Вечера в дистрикте 12

- А это что такое? - спросила Китнисс у Эффи, глядя на большой плакат, на котором Тринкет во всей красе позировала с большим красным яблоком. - Милая, это же Капитан Очевидность! - закатила глаза Эффи. - Это же я с яблоком! - Действительно, Капитан Очевидность... - буркнула Китнисс. - Просто я думала, что ты расскажешь мне об этом поподробнее... - Ну, тут рассказывать-то особо нечего, - Эффи любовно перебирала большие плакаты с изображением себя в разных позах и ракурсах на фоне капитолийских пейзажей. - Цезарь организовал мне эту фотосессию, помнится... Сюжет классический: типа я и яблоко раздора... У меня тогда была пара ухажеров, вот он и поиронизировал. Хотя это, конечно, мягко сказано. - Яблоко раздора... - Да, это геномодифицированное яблоко, видишь, какое большое, наливное!.. Мне тут сказали, что сейчас опыты в этом направлении продолжаются, и у нас в Дистрикте, как и в Десятом, тоже скоро будут производить подобные... Засадят всё плантациями, будем бродить с ними под зонтиком... У меня как раз есть подходящий, фиолетовый, с блёстками и с золотой бахромой... Будем бродить и рассказывать друг другу истории - как это романтично! Твой Пит, надо сказать, тот ещё краснобай, почище моего муженька!.. - О, да, подруга, они любят поговорить... В особенности о том, чего нет и никогда быть не может. - Фантазёры! - хмыкнула Эффи. - Да, по сравнению с их рассказами мои фотосессии, футуристические, фэнтезийные - просто детские игрушки. - Ах-ха! - рассмеялась Китнисс. - Тебе хотя бы есть, что вспомнить. - Да, порой я часто засиживаюсь за просмотром этих фотографий допоздна... Это прошлое, дорогая, а оно хранит в себе немало приятных тайн. С каждой из подобных у меня связано особое воспоминание, особая песня... Я люблю прокручивать их в голове, точнее, они сами всплывают у меня из подсознания, как что-то, давно и безвозвратно утраченное... Как потерянный рай, помнится, была такая книжка с одноимённым названием... Очень грустно всё это. Несмотря на то, что Капитолий не всегда являл собой то, что я хотела бы в нём видеть, всё же было много того, что я хотела бы вернуть и пережить заново. А теперь это как будто в другой жизни было... Вот ты говоришь, что тебе часто снится Арена. Хотела бы я видеть этот сон твоими глазами, чувствовать то, что ты чувствуешь... - Да, мне часто снится именно полёт над просторами Панема в сторону этой заброшенной громадины... Полёт и глаза тех, кого уже нет с нами... - Почти то же самое испытываю и я... Часто, когда я засиживаюсь за работой допоздна, мне вспоминаются такие вещи, что хоть плач... Какие-то странные видения, в основном, пейзажи, правда, часто без людей, просто те места, где я когда-то побывала... Улицы Капитолия, номера отелей, где я оставляла по забывчивости свои вещички... Гостевые комнаты капитолийских шишек, студии Цинны, в которых всегда было много всего такого театрального, такого пышного - великолепие жизни... Нет, что бы ты ни говорила, блеск и великолепие былых времён неуничтожимо, они навсегда во мне, как и всё то прекрасное, что мне довелось испытать!.. Все эти миры, которые живут во мне и продолжают питать родник моего... Хотела сказать, "всеведения", но, думаю, это было бы слишком громко сказано. Скорее, родники моих мечтаний о чём-то далёком, недостижимом, но очень родном... Помню, в детстве я любила бродить с томиками любимых романов по загородным кущам... Близ реки, на закате, в полном одиночестве, отдавая себя мечтам о лучшем мире... И, хотя я понимала, что лучше вряд ли может быть, однако наша душа всегда стремится в своём вечном странствовании к чему-то возвышенному... К тому, что для нас - забытая обетованная земля, что-то неотмирное, как то, откуда нас с позором изгнали когда-то и громко захлопнули дверь, защёлкнув её парой десятков больших амбарных замков. - Очень поэтично сказано, - хихикнула Китнисс. - А почему именно амбарных? - Ну, так мне кажется... Типа навсегда и попробуй