость того, что всё идёт по её плану, но внутренний стержень, который так поразил Фиакну при первой встрече, будто бы был надломлен. Они сидели в «Хамелеоне» и пили. Просто пили. Канарейка не пыталась выкрутиться, не строила планов, не старалась втихую писать письма или оставлять какие-то условные знаки. Фиакна сидел рядом с Канарейкой, созерцающей дно своей кружки, на лавке, напротив изображал бурную и громкую деятельность гном Биттергельд, Элихаль и Хаттори молча переглядывались. Эльза подпирала голову кулаком, поглядывала по сторонам и под столом то и дело наступала Фиакне на ногу. Второй «кабан», Бертольд, торопливо объявил, что атаман его вообще-то не отпускал и ему нужно вернуться. Даже если он спешил за помощью к этому своему атаману, это ничего не изменит. Конечно, вольная реданская компания оказалась для Фиакны неожиданным осложнением, но он построил всё так, что ничего не сможет помешать убийству. Что будет дальше – его не волновало. Тесак хорошо платил, а Фиакна не был у него единственным и незаменимым. Всем находится замена. В криминальном мире – тем более. В «Хамелеоне» в тот вечер был всего лишь один пустой стол. Правда, только две компании стоили внимания. Первой как раз и были Канарейка, Элихаль, Хаттори, Биттергельд, Фиакна и Эльза. За их столом говорил только гном, всё больше обращался к Эльзе, пытаясь всяческими способами намекнуть «кабанихе», чтобы та обратилась за помощью к своему атаману. Для семьи Канарейки не было секретом, как тяжело она стала относиться к убийствам. Они все были этому исключительно рады, а этот Фиакна норовил всё испортить. Канарейка слишком долго шла по этому пути, слишком долго пыталась с него наконец свернуть. И теперь, когда у неё появилась такая возможность, всё снова могло покатиться к чёртовой матери. За вторым столом, притягивающим всеобщее внимание всех вечерних посетителей «Хамелеона», сидела пепельноволосая девушка с чудовищным шрамом на щеке, которая могла бы напомнить Канарейке Геральта, если бы та не сидела к ней спиной. Рядом хлебал из огромной кружки рыжий краснолюд, который травил какую-то байку, сопровождая её громким раскатистым хохотом. За этим же столом сидела белокурая девушка в сценическом трубадурском костюмчике и берете с пером. Рядом со столом вертелся мужчина в расшитой фиолетовой курточке, крутил в руках лютню и ластился к блондинке. Канарейка выдохнула, поставила наконец свою кружку на стол и отвернулась к окну. – Что же с тобой случилось? – тихо спросил Фиакна, до этого изображавший полное отсутствие. – В каком смысле? Канарейка даже не повернулась к нему. – Я помню оксенфуртскую Канарейку другой. Помню, когда она пришла на ковёр к Кровавому Геворгу, который лет восемьдесят назад был здесь королём преступного мира. Канарейка молчала. – Я тогда был у него посыльным, работал за еду. Он очень долго меня проверял. А тебя нанял сразу. – Это ты так думаешь, – шикнула эльфка. Ей не хотелось вспоминать то время. И уж тем более – оправдываться перед этим борцом за справедливость. Со второго этажа спустился ведьмак. Он приехал в «Хамелеон» сразу после заказа, как только услышал, что Цири в Новиграде, наконец прилично умылся, побрился и переоделся в чистую рубаху. Мужчина в фиолетовой курточке, завидев ведьмака, воскликнул: – Геральт! Мы как раз хотели показать наш новый с Присциллой дуэт, ты обязан это выслушать! Блондинка улыбнулась ведьмаку, встала с лавки с неохотой: – Я не уверена, что мой голос уже в порядке. – Твой чудесный голосок – лучшее, что мне приходилось слышать в жизни! – воскликнул мужчина в курточке и поцеловал Присцилле руку. – Ты всем так говоришь? – засмеялась она. – Что ты, душа моя! – воскликнул тот и повёл Присиллу к сцене. – Садись, дружище! – рыжий краснолюд хлебнул из своей великанской кружки и подвинулся на лавке. – Как дела на тракте, старый ведьмак? – озорно спросила девушка с пепельными