Вечера в дистрикте 12

Китнисс было непривычно проводить вечер без Эффи, чьё мурлыканье-напевание любимых капитолийский песенок было для девушки чем-то вроде успокаивающими нервы колыбельными. К тому же ей теперь не с кем было говорить на всякие свободные темы, которые можно было поднимать исключительно в обществе подруг. Несмотря на то, что Пит был рядом, и весь сегодняшний вечер обещал провести дома, Китнисс не чувствовала себя спокойной до конца. Как позже выяснилось, Пита преследовало то же ощущение. Выпив несколько чашек кофе, которое так и не смогло унять странного волнения, Китнисс решила приступить к своему новому занятию – изучению артефактов, добытых Хемитчем. Те из них, что были отданы на исследование в музей истории, уже были возвращены с подробным описанием, что они из себя представляли. Среди предметов были фляги, стрелы, части арбалета, консервные банки, контейнеры, которые спонсоры посылали трибутам, нашлось даже чьё-то кольцо, судя по надписи на нём – паренька из Седьмого дистрикта, и Китнисс была более чем удивлена, никак не понимая, где Хеймитч мог раздобыть его: заброшенный город, который служил Ареной, занимал весьма большую площадь. По-видимому, у Хеймитча был на это особый нюх, и прежде Китнисс не раз в этом убеждалась. С тех пор, когда девушке не приходилось ходить в лес в обязательном порядке, чтобы наловить дичи на продажу, охота стала для Китнисс делом второстепенной важности, скорее даже, она превратилась в форму проведения досуга. Хеймитч составлял Китнисс в этих походах компанию: в нём в какую-то минуту проснулась эта первобытная страсть, и, хотя Эффи и не любила, что Хеймитч пропадает целыми днями в лесу (более того, Эффи терпеть не могла бесполезное убийство животных и по этому поводу часто спорила с Китнисс), поделать с этим она ничего не могла: Хеймитч накрепко стоял на своём, и вскоре приобрёл превосходные охотничьи навыки. Что-что, а учеником, несмотря на свои немолодые годы, он оказался превосходным. «Если бы его снова выпустили бы на Арену, думаю, он оказался бы победителем, как и в первый раз, только, пожалуй, быстрее, чем тогда», - не раз думала Китнисс. Поэтому остатки арбалета как наиболее близкого Китнисс оружия привлекли её внимание больше, чем все остальные артефакты. Китнисс с удивлением рассматривала арбалет, созданный порядочное время назад, и удивлялась, что технологии почти не изменились с той поры. Исследуя останки оружия намётанным глазом, она пришла к выводу, что модель того времени почти не отличалась от моделей современности (Китнисс начала увлекаться историей оружия почти сразу же, как она с Питом переехала в новый дом). «Наверняка он лежал близко к Рогу, раз такой хороший», - подумала девушка и прикинула, сколько бы она продержалась со своим луком против этого арбалета, на одном из наиболее сохранившихся плечей которого багровела чья-то высохшая кровь. Зная тот факт, что победителем тех Игр стал человек, который и разу за всю игру не использовал более серьёзного оружия, чем бутылочная розочка, Китнисс предположила, что кровь эта – самого хозяина арбалета. Или хозяйки. Отложив оружие, Китнисс принялась за исследование других предметов. Её внимание привлёк один кулон, который, судя по выгравированной эмблеме, принадлежал трибуту Четвертого дистрикта: на нём был нарисован рыболовный крючок и фигурки рыб, расплывающиеся в разные стороны. «Да, приятель, только с крючками тебе вряд ли что-то светило на этой игре», - подумала Китнисс, вспомнив, однако, про то, что Эффи читала из письма победителя: о солёном озере. Но в мёртвой луже вряд ли возможно было что-то наловить. «Конечно, можно было бы устроить ловушки из ржавых крючков, которые могли бы занести какую-нибудь заразу в организм соперников», - продолжила Китнисс рассуждать, однако вскоре отбросила эту мысль. Она показалась ей странным, несмотря на то, что трибуты Четвёртого порой демонстрировали необыкновенную изобретательность, вспомнить хотя бы Финника, упокой Господи его душу… У Китнисс дома стоял небольшой алтарь, который она возвела в память о погибших друзьях-трибутах. Она часто поминала там красавчика-Финника, пожертвовавшего собой ради спасения их небольшого отряда. Китнисс вспоминала и Мэгз, которая поступила подобным же образом, и поминала добрым словом вообще всех тех, кто был способен на самопожертвование. Это было редким качеством, которое было не в большом ходу во время господства всесильного Капитолия, и невысоко ценилось им, стало для неё светочем во мраке, когда назрела необходимость изменений. Позднее она часто ставила женственность и жертвенность на одну планку, и часто сомневалась, размышляя над словами Хеймитча о Пите, которые так врезались в её память: «Знаешь, проживи ты хоть сотню жизней, и тогда не заслужишь такого парня». Китнисс часто казалось, что Хеймитч был прав, и что Пита она не заслужила. Конечно, она была счастлива, счастлива, чем, быть может, многие другие, и даже более того, но всё же она чувствовала, что Хеймитч был по-своему прав, и что ей ещё предстоит доказать Питу то, что она его достойна. В один из вечеров, устав размышлять на эту тему, она поделилась своими сомнениями касательно этого вопроса с супругом, который искренне рассмеялся и сказал, что Хеймитч сморозил тогда глупость, и все в своё время проявили себя по полной, насколько им позволяла в тех условиях их человеческая природа. - Это я тебя не заслуживаю, дорогая, - сказал он с неподдельной искренностью, и Китнисс как будто бы успокоилась. Эвристический анализ, который провели сотрудники музея, был исчерпывающим, и вскоре Китнисс составила себе достаточно полное представление о том, что происходило на Арене. Этот арбалет, как показали исследования, был уничтожен во время схватки трибута Четвёртого и Девятого дистриктов: Джон Хэммуэй из сельскохозяйственного дистрикта расколол арбалет своей булавой. «Если присмотреться к характерному сколу древесины, можно предположить, что, если бы удар пришёлся на голову трибута, он оказался бы смертельным», - читала Китнисс в отчёте. «И так понятно, - подумала Китнисс, вспоминая, каких размеров и предполагаемой смертоносности орудия убийства организаторы обычно оставляли у Рога Изобилия в качестве приманки. - Значит, арбалет и кулон принадлежали одному лицу… Теперь понятно, что трибут либо был неопытен, либо никогда не готовился к Играм до того, как его выбрали, либо вовремя понял, что с одними крючками на Арене делать нечего». Четвёртый дистрикт был один из самый миролюбивых дистриктов, и если из него и выходили такие хитроумные победители, как Мэггз или Финик, то только потому, что изощрённым приёмам выживания их научила вынужденная необходимость и суровые условия жизни в самом дистрикте, который был далеко не самым изнеженным из всех и славился своими почти спартанскими условиями существования. К тому же известно было, что детей этого дистрикта готовили к участию в Играх с детства, а так было не везде. «Интересно было бы узнать про этого Хэммуэя, всё-таки земляк… Так, а что тут написано про Четвёртый? А, девушка, это интересно…» Китнисс обратила внимание на фотографию веснушчатой девчушки, которой на вид было лет четырнадцать, и которая улыбалась со старой фотографии с заразительной долей ехидства. Судя по дате, указанной на фотографии, последняя была сделала за несколько дней до начала Игр. - Да, ты, должно быть, была сильной соперницей, - проговорила вслух Китнисс, - если смотрела на своих соперников вот так же, как ты сейчас смотришь на меня. Отчего-то эта девушка вызвала в Китнисс неподдельный интерес. Обратив внимание на то, что на часах уже заполночь, Китнисс решила, что завтра начнёт свои исследования с биографии Фанни Сильверстоун – так звали эту гордячку, последние слова которой, согласно записям с тех Игр, были следующими: «Сдохни же, Сноу, весь Панем ненавидит тебя!».