только сунься. - Да уж, это точно... Хорошо, может быть, что мне мало что удаётся вспомнить хорошего из своего прошлого... А Питу и подавно. - А мне кажется, что, наоборот, он всегда в памяти возвращается к забытым денькам своего детства в пекарне, ему-то, судя по его рассказам, жилось если не вольготно, то вполне терпимо: у его родителей всегда хватало денег на хлеб с маслом. - Ага, - буркнула Китнисс. - На тот бутерброд, который падает этим самым маслом вниз, этого точно хватало. Эффи рассмеялась. - Ну что ты, Кит, в самом деле... Сегодня такой прекрасный день!.. Если уж на то пошло, то приведу и другое сравнение, такое же масляное: ты катаешься как сыр сейчас, живёшь, как у Христа за пазухой! - Да, было бы странно, если бы было иначе... Тогда бы я никогда не поверила в то, что миром правит неуклонная справедливость. - Я почему-то поняла это, когда Цинна создал ваши костюмы на 74-е Игры... С искусственным пламенем, которое всем так запомнилось... Это было прекрасно!.. Вот тогда-то я поняла, что истинное величие духа никогда не померкнет, как и истинная Красота... Великий дух страдает молча. Смотри, какая интересная запись в моём дневнике, одной известной в своё время поэтессы: "Я любила, я многих в отчаянии призывала на свое одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование моих скорбей... Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими жестокими стрелами... Пусть меня бесчестят за то, что я бросила свое сердце в бездну наслаждений, но, по крайней мере, я узнала божественные тайны жизни! Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослепленные блестящим све­том, видели зарождающуюся зарю божественной любви!". - Интересно, о ком это она так говорила... - Китнисс перебирала клубки и спицы: почти готовый свитер, начатый ей давно в подарок Питу, лежал на кровати: осталось завершить его всего лишь несколькими узелками пряжи. - Даже не знаю, - задумчиво отозвалась Эффи. - Наверное, о возлюбленном... Как известно, "главный признак большой любви - это неспособность говорить о чём-то другом". Какой-то, если можно так выразиться, укол подобного чувства я испытала, когда впервые увидела Хеймитча. Вот тогда-то я и поняла, что обрела хоть частицу того, что так давно искала в этом подзвёздном мире, то, что являлось мне во снах в смутных образах... Ты же знаешь, какие нравы были в Капитолии: там трудно было обрести что-то человеческое. Мир там был основан на деньгах и сексе, на власти и прочих прелестях того, чем обычно искушаем человек. Хеймитча я полюбила почти сразу... Правда, потом надолго пришлось скрыть это чувство из известных соображений... Я никогда с самой первой встречи не говорила ему о нём. И, думается, правильно сделала - всё для его же блага. Хотя пару раз в открытую строила ему глазки, но он не замечал из-за пьянки, переизбытка рассудительности, серьёзности, здравомыслия, или ещё чего-то, мне неведомого, а, может, просто не хотел замечать... Это было очень грустно... Сколько я ночей сна не видела!.. Но всё сложилось просто идеально... Так, как и должно было сложиться. Вот тогда-то я и поняла всю мудрость благодарственной молитвы, в которой были такие чудесные слова: "Слава Тебе, Господи, за промыслительные встречи с людьми!"... Время не лечит, оно просто расставляет всё по своим местам. Вот так и вышло, что эта расстановка оказалась выгодной для нас обоих рокировкой на шахматной доске капитолийских интриг... Эту любовь мы пронесли - не без труда, надо заметить, как надо признать ещё и то, что она была трудной и тяжёлой - через все перипетия истории нашего многострадального Панема. Так что теперь я могу быть горда собой... Тем горда ещё, что эта наша дружба выдержала такое испытание... Может быть, то, чем я сейчас являюсь - это награда за все наши муки, пусть они - лишь слабое подобие того, что испытали вы с Питом... Однако у каждого своя судьба, и, думаю, нам следует быть благодарными высшим силам за каждый вздох нашей грусти...