волосами. – Как-как, – засмеялся краснолюд. – Геральт наверняка опять во что-нибудь вляпался! – Не будем об этом говорить, – сказал ведьмак, присаживаясь. И тут же заметил знакомый профиль. Канарейка отрешённо глядела в окно, изредка что-то резко отвечая эльфу, сидевшему рядом. Единственному не знакомому Геральту среди её спутников. Все сидели, понурив головы и были излишне серьёзны для компании, пришедшей вечером в корчму. – Дорогие гости! – звучным голосом обратился мужчина в фиолетовой курточке. – Я – хозяин сего прекрасного заведения, Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф… Более известный среди ценителей музыки как Лютик! Лютик сделал паузу, ожидая, пока аплодисменты утихнут, и продолжил: – А это очаровательное создание – Присцилла, известная как Уточка Цираночка, наконец вернувшаяся к искусству после продолжительного перерыва! Канарейка повернулась к сцене. – Сегодня мы представим нашу первую совместную работу, – улыбаясь, добавила Присцилла. Канарейка помнила её голос и знала, что с ней год назад случилась трагедия. Шрам на шее прикрывал цветастый платок, но голос, конечно, стал несколько ниже. Лютик начал играть незамысловатую мелодию, Присцилла подхватила, стала наигрывать другой мотив, органично вплетающийся в общую мелодию. Петь начал Лютик.Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай, Когда б за край – иди, прощай и помни обо мне! Как близко край – а там туман, Январь хохочет, вечно пьян, Я заключен, как истукан, в кольце его огней.
Он пел необыкновенно глубоким, переливистым голосом. Раньше Канарейка не помнила за бардом такого. Похоже, Присцилла даром времени не теряла. Она и подхватила второй куплет:Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова, Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь, А там за краем рыщет тьма, Как никогда, близка зима, И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь.
Канарейка слушала их, и чисто профессиональный интерес с невероятной быстротой сходил на нет. Она не могла относиться к этому отрешённо. Почему-то слова казались ужасно личными, каждое царапало, калечило сердце. Канарейка впилась ногтями в столешницу. Фиакна удивлённо глянул на неё. Дальше Лютик и Присцилла пели вместе. Их голоса были прекрасны. Канарейка правда так считала – только что-то прекрасное может заставить чувствовать.Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой, Когда я стану и тебе чужим, моя душа: Держись за воздух ледяной, За воздух острый и стальной, Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать.
Канарейке стало плохо и больно. Было ощущение, будто её сейчас вывернет наизнанку. Из-за всего. Всего, что ей пришлось пережить. Из-за Ольгерда. Эльфка прикрыла рот рукой, рвано выдохнула и, шатаясь, встала с лавки. Фиакна тут же поднялся вслед на за ней. Геральт за столом в другом углу корчмы заметил переполох, нащупал на поясе нож. Канарейка медленно направилась к двери, Эльза зашагала следом. Фиакна хотел догнать этих двоих, но Биттрегельд схватил его за рукав. Фиакна, хмурясь, повернулся к нему. Гном и Хаттори с Элихалем покачали головами. – Оставь девчонку, – сказал Биттергельд. – Пусть поревёт. Фиакна обернулся. Через мутное стекло было видно, как на улице под скупым светом фонаря Канарейка рыдала на плече у Эльзы. Та растерянно смотрела перед собой, гладила эльфку по спине, шептала что-то. Фиакна стряхнул руку гнома с рукава и подошёл к окну, сел на лавку прямо под ним. Эльф был сумрачен и почти что зол – это можно было заметить даже через маску непроницаемой идеальности. Геральт встретился взглядом с Цири, тоже наблюдавшей произошедшее, растерянно улыбнулся. Ведьмачка покачала головой, приняв это за обычную сцену размолвки. Лютик и Присцилла продолжали петь.За краем вечности, беспечности, конечности пурги – Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз; Мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